Страница 56 из 90
Я встревожился: жив ли Сабодах? На этот вопрос пленный гитлеровец не мог или не хотел ответить. Я приказал навести справку: было бы до боли жаль потерять такого командира.
Скромный и мужественный воин, сначала он командовал взводом, затем ротой, батальоном и зачастую находился на самых ответственных участках боя. Он стремился туда, где было наиболее трудно, и воины батальона отлично знали это, они любили его и берегли.
Совсем недавно, перед боем за Перевалочное, я навестил один из батальонов 16-го стрелкового полка. Был вечер, и солдаты, тесно обступив походную кухню, получали ужин. Слышались недовольные возгласы, и я спросил:
— Ну как, товарищи, ужин? Постарались сегодня повара?
Коренастый солдат с марлевой повязкой под ушанкой ответил с невеселой усмешкой:
— После такого ужина, товарищ полковник, умереть не умрешь, но и долго не провоюешь.
Другой солдат, рослый и плечистый, заговорил по-хозяйственному деловито:
— Жаль мяса, товарищ полковник, хороший продукт и так бессовестно испорчен. А что стоило поварам доварить его, как положено.
— Все это нежности, — заметил пожилой, степенный боец. — Пословица говорит: в степи и жук — мясо.
— Не видел я, братец, чтобы ты охотился за жуком!
— Погоди, не я говорю, повар шумит, что, мол, нежности!
— Вот его и следует этим мясом накормить: пускай потом побегает!
Добраться до кухни оказалось делом довольно-таки трудным, и я, услышав чью-то резкую речь, решил послушать.
— Как вам не стыдно, кастрюльные вы души! — отчитывал повара командир. — Утром люди идут в бой, а вы кормите их какими-то помоями?!
Один из поваров пытался оправдаться:
— Дрова сырые, и соли у нас ни грамма не осталось.
Голос командира стал еще строже:
— Так что же, заготовить для вас дрова? Просто обленились вы и не цените солдата. Прикажу дать вам, толстякам, по винтовке, и утром — в бой. Посадим мы тут честных, работящих старичков — найдутся у них и дрова, и соль!
— Правильно, товарищ Сабодах! — дружно поддержали солдаты. — Это не первый случай. Пускай в окопах полежат!
Кто-то сказал, что в батальоне есть два хороших повара — им, мол, и «карты в руки». Комбат тут же принял решение: два пожилых солдата передали своим провинившимся коллегам винтовки, а сами заняли их места.
Мне понравилась решительность Сабодаха, — конечно, он был прав. В нашей бригаде, а затем и в дивизии, даже в дни самых ожесточенных боев, когда и приблизиться к передовой было делом сложным и рискованным, делалось все возможное, чтобы люди своевременно получали горячую, вкусную и сытную пищу. Мы, командиры, постоянно помнили, что война — это не только гром пушек и пулеметов. Это и добротный борщ для бойца, и еще многое другое.
Кто-то из солдат весело засмеялся:
— Слышали, товарищ комбат? Повара собираются жаловаться…
Он удивился:
— Кому?
— Говорят, самому комдиву.
Теперь засмеялся и Сабодах:
— Я уверен, что он даст им не только соли, но и перцу!
— Считайте, товарищ комбат, — сказал я, подходя к нему, и он в изумлении даже попятился, — что вы уже доложили мне о плохой работе ваших поваров. С вашим решением я вполне согласен.
Сабодах вытянулся, козырнул, заговорил чуточку виновато.
— Действительно, товарищ полковник, из-за нерадивости поваров весь батальон фактически остался без ужина. А теперь виновники этого разгильдяйства пускай узнают настоящую солдатскую жизнь. Потом, когда они вернутся на кухню, найдутся у них и дрова и соль!
И снова солдаты дружно, весело поддержали комбата, а я крепко пожал ему руку. С этим командиром воины батальона ежедневно совершали подвиги. И если многие солдаты называли его «душой батальона» — это соответствовало действительности. Ночной рейд в тыл противника и разгром его автоколонны был только одним из его подвигов. Я ценил Сабодаха за честность, бесстрашие, внимание и заботу о солдате. Спайка между командиром и воинами делает на поле боя чудеса, и Сабодах доказывал это личным примером.
Через несколько минут связист доложил мне, что лейтенант Сабодах пал смертью храбрых в штыковой атаке.
Я встал… В молчании встали также все офицеры штаба.
— Похоронить с почестями, как героя. Объявить в приказе по дивизии о гибели храбреца. Славный сын Украины, он так мечтал снова увидеть свою родную Полтаву… Мы будем беспощадно мстить фашистским псам за жизнь нашего товарища по оружию.
Наша атака началась через час. Воины осиротевшего батальона первыми вступили в бой. Они сражались о подлинным бесстрашием.
А на следующую ночь, 17 декабря, наши разведывательные и диверсионные группы, пробравшиеся в тыл противника, нанесли ему серьезные потери. На станции Мармыжи они сожгли два больших дома, до отказа набитых фашистами, которые проводили там какое-то сборище. Здесь оказалось много немецких штабников, и лишь некоторым из них удалось спастись бегством.
Зверства врага. Мы наступаем. Наши герои.
Дорогие письма. Встреча с Косолаповым.
Лыжный батальон. Остап Стеценко. Весточка от партизан.
Итак, действия диверсионных и разведывательных групп были началом наших активных действий в обороне. Мы выполняли установки, которые я получил на совещании в Военном совете армии. Вскоре гитлеровцы почувствовали, что опасность подкарауливает их на каждом шагу. На дорогах в морозной степи исчезали их патрули. Исчезали разведчики, связисты, саперы, — пылали машины с горючим и боеприпасами, взлетали в воздух дома, в которых оккупанты пытались пересидеть в тепле русскую зиму.
Немецкое командование было не на шутку встревожено потерями и тем психозом страха, который преследовал фашистов в бескрайних заснеженных русских просторах. В этом признавались пленные немцы. По ночам они опасались выходить в одиночку из домов. Но и в домах их все чаще настигали осколки гранат и автоматные очереди.
Как говорится, из капель образуются реки и моря.
Немецкое командование, конечно, видело, что его ежедневные, как будто незаметные, потери постепенно слагались на огромной протяженности фронта в четырехзначные и пятизначные числа.
По-своему низко и подло гитлеровцы решили «уравнивать счет». Они принялись уничтожат население прифронтовых сел и деревень. В листовках, которые они разбрасывали с самолетов, фашисты писали: «Русские, если вы будете наступать, то мы будем поступать так, как поступили с населенными пунктами Перевалочное и Мармыжи».
У неказистого, курносого и очень грязного фашиста, взятого в плен под Мармыжами, наши бойцы отобрали вместе с другими документами отпечатанное на машинке «наставление» и доставили мне. Вот его текст:
«У тебя нет сердца, нервов, на войне они не нужны. Уничтожь в себе жалость и сострадание, убивай всякого русского, советского, не останавливайся, если перед тобою старик или женщина, девочка или мальчик, — убивай, этим ты спасешь себя от гибели, обеспечишь будущее своей семье и прославишь себя навеки».
Извращенные садисты, грабители и убийцы старательно исполняли этот преступный наказ фашистской верхушки.
В Перевалочном и Мармыжах мы увидели чудовищные картины фашистских зверств. Они сожгли до основания все дома, сараи, колхозные постройки. Жителей этих сел — женщин, стариков, детей — расстреляли и трупы бросили в колодцы. На деревьях, которые оккупанты не успели срубить и сжечь, они повесили десятки советских патриотов. В этих селах не осталось буквально ни одного живого существа: гитлеровцы уничтожили и животных.
Глядя на следы злодеяний, каждый из нас невольно задавал себе вопрос: да люди ли эти двуногие, украшенные пауками свастики, крестами и черепами?
Фашисты пытались посеять в наших рядах смятение и страх. А посеяли гнев, неистовый и непримиримый.
После того как силы противника были основательно измотаны непрерывными действиями наших диверсионных и разведывательных групп, утром 22 декабря дивизия, взаимодействуя с 1-й и 2-й гвардейскими дивизиями, перешла в решительное наступление и во второй половине дня освободила в ожесточенных боях населенные пункты Перевалочное, Мармыжи, совхозы Росховец и Сухой Хутор.