Черные кипарисы

— Вот они где, с цветиками!

— И новенького уже обработали!

И надо же! Какие у них глаза и нюх: ничего вроде бы не знали о вылазке, а выскочили, как по команде, будто по радио кто-то сообщил им.

— Прекратить нельзя? — вежливо спросил Феликс. — Ну прошу, девочки.

Балконы замолкли.

Аня и Лида стали делиться с ребятами маками. Увидев это, Дима быстренько отошел в сторонку: не хватало ему еще получить цветики от Ани!

Ваня взял только один цветок из ее рук, Артем с Захаркой отказались, а Семка потащил у Лиды чуть не полбукета. Она завизжала на весь двор, и Артем оттолкнул его. И опять оживились балконы…

Тогда Феликс подозвал Захарку, что-то сказал ему беззвучно — Адъютант понимал его даже по движению губ — и, кажется, дал ему немножко мелочи… Что он задумал?

Захарка рысью побежал со двора.

Скоро захотела уйти и Аня, но Феликс удержал ее. Не обращая внимания на крики с балконов, ребята уселись за доминошный столик и стали о чем-то говорить. Минут через пятнадцать во двор той же рысью вбежал Адъютант с бумажным кульком в руке, и Феликс с Артемом что-то взяли из него.

— Ну, всего! — сказал Феликс, махнув рукой, и все пошли к своим подъездам. И когда они уже приблизились к дверям и к балконам, Феликс, Артем и Захарка по резкому свисту что-то швырнули в крикуний. Те взвизгнули, отшатнулись, но было поздно. В Нонкин лоб что-то с треском ударилось, разорвалось, потекло, залило все лицо, и она завыла в страхе. Возле Нинки тоже что-то угодило в стену и брызнуло, попав в нее осколками. «Яйца, куриные яйца!» — тут же понял Дима. Легче всех отделалась Нанка — яйцо угодило в одну из стоек балкона и разлетелось, только испачкав ее сарафан.

Снизу раздался хохот и свист — Артем засунул в рот три пальца.

— В следующий раз тухлых достану! — радостно закричал Захарка. — Тухлых!

Девчонки исчезли с балконов, и почти в тот же момент из подъезда вышел Ваня. Был он без картузика, и по тому, как он шел, свесив голову и тяжело ступая с поперечной морщиной, зажатой меж бровями, было видно: у него что-то случилось.

— Ребята, — сказал он, — я потерял кассету.

— Дело какое, — буркнул Семка, — новую отснимешь.

— Не отсниму.

— Почему? — Артем поиграл пальцами на своих крупных зубах.

— В той кассете была пленка, на которую я снимал Ребят в Ярославле, и я обещал всем прислать карточки… Там были уникальные снимки!

— Что же теперь делать? — спросил Дима.

— Пойду искать.

— Куда пойдешь? — Аркаша недоверчиво улыбнулся.

— Туда, где были.

— Может, на Гору Ветров?

Ваня кивнул.

— Очумел? Да ты заблудишься! — вскрикнула Аня. — И где ее там искать?..

— Я помню дорогу. Возьму дома флягу с водой и пойду.

И здесь Дима перехватил взгляд Феликса. Он смотрел на Ваню неподвижно и почти в упор. Очень серьезно. И ни слова не сказал.

— Я б за тысячу рублей не пошла обратно, — сказала Лида, разглядывая цветы в букете, — мешок с шишками лежал у ее ног.

И вдруг Диму кто-то дернул за язык.

— И я пойду с тобой! — сказал он. — Вместе пойдем!

Ваня повернулся к нему, и лицо его, вместо того чтобы быть радостным и благодарным, стало очень грустным.

— А тебе зачем? Ну зачем тебе-то?

— С тобой, — неуверенно проговорил Дима. — Чего тебе одному топать…

— А может, и мне прогуляться с тобой? — спросил вдруг Артем, грубовато улыбаясь. — Не возражаешь?

— Ну что вы, ребята!.. Не надо… Я быстренько сбегаю, — тихо и вроде бы даже виновато сказал Ваня и пошел к своему подъезду, все еще ворча и сожалея о потерянной кассете.

Минут через пять он вышел из двери с рюкзачком на одном плече и зашагал со двора. Дима хотел броситься за ним, догнать, присоединиться. Но… Но как же не хотелось тащиться в такую даль! Опять карабкаться вверх, и отдыхать, и вытирать лоб, и умирать от жажды — на улице еще адская жарища! И потом, ведь это глупая затея — попробуй найди маленькую кассету: разве он помнит, где потерял ее? И не такая уж это ценность…

Ваня нырнул в зелень выхода и исчез со двора.

