Страница 53 из 90
Так едва не случилось и со мной, и с моим адъютантом Шевченко, и с шофером Косолаповым. Бедняга, он пострадал значительно больше нас.
Мне часто вспоминается тот ясный безветренный день, синеватая морозная дымка у горизонта, иней, играющий в солнечном луче… После метели косые высокие сугробы кудрявились застывшими гребешками и, отражая блеклое небо, отсвечивали синевой, в точности как море и зыбь безбрежное, нереальное море, остановленное в извечном своем движении.
После чада прокуренной землянки было так приятно вдохнуть полной грудью свежий, морозный воздух, острый и щекочущий, как нарзан, и видеть в сиянии солнца эти родные русские просторы, суровый и ясный край, самый дорогой сердцу.
Машина быстро домчала нас до здания сельсовета в соседнем селе, где разместился штаб армии, и еще в прихожей я услышал знакомый голос генерала Подласа и чей-то смех. Командующий говорил весело, возбужденно, и я уловил обрывок фразы:
— …теперь-то немцы получат по загривку!..
И Чернышев, и я были несколько смущены той дружеской, радостной встречей, которую оказало нам высокое начальство. Здесь были командиры 1-й и 2-й гвардейских стрелковых дивизий генералы Руссиянов и Акименко, члены Военного совета дивизионный комиссар Маланин и бригадный комиссар Грушецкий, начальник штаба армии генерал Рогозный и другие высшие офицеры.
— Вот и кандидаты в гвардейцы прибыли! — громко возгласил Иван Никитович Руссиянов, встал, подал мне руку, прикоснулся к плечу. — За Перевалочное спасибо! Вы оттянули целый полк противника на себя, а мы получили возможность прорваться в тыл немцев и стукнуть их во фланг.
Усаживая меня рядом с собой, генерал Подлас спросил:
— Итак, на что жалуемся, Александр Ильич?
— Жалоб не имеется, товарищ командующий, — сказал я, удивленный этим радостным настроением командиров, которое в штабе армии далеко не всегда можно было наблюдать. — Правда, товарищ командующий, если бы вы подбросили мне пополнение, это было бы очень кстати! Дивизия занимает слишком широкий участок фронта…
Подлас улыбнулся:
— Значит, придется сузить участок.
— Это невозможно.
— Даже необходимо, Родимцев. Что ж делать? Вам придется потесниться. Дело в том, что сейчас на подходе свежая дивизия! Вы понимаете, какой силищей становится паша сороковая?
— О, конечно, понимаю!..
— Да, еще мы получаем порядочное количество «катюш»…
Теперь мне стало понятно, почему все командиры были так воодушевлены. Я отлично знал, что если бы мы имели силы, равные силам противника, гитлеровский «дранг нах Остен» и пресловутый «блицкриг» быстро превратились бы в «драп на Вестей» и в «блицкрах», тем более, что сама земля Украины и России жгла оккупантам подошвы: они сеяли неистовый гнев народный на каждом своем шагу.
У командарма была особенная манера говорить: он словно беседовал вслух с самим собой, ставил себе вопросы и отвечал на них.
— Итак, что нам докладывает разведывательный отдел армии? — спросил он и быстро оглянул зорким взглядом присутствующих. — Как ведет себя противник с наступлением зимы?
— Предпочитает теплую печь, — негромко заметил белолицый, широколобый Руссиянов.
Подлас наклонил голову.
— Верно. С наступлением холодов немцы стали ютиться почти исключительно в населенных пунктах. Как правило, они занимают под жилье школы, здания поселковых советов, библиотеки, избы-читальни, клубы. Если и поселяются в частных домах, владельцев этих домов обязательно выгоняют. Значит, не верят населению, боятся.
Командарм внимательно взглянул на меня и спросил:
— А как же обстоят дела у них на переднем крае?
Я не успел ответить, он ответил сам:
— В поле, на переднем крае и в глубине обороны днем они оставляют небольшие группы солдат: отделение или взвод в виде боевого охранения. Немного ведь, верно? Зато ими хорошо организована служба наблюдения отдельными постами, а ночью охрана усилена патрулированием.
Теперь он внимательно взглянул на Чернышева:
— Чего же достигают они этаким «расписанием»?
— Экономят силы, — сказал Чернышев. — Люди отдыхают в теплых помещениях и, значит, физически не изматываются.
— Правильно, Федор Филиппович, но, следовательно, мы должны в этих условиях изменить свою тактику. Нам невыгодно, чтобы противник отдыхал. Нужно все время держать его в напряжении. Нужно заставлять его выходить на поле боя, развертываться в боевые порядки, заставлять ложиться на снег и держать его под огнем как можно дольше. Естественно, когда настанет ночь, немцев потянет к печкам, к огоньку, к горячей пище, а потом и на сон. Это и есть отличное время для нападения… Значит, нам нужно учить и готовить воинов к ночным боевым действиям. Не просто — умению действовать ночью, но со знанием дела, организованно, во взаимодействии с артиллеристами, саперами, танкистами, так же умело действовать, как днем.
Он обернулся к Руссиянову.
— Достаточно ли этого? Я знаю, Иван Никитич, вы скажете — недостаточно. Согласен. Для того чтобы иметь успех в бою, нужно точно знать месторасположение врага, его жизнь и быт, когда он завтракает, обедает, ужинает, в котором часу ложится спать, какую имеет охрану и многое другое. Чтобы иметь все эти сведения, необходимо создать поисковые группы, организовать их из смелых и физически развитых людей. Хорошо обученные, они должны проникать в тыл противника в легкой экипировке, с таким расчетом, чтобы все данные о враге мы получали своевременно и бесперебойно.
Командарм кивнул мне и улыбнулся:
— Я слышал, Родимцев, о рейде вашего отряда в тыл противника. Если не ошибаюсь, отрядом командовал офицер Сабодах? Отличный пример! Горстка бойцов, а в стане врага и паника, и большие потери. Этот пример следует подхватить и приумножить. Да, именно теперь, в условиях зимы. Наши диверсионные группы должны пробираться в тыл врага с задачей уничтожения его штабов, нарушения связи, подрыва зданий, в которых размещаются фашисты, поджога автомашин, организации засад на дорогах… Короче: и днем, и ночью всюду и всеми методами нужно истреблять врага на нашей земле.
Из речи командарма следовал вывод, что временно нам приходилось отказаться от бесцельных лобовых атак, сделать зиму союзницей и непрерывно изматывать противника. Однако ни от командарма, ни от дивизионного комиссара Маланина мы ничего не услышали относительно общей обстановки на фронте. Пожалуй, они и сами знали не больше того, что сообщало по радио Совинформбюро.
Итак, на какое-то время наши военные действия нацеливались на изматывание врага, на перемалывание его живой силы в активной обороне.
Не только наша дивизия, но и другие соединения, наши соседи, уже имели опыт борьбы созданных в них диверсионных групп. Отдельные эпизоды этой борьбы являли примеры удивительного мужества и находчивости