Страница 60 из 90
А 18 января мы получили от генерала Подласа боевое распоряжение: во взаимодействии с гвардейской дивизией генерала Руссиянова перейти в наступление в направлении Крюково — Русаково, разгромить противостоящего противника и выйти на восточную окраину города Щигры.
Для организации взаимодействия я выехал к генералу Руссиянову. Он встретил меня в крестьянской хате как приветливый хозяин, подал левую руку: правая была на перевязи. Прочитав в моем взгляде вопрос, ответил:
— Какая-то фашистская шельма зацепила.
Плотный, среднего роста, русый и широколобый, он был оживлен и подвижен.
Есть люди, волевой характер которых угадывается с первого взгляда. Именно таким был Иван Никитович: собранным, решительным, энергичным.
Из донесений разведки мы знали, что за передовой, в ближайшей деревне, гитлеровцы разместили недавно прибывшее пополнение. Население деревни они угнали на запад, а избы заселили своей солдатней.
Сама обстановка подсказывала нам план действий. Мы договорились одновременно сосредоточить огонь двух дивизионов «катюш» по этой деревне, затем развернуть наступление лыжными батальонами.
Стоило увидеть, как улепетывали гитлеровцы от огня «катюш»! В сброшенных за два часа до начала нашего наступления листовках они уверяли, что гвардейцы генерала Руссиянова и бойцы полковника Родимцева будут уничтожены в ближайшие сутки.
Наши лыжники, с ходу заняв крупные села Удерево и Крюково, двинулись к городу Щигры.
Командование немецкой 9-й танковой дивизии пыталось организовать контратаку. Из этой затеи ничего не получилось, а командир немецкой дивизии, как показал затем пленный, поспешно укатил в Курск.
Сражаясь плечом к плечу с гвардейцами генералов Руссиянова и Акименко, бойцы и командиры дивизии воочию убеждались в их высокой стойкости и героизме. В некоторых населенных пунктах велись бои за каждый дом, сарай, стог сена и другие укрытия.
Все попытки немцев выбить нас из этих населенных пунктов успеха не имели. 10-й моторизованный полк противника, усиленный танками и свежими ротами, численный состав которых был доведен до 180 человек, разбился о нашу, наскоро организованную оборону. Но мы не собирались долго обороняться: развивая наступление, наши части вышли на восточную окраину Щигров.
В разгар этих боев к нам в штаб дивизии прибыл бригадный комиссар Грушецкий. Я знал его как человека далекого от сомнений и уныния, но теперь он показался мне особенно радостным. Неторопливо и торжественно он пожал каждому присутствовавшему руку, потом расстегнул полушубок и достал из нагрудного кармана какую-то аккуратно сложенную бумагу.
— Внимание, товарищи… Только что получен из Кремля приказ. Я зачитаю его вам.
Все офицеры и солдаты встали по стойке «смирно». Голос бригадного комиссара звучал взволнованно.
«19 января 1942 года. Москва, — читал он. — В многочисленных боях за нашу Советскую Родину против немецких захватчиков 87-я стрелковая дивизия показала образцы мужества, отваги, дисциплины и организованности. Ведя непрерывные бои с немецкими захватчиками. 87-я стрелковая дивизия наносила огромные потери фашистским войскам и своими сокрушительными ударами уничтожала живую силу и технику противника, беспощадно громила врага.
За проявленную отвагу в боях за Отечество с немецкими захватчиками, за стойкость, мужество, дисциплину и организованность, за героизм личного состава преобразовать 87-ю стрелковую дивизию в 13-ю гвардейскую стрелковую дивизию.
Дивизии вручить гвардейское знамя.
Всему начальствующему (высшему, старшему, среднему и младшему) составу дивизии установить полуторный, а бойцам двойной оклад содержания.
Приказ, передать по телеграфу».
Бригадный комиссар, обернулся ко мне.
— Командиром 13-й гвардейской стрелковой дивизии назначены вы, Александр Ильич…
Сердце мое радостно забилось.
— Служу Советскому Союзу…
Я заметил: в мгновенном порыве офицеры штаба, люди суровые, далекие от проявления нежностей, обнялись.