— Пойду скорей домой, а то цветы уже вянут! — сказала Лида.

Аня посмотрела вслед Ване и вздохнула:

— Всего, мальчики! — И, прижав к щеке цветы, пошла от ребят.

— Возьми на первый сеанс! — сказал Адъютанту Феликс и тоже ушел в свой подъезд.

Все разошлись. Все. И Дима ушел. Он плелся по лестнице вверх и упорно думал, что должен был переломить себя и пойти вместе с Ваней, а он не пошел. А раз не пошел, то пусть не удивляется, почему с ним раздружилась Аня. Ну кто он еще, если не медуза, холодная и бесформенная, выброшенная штормом на гальку?

Глава 15

ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ СТРАННЫЙ

Аня наотрез отказалась сбегать искупаться в море: дома ее ждала прополка. Но через час-другой она обещала заглянуть к Феликсу. Дома никого не было, Феликс обрезал маки и поставил в тонкую высокую вазу чешского стекла. Потом, насвистывая, открыл холодильник и налил из банки консервированного вишневого компота. Он был холодный, шибал в нос, и Феликс залпом выпил стакан. Осушил второй, вынул любительскую колбасу, откусил большой кусок, мгновенно съел и подровнял ножом, чтобы не было видно полос от зубов. Потом стал под душ, пустил ледяную воду и, вскрикивая, вздрагивая от холода, до скрипа вымыл свое твердое, сильное тело. Вытерся мохнатым полотенцем, оделся и подошел к окну.

Балконы были еще пусты… Ну и влепили они им! Как завизжали! Жаль, Захарке не удалось раздобыть тухлых яиц — вдыхали бы их аромат! — и пришлось покупать свежие, и даже диетические, по тринадцать копеек штука…

Аня, кажется, оценила.

Не то что Аркаша. Он только пожал плечами и стал оглядываться. Эта его вечная оглядка и мешает ему быть настоящим человеком. Артем сразу согласился, и не потому, что он настоящий человек, а уж очень обожает всякие такие вещи и не привык раздумывать. А этот стриженый странный. Очень странный. Младенец какой-то, а ведь неглупый. И трусом не назовешь, и книги почитывает. И всем старается угодить: как Лидку тащил в гору, и от лимонада отказался. А чего стоит эта история с кассетой? Или решил поразить воображение девчонок?

Хлопнула дверь — вошла мать. Высокая, худощавая. В открытом платье и легких туфлях на низком каблуке. С волевым умным красивым лицом. Деловая, точная. Не профессия ли — мать работала старшим бухгалтером в рыболовецком колхозе — наложила на нее сбою печать? Этого бы хоть немножко отцу!

Мать иногда приезжала на обед из Кипарисов, где была колхозная контора.

— Давно вернулся? — спросила она.

— С час.

— Ноги еще держат?

— Отлично. Тебе принес три лучших мака — они в вазе.

— Спасибо… С вами, говорят, ходил и этот мальчик, сын нового хирурга…

— Кто говорит? — быстро спросил Феликс.

— Встретила в «Подарках» Аркашиного папу.

— Ходил, — подтвердил Феликс.

— Ну и как он? Ничего паренек?

— Ни рыба ни мясо… Очень странный…

— То есть? — спросила мать. Она была не из болтливых или сентиментальных. Они с Феликсом говорили кратко, потому что понимали друг друга с полуслова.

— Еще не раскусил до конца.

— Ну, а что ты раскусил не до конца?

— Наивен. Смешон. По-телячьи восторжен. Но добивается популярности.

— Ого, да ты до конца изучил его! — Мать радостно поглядела на сына. — Будешь лопать сейчас? — Она так и сказала — «лопать», как это любят говорить его сверстники, потому что старалась ни в чем не отделять себя от них и от него.

— Спасибо. Немножко попозже.

— Ну ладно.

Феликс опять подошел к окну. Наконец-то!

Сердце его сильно забилось. На мгновение он даже растерялся.

Через двор шла Аня. Тоненькая, высокая. В золоченых босоножках и в коротком голубеньком в синих цветах сарафане, который великолепно сидел на ней. Ее почти надвое разрезал узкий поясок, хотя затянут был — это и сверху видно — не туго. Волосы ее были копной забраны вверх — потрудилась уже, а на лоб начесана легкая челка, придававшая ей несерьезный вид.