Страница 64 из 72
Наконец угроза в лице Робеспьера сгинула, но по-прежнему оставалось много причин для печали и сожалений. Отныне орден и род находились лишь в руках Божьих. Не осталось преданных мужчин и женщин, готовых прийти им на помощь на земле. Род выжил, и гибель ему больше не грозила, но потомки растворились во времени и пространстве, их след в истории затерялся. Воспрянет ли род когда-нибудь из забвения? Наверняка. Найдутся самоотверженные люди, кто по крупицам восстановит истину не для того, чтобы, сорвав покров тайны, открыть его подлинное происхождение всему миру, тем самым опять подвергнув опасности, а стремясь возобновить служение и защищать в ожидании лучших времен.
А пока Франция избавилась от одного из самых кровожадных в своей одержимости людей, каких знало человечество. Он пал жертвой собственной жестокости. Может, так и нужно: злу должно противостоять зло, равное по силе, иначе его полностью не искоренить. Франция и революция осветили мир, тогда как Робеспьер и его последователи принесли тьму. Но теперь Неподкупного ждала смерть, и его тело закончит бренное существование, тогда как душа его погибла давным-давно.
Амбруаз д’Аллен, известный адвокат и третий из верховных руководителей Приората, предполагал публично выступить с речью против Робеспьера на суде и представить сокрушительное обвинение не ради мести, но во имя справедливости. Он приготовил бумагу с пером и начал писать:
Гражданин судья, граждане и гражданки! Сегодня великий день, несомненно вошедший в анналы истории. Всем нам, кто испытывает чувство стыда за мрачные дни, когда Францией правил произвол, надевший маску добродетели, дарована привилегия вернуть Родине ее честь и величие. Поскольку обвиняемый, представший перед вами, не заурядный преступник и даже не заурядный тиран. Едва ли сыщется другой человек, столь ненавидимый во Франции.
Однако наш долг — изучить дело, рассмотреть все обстоятельства, оценить, обосновать и вынести приговор, удовлетворивший бы не наши инстинкты, но правосудие. Мы обязаны быть честными перед лицом того, кто превратил честность в один из тяжелейших грехов. Мы обязаны слушаться голоса разума, имея дело с тем, кто извратил разум. Мы обязаны сохранять человечность, решая судьбу того, кто наводил ужас на все человечество.
Воистину речь идет не о заурядном тиране. С холодной решимостью, с упорством, не сравнимым ни с какой прихотью, он поставил на колени, казнил, осуждал и притеснял всю Францию во имя идеала. Нечувствительный к слабостям, как чужим, так и своим, он мечтал очистить от скверны, подлости и себялюбия души всех французов и француженок.
Посмотрите на него, спокойного, хладнокровного, невозмутимого. Убежденный в своей невиновности и правоте, он воображает себя выше закона, выше справедливости и выше милосердия. Глядя на него, я не могу сдержать дрожи, мне трудно избавиться от искушения объявить его сумасшедшим, потерявшим человеческий облик. Но мы не должны обманываться. Разум его не покинул, хотя он и превратил свой ум в орудие зла. Нет, гражданин Робеспьер мыслит, рассуждает, делает выводы и аргументирует. Также нам не следует заблуждаться, думая, будто он утратил человеческий облик. Случись так, он не мог бы нести ответственности за свои поступки. А это неправильно. Его бесчисленные преступления не могут остаться безнаказанными. Кровь десятков тысяч жертв, осмеянное единство, извращенная добродетель, профанированный патриотизм взывают к отмщению. Но какими бы тяжкими ни были эти обвинения, существует еще одно, самое страшное. Именно оно позволяет выявить корень зла и причину стольких несправедливостей.
Да, гражданин Робеспьер всегда оставался честен. Он добродетелен, последователен и неподкупен. Его отличают решительность и цельность натуры, он обладает жесткой системой ценностей и следует ей неукоснительно. Вот в чем заключается главная опасность, ибо легко судить человека за его недостатки, но невероятно сложно ставить ему в вину достоинства. Однако же если добродетели поставлены на службу порочной цели, они превращаются в слепое оружие.