В течение каких-то минут эта весть облетела весь личный состав дивизии, донеслась до передовых подразделений, продолжавших вести бой на окраине города Щигры, — грянула залпом наших батарей, поднялась грозным валом еще одной атаки…
В часы затишья в подразделениях проходили летучие митинги. С этим словом «митинг» связано представление о возбужденной, радостной или гневной толпе, бурлящей вокруг расцвеченной плакатами и флагами трибуны… Нет, митинги в дивизии, ведущей бой, выглядели иначе. Вот, укрываясь от огня противника за развалинами, дома, сосредоточилась группа солдат… Политрук зачитывает им приказ… Лица бойцов светлеют от радости, руки еще крепче сжимают оружие. Нет времени на пространные речи, но каждое ответное солдатское слово звучит как металл.
Я словно и сейчас слышу краткое выступление разведчика старшего сержанта Геннадия Попова. Весь запорошенный снегом, с бровями, покрытыми ледяной коркой, он говорит:
— Гвардейцы! В этом имени звенит холодной сталью русское бесстрашие, доблесть советских людей, сила нашего оружия… Пусть каждый воин нашей гвардейской дивизии отныне считает своим долгом совершить подвиг…
На долю самого Попова уже в следующую ночь выпало очень ответственное задание: пробраться в село, где был расположен штаб немецкого полка и поджечь несколько домов вокруг штаба.
Из донесения разведки мы знали, что в этом селе гитлеровцы учинили свирепую расправу над мирными жителями: часть расстреляли, часть угнали в свой тыл… В селе находились только немцы.
Видимости в эти январские ночи не было никакой, над степью стояла сплошная белесая мгла, и для наших артиллеристов было бы неоценимой помощью, если бы разведчики осветили лагерь противника.
Для выполнения задания Геннадий Попов отобрал трех солдат, с которыми бывал в разведке. Обходя обрывистые, занесенные снегом овраги, разведчики долго кружили по бездорожью, не видя перед собой, что называется, ни зги. Морозная ночь была настолько мглиста и темна, что только по дыханию да мягкому шороху лыж трое угадывали направление, избираемое командиром.
Но вот Попов остановился. По его расчетам, они уже должны бы достигнуть окраины села. Долго прислушивались… Степь молчала. Неужели сбились с дороги? Снова идут разведчики… Срываются, скатываются, в овраг. С большим трудом взбираются по крутому склону. При всей их физической закалке силы все-таки сдают, а ведь впереди — главная часть задачи.
Останавливаются отдышаться. Разговаривать, даже шепотом, не положено. Кто знает, быть может, здесь, и трех шагах, зарылся в снег и тоже прислушивается к ночи вражеский дозор? Свой штаб полка немцы, как всегда, охраняют очень тщательно, а это не обычный моторизованный полк — в 9-й дивизии противника он считается наилучшим.
Неожиданно в тишине ночи Геннадий различает приглушенный гул автомобильного мотора. Этот гул то нарастает резким, прерывистым рокотом, то слабеет. Ясно. Где-то совсем близко отсюда немцы разогревают застывший мотор машины. Значит, село близко, и теперь нужна особая осторожность.
Задами дворов, приусадебными огородами разведчики крадутся к хатам. Прямо перед ними резко вспыхивает свет автомобильной фары. В этой вспышке света они успевают различить контуры длинного ряда грузовика, танка, будки рации…
Бойцы приближаются к домикам… Крыши соломенные, низкие, до края легко достать рукой… Один из разведчиков прильнул к окошку. Он отчетливо слышит немецкую речь. Разведчики помнят: сейчас дорога каждая секунда. В руках у Геннадия бутылка с керосином. На морозном воздухе запах керосина особенно резок… Вспыхивает огонек зажигалки, и под краем соломенной крыши хищно ползет и вихрится огонь.
Второй домик… Третий… Пятый… Задание выполнено! Теперь — отход. Старший сержант подает команду:
— Гранаты к бою!
Фашисты уже заметили пламя пожара и ударили тревогу. В центре села, где находится малый отряд разведчиков, становится светло как днем. Какой-то здоровенный фашист-офицер истошно вопит по-немецки: