Торжество любви

— Если вы еще не раздумали.

— Бетани... — Он проговорил ее имя так глухо и быстро, что она с трудом поняла, что он сказал. Николас свернул с дороги, поставил машину в тени деревьев и выключил мотор, и они оба, не сговариваясь, стали судорожно расстегивать ремни безопасности.

Она не успела опомниться, как оказалась в его объятиях. Разгоряченный гневом, он с такой силой прижал ее к себе, что у нее перехватило дыхание и сердце забилось так, словно хотело вырваться из груди.

Ей стало нестерпимо жарко, но не из-за жары, стоявшей в этот день, — просто от блаженства, разлившегося по всему телу, когда она ощутила силу обнимавших ее рук. А когда он поцеловал ее, у нее закружилась голова и она почувствовала себя былинкой, подхваченной необузданным вихрем.

Как же хорошо с ним целоваться, думала она, забыв обо всем на свете.

Вдруг ей в голову пришла неприятная мысль. Вспомнилось, что и в первый раз Николас поцеловал ее во время разговора об этом злосчастном домике. Если он таким образом старается отвлечь ее от расспросов, то это ему прекрасно удается.

Словно догадавшись о ее подозрениях, он нехотя выпустил ее из своих объятий. Бетани чувствовала себя совершенно опустошенной, будто у нее отняли что-то очень дорогое. Бледная, с широко раскрытыми глазами, со все еще бешено бьющимся сердцем, она проговорила тихим дрожащим голосом:

— Почему вы целуете меня именно тогда, когда заходит речь о кукольном домике?

Он резко вскинулся, глаза сверкнули.

— Разумеется, не для того, чтобы сменить тему разговора, если вы это имели в виду! Хотя надо признать, что, помимо моей воли, вы действительно отвлекаетесь.

Может, он и вправду делал это непреднамеренно?

— Это происходит уже не первый раз, — сказала она.

— Что вы говорите! Наверное, наши с вами разговоры о домиках приводят меня в состояние повышенной возбудимости и, потеряв самообладание, я совершаю необдуманные поступки.

От его признания у нее закружилась голова, и она машинально оперлась на его руку. А как только ощутила под ладонью его упругую, теплую кожу, нежные волоски, щекотавшие ее ладонь, ей сразу стало понятно, что он имел в виду, говоря о потере самообладания.

Ее прикосновение вывело из равновесия и его. Он повернул свою руку, и их пальцы переплелись.

— Может, вам стало бы легче, если б я вел себя сдержаннее, целуя вас?

Она едва не задохнулась от его слов.

— Ну, вряд ли. Скорее всего, мы относимся к той породе людей, которым нужно сначала повоевать друг с другом, а уж потом...

— Отдаться друг другу? — предположил он, когда она понизила голос.

— Я хотела сказать — стать искренними и открытыми...

Николас нехотя ухмыльнулся, поглаживая ее пальцы своими, отчего у нее снова закружилась голова.

— А мое предположение мне нравится больше! — воскликнул он.

С заднего сиденья донесся оглушительный вопль. Николас вздохнул.

— Сейчас не время выяснять, кто из нас прав. Похоже, малышка проснулась.

Она не только проснулась, но и проголодалась. Кайли положила несколько баночек детского питания про запас, так что с едой не было проблем, но Мари захотела есть сама, а это заняло много времени. Бетани вмешательство Мари было на руку: она отвлеклась от своих переживаний, занимаясь ребенком, и почувствовала себя сильной и нужной. Хорошо, что они возвращаются в Ярравонгу, дорога позволит ей собраться с мыслями и хотя бы внешне выглядеть спокойной, чего нельзя сказать о ее душевном состоянии.

— Куда мы идем? — спросила она по возвращении у Николаса, жестом указавшего на здание, служившее ему лабораторией. Встретившая их у парадного входа Кайли взяла Мари на свое попечение и унесла ее в дом. Бетани хотела было пойти за ними, но Николас задержал ее и повел в лабораторию.

— Я собираюсь дать вам то, чего вы так добиваетесь, — сказал он.

— Вы сейчас мне покажете кукольный домик?! — воскликнула она.

— Господи! Когда же это кончится! Меня когда-нибудь оставят в покое?

Ее охватило отчаянье.

— Ну, хватит. Я не виновата, что миссис Росс затронула эту тему и была излишне разговорчива. Я согласна вообще никогда не видеть этот домик, раз одно упоминание о нем причиняет вам такую боль. — Она что-нибудь придумает взамен, чтобы выбраться из финансовых затруднений, подумала Бетани.

Николас смерил ее взглядом.

— Вы это серьезно?

— Николас, я не хочу, чтобы вы страдали.

Он замедлил шаг.

— Что-то подсказывает мне, что настало время вытащить эту вещь на всеобщее обозрение, и вы именно тот человек, кто мне в этом поможет.

Двухэтажное здание — старый каретный сарай, приспособленный под лабораторию, — выглядело на все сто тридцать лет со своей тяжелой дубовой дверью, которая открывалась с пронзительным скрипом. Но перед тем, как войти, Николас отключил современную сигнализацию, и это напомнило ей, что все его работы засекречены.

Из оборудования, стоявшего в лаборатории, Бетани узнала только компьютеры, остальные приборы она видела впервые. О каретном сарае почти ничто не напоминало, разве что стены из грубо оструганных досок, покрытые масляной краской цвета слоновой кости, да некрашеный пол, который, тем не менее был натерт и блестел, словно столовое серебро. Здесь царил образцовый порядок.

Единственным исключением был угол, отгороженный от остальной комнаты защитным барьером — за ним в беспорядке валялись разноцветные кубики и погремушки вперемешку с симпатичными зверюшками.

— Здесь играла Мари? Он кивнул.

— Мне ее не с кем было оставить, и я брал ее с собой. Ей нравилось, как мигают лампочки и экраны, попискивают и гудят приборы, иногда мы с ней переговаривались, а если что-то не получалось, я все бросал и шел к ней. Мари была в восторге.

Николас подвел ее к лестнице, которая вела на чердак. Лестница была необычная, очень прочная и современная, в отличие от чердака. Все, чем давно не пользовались, в течение многих лет сваливалось сюда. Старинная мебель, старые сундуки и картины в рамах томились здесь под плотными чехлами, словно под слоем вековой пыли. На самом деле пыли не было — из-за компьютеров, предположила Бетани.

Бетани остановилась у лестницы, а Николас подошел к чему-то, возвышавшемуся под покрывалом. Он сдернул его и сказал:

— Вы это хотели увидеть?

Она невольно вскрикнула от восхищения.

— Николас, до чего же красиво! — Кукольный домик был великолепным образцом колониальной архитектуры в миниатюре. Такого она еще не видела! Домик был около двух с половиной футов высотой и не более четырёх футов шириной, классический портик поддерживал балкон с изящной решеткой. Окна располагались на равном расстоянии друг от друга — в палладианском стиле, возникшем после битвы при Ватерлоо.

Но это еще не все. Фасад домика раздвигался, и можно было видеть внутреннее убранство виллы в миниатюрном исполнении.

Бетани опустилась на колени и не отрываясь смотрела на центральную лестницу с круглой лестничной площадкой. Широкий марш лестницы по всему спуску со второго этажа до первого был украшен арками. Пол площадки выглядел так, будто был сделан из песчаника, дверные ручки, петли, перила — из латуни, двери, ступеньки, балясины и панели — из кедра, и все вместе с невероятной точностью воспроизводило стиль того времени. На лестничную площадку выходило восемь безукоризненно пропорциональных комнат.

Столовая с темно-красными стенами была обставлена мебелью красного дерева в викторианском стиле. Крошечное пианино было точной копией с пианино фирмы «Бродвуд» образца 1841 года — оно выглядело так правдоподобно, словно на нем можно было играть, а в мраморном каминчике все было готово, чтобы разжечь огонь, осталось только поднести спичку.

— Никогда не видела ничего подобного! — не переставала восхищаться Бетани, осторожно дотрагиваясь до игрушечной мебели. Это было точное воспроизведение в миниатюре жизни старой доброй Австралии, когда она еще была английской колонией. Разве можно держать на чердаке такое чудо? Она подняла голову и посмотрела на Николаса — выражение его лица ошеломило ее: оно было совершенно бесстрастно!