Гражданин Робеспьер поклонялся Франции. Он считал — все, кто любит свою жену или мужа больше Франции, предают ее. Его идеалы были настолько простыми, а убеждения твердыми, что он думал, будто все остальные обязаны их разделять. Если нечто казалось ему неправильным, значит, другие тоже должны были относиться к этому точно так же — противостоять, осуждать и уничтожать. Жалости не нашлось места. Наивысшим выражением его добродетели, бескомпромиссной, как острие шпаги, стал нож гильотины, рубивший головы снова и снова, пока воды Сены не покраснели, а вязальщицы не забросили свои спицы и пряжу.[32]
По всей стране пронесся холодный ветер аскетизма. Страх перед инквизицией превратился в детскую сказочку, поскольку французы научились бояться биения собственного сердца. Возбранялось говорить, возбранялось думать, возбранялось желать. Нормальный живой человек вынужден был испытывать муки совести, ведь даже дышать сделалось преступлением, ибо жизнь одного-единственного француза имела значение неизмеримо меньшее, чем судьба Франции. Бичом всей страны стали барабанная дробь и лязг опускающегося лезвия гильотины.
К чему продолжать… Робеспьер виновен в высшей степени. Он виновен в совершении преступления, по нашим понятиям, ужасного. Робеспьер забыл, что кто-то может думать иначе, чем он; что каждый человек должен поступать по велению своей совести. И что в свободном обществе никто не имеет права навязывать свои убеждения другим. Все мужчины и женщины имеют собственное понятие о добре и зле, каждый в своей жизни руководствуется личным представлением о нравственности, и это правильно. Нельзя насильно заставлять людей жить по законам чужой морали. Вот в чем состоит главное преступление гражданина Робеспьера.
Мы должны вынести вердикт с позиций его нравственности и убеждений и признать виновным гражданина Робеспьера, ибо он нарушил все свои законы. Следуя его этике, его надлежит казнить таким же способом, каким он лишил жизни тысячи людей, как преступников, так и невинных.
Я все сказал, граждане. Надеюсь, во имя благополучия Франции свершится правосудие.
Так закончил свое письменное обращение адвокат Амбруаз д’Аллен. Он перечитал речь, высушил чернила песком, сдул его, а затем сложил пополам листы бумаги и убрал в конверт. Никогда обвинение не будет зачитано перед трибуналом, несмотря на определенные намеки на душевное состояние обвиняемого, как и следовало предвидеть. Робеспьера казнили без суда. Во всяком случае, без справедливого суда. Но д’Аллен, достойный человек, страстно желал возвращения Франции к идеалам революции, благодаря которым осуществилось свержение монархии. Франция не могла превратиться в государство, погрязшее в обидах и мщении. Те светлые идеалы отражали новый взгляд на жизнь и устройство общества, проповедуя свободу, ибо все равны от рождения, равенство как основу братских отношений, братство тех, кто пришел в этот мир одинаковым путем и в чьих венах течет кровь одного, красного, цвета. Вера в лучшее открывала дорогу на небеса и дарила надежду в смутные времена, что когда-нибудь солнце озарит весь мир.
Едва ли тогда кто-то мог предположить, что потомок Амбруаза д’Аллена в далеком двадцатом веке сослужит добрую службу священному роду, не являясь, правда, как его предок, членом Приората. Его призванием тоже станут закон и право. Еще один честный и бескорыстный человек, кого будет хранить Провидение и чьим девизом станет афоризм: «Бог пишет прямо по кривым строчкам». Наконец, после падения Робеспьера, а вместе с ним и режима террора вновь обрели силу статьи документа, вдохновленного идеями революции в 1789 году, ставшего ориентиром для многих поколений грядущих столетий — «Декларации прав человека и гражданина».
Представители французского народа, образовав Национальное собрание и полагая, что невежество, забвение прав человека или пренебрежение ими являются единственной причиной общественных бедствий и испорченности правительств, приняли решение изложить в торжественной Декларации естественные, неотчуждаемые и священные права человека, чтобы эта Декларация, неизменно пребывая перед взором всех членов общественного союза, постоянно напоминала им их права и обязанности, чтобы действия законодательной и исполнительной власти, которые в любое время можно было бы сравнить с целью каждого политического института, встречали большее уважение; чтобы требования граждан, основанные отныне на простых и неоспоримых принципах, устремлялись к соблюдению Конституции и всеобщему благу…[33]
32
Намек на любопытный эпизод в истории Французской революции. Радикально настроенные парижские вязальщицы ежедневно являлись на заседания Конвента, а также разных политических клубов с вязанием в руках. Вязание чулок для солдат Республики символизировало трудовой подвиг. За исполнение своего патриотического долга вязальщицы получали от Парижской Коммуны поденную плату.
33
Текст цит. по изд.: «Французская Республика: Конституция и законодательные акты», М., 1989.