Страница 51 из 61
Отсюда Ганс Келлер делает вывод, что эта глубина является пределом досягаемости для человека, снабженного аквалангом, и пассажиров глубоководных лифтов. Конечно, подходить к трехкилометровой отметке люди будут постепенно, шаг за шагом.
— Моя ближайшая цель — достичь тысячеметровой глубины, — говорит Келлер.
Вскоре после этого Келлер приступает к очередной серии экспериментов в барокамере — испытывает различные газовые смеси на глубинах до трехсот метров.
— В другой раз в моей маленькой лаборатории в одноместной барокамере я подвергался избыточному давлению, равному всего двум десятым атмосферы, что соответствовало погружению на два метра. Но после этого я «нырнул» на «глубину» пятидесяти двух метров, а затем за тридцать одну минуту поднялся на «высоту» двенадцати километров. Это изменение окружающего давления как раз соответствовало погружению на глубину трехсот метров. Но ничего опасного не случилось.
За неделю до этого я при тех же условиях провел в покое двадцать минут на «глубине» двести двадцать метров. Однако в этот раз по ошибке меня подвергли слишком высокому давлению. Опыт временами соответствовал погружению на глубину двухсот шестидесяти пяти метров. В результате появилась боль в суставах колена. Лечение оказалось фантастически простым. Открыли камеру, восстановилось нормальное давление, и боли исчезли…
Потом Келлер продолжает свои опыты на четырехсотметровой «глубине». На очереди — штурм пятисотметровой. Чтобы достигнуть этого порога, потребовалась специальная барокамера. Она была создана итальянским конструктором-глубоководником Галеацци и установлена в Генуе. Однако в это время Келлер покидает Европу и по приглашению американских ВМС отправляется за океан, чтобы лично продемонстрировать свои достижения.
— Едва приехав в США, мы стали прокладывать кабели, монтировать в барокамере микрофоны и репродукторы нашей сложной командной сети, — рассказывал исследователь. — Американцы, со своей стороны, поместили одну стационарную телеустановку внутри барокамеры и другую снаружи, возле одного из окон. Таким образом, эксперты могли наблюдать за мной в течение всего опыта. Техническая организация эксперимента была совершенна, но у наших хозяев оставалось сомнение в пригодности нашего хваленого «чудо-метода» глубинного погружения. Кроме того, появились подозрения, что я до сих пор был подопытным кроликом и, возможно, обладаю какими-нибудь отклонениями от нормы. Чтобы выяснить этот вопрос, в Вашингтоне меня подвергли глубокому обследованию. Я с трудом сдерживал смех, когда исследовавшие меня врачи бормотали: «нормальный», «абсолютно нормальный».
Самым важным, конечно, было определение моей подверженности несчастным случаям при декомпрессии. Эта восприимчивость определялась тем, что меня вместе с моряком-подводником заставили в течение десяти минут поднимать тяжести на «глубине» сорока метров. Затем мы должны были подняться и провести сорок пять минут вне барокамеры, делая гимнастику. Под конец подводник и я, каждый со своим врачом, были подняты на «высоту» четырех километров. Держа в руках секундомеры, мы ожидали первых симптомов кессонной болезни: конечно, я не был вполне уверен в себе. Кроме того, я, естественно, не знал, как долго надо ожидать появления симптомов болезни и не знал всей организации этого опыта. Так что я не имел возможности симулировать несчастный случай, как могли бы предполагать мои строгие судьи.
Спустя двадцать минут я мог вздохнуть с облегчением: забегали мурашки слева под мышкой. После того как «несчастный случай» так успешно начался, я хотел бы знать, как дело будет развиваться дальше. Американцы, однако, нашли это очень тревожным и подняли давление, так что я мог уже через минуту выйти из камеры. Щекотка под мышкой мгновенно прекратилась, как это и должно было быть.
Опять начались недоверчивые переглядывания специалистов: мое недомогание в точности соответствовало норме. Пришлось-таки им признать, что я вполне нормален.
Наконец Келлер решает переступить порог лаборатории и провести новое погружение в открытом море. Надеясь на свой метод и секретные смеси, Келлер пообещал проникнуть на глубину 1000 футов — несколько больше трехсот метров! Это была настоящая сенсация!
День погружения назначили на 4 декабря 1962 года. Сначала все шло хорошо. Причин для беспокойства не было. Но вот оператор гидротелевизора заметил что-то неладное. Рядом с ним с нескрываемым страхом всматривалась в экран жена Петера Смолла. Сыграли тревогу. И пятитонный «Атлантис» — лифт, построенный специально для этого погружения, не отзываясь на сигналы с корабля, медленно двинулся в обратный путь.
Капсулу с двумя пассажирами подняли на борт. Но внутри лифта по-прежнему царило гробовое молчание. Что произошло и живы ли оба путника?
Бесконечно долгое и тягостное ожидание неожиданно прерывает телефонный звонок. Это незадолго до окончания декомпрессии пришел в себя Ганс Келлер. Спустя несколько минут люк «Атлантиса» тяжело раскрылся, и Келлер, отказываясь от помощи, сам выбирается из лифта.
Безжизненное тело Смолла выносят на руках. На его губах запеклась кровавая пена. Все попытки врачей спасти журналиста ни к чему не привели, Петер Смолл умер, не приходя в сознание, еще задолго до того, как корабль «Юрика», на котором они плыли, ошвартовался в ближайшем порту Лонг-Бич.
У тела Смолла склонилась на коленях его жена Мэри и сквозь рыдания, негромко, как молитву, читала стихи Шекспира;
— Мы не верим в бога и договорились с Петером, что в такой ситуации, случись она, мы будем читать Шекспира, — сказала она товарищам своего покойного мужа…
Незадолго до этих событий, в октябре 1962 года, состоялся Второй конгресс Всемирной федерации подводной деятельности. На этом съезде Смолл впервые встретился с Келлером. Оба они вместе с Кусто, Дж. Бондом, Линком, Жаком Пиккаром и другими выдающимися исследователями морских глубин являлись почетными делегатами форума.
Английский журналист не случайно попал в компанию океанавтов. Смолл заведовал научным отделом журнала «Топик» и являлся основателем первого в Англии клуба аквалангистов. Он путешествовал в глубинах чуть ли не всех морей мира. Еще до встречи с Келлером Смолл немало слышал о его опытах и был весьма заинтересован ими. Журналист и подводник договариваются о совместном погружении.
Хорошо осведомленный о желании США купить его секреты, Келлер, как опытный бизнесмен, старается не продешевить. Новое погружение, словно спектакль, разыгрывается прямо на глазах у покупателей, в Калифорнийском заливе, неподалеку от Лонг-Бича.
Ранним утром 4 декабря 1962 года экипаж «Атлантиса» занимает свои места. Накануне, при контрольных погружениях, Смолл испытал сильный приступ кессонной болезни. Но от спуска с Келлером решает не отказываться — слишком уж велик соблазн. Помимо спортивного интереса подводника, в Смолле заговорил азарт журналиста: он непременно напишет репортаж об этом замечательном погружении. К тому же все должно быть в полном порядке. Газовый коктейль Келлера, по утверждению Маклиша, — «великолепная штука».
По программе следовало достичь глубины 1000 футов, открыть нижний люк «Атлантиса» и в аквалангах выйти на дно. Здесь океанавты должны водрузить два флага — швейцарский и американский, поплавать минут пять, возвратиться в лифт и дать сигнал к подъему.
Наблюдатель у экрана телевизионного монитора увидел, как из «Атлантиса» вышел один человек и вопреки намеченной программе тотчас же возвратился в лифт.
Что-то случилось!.. Но телефон бездействовал. Последовал приказ немедленно поднять капсулу. Включили лебедку.
Через семнадцать минут грохот подъемника прекратился. Стальная капсула остановилась на глубине шестидесяти метров. Теперь уже было отчетливо видно, как из неплотно закрытого люка вырывались клубы сжатого воздуха. Изображения их заполнили весь экран телевизора. Падение давления внутри лифта нарушало все графики и расчеты Келлера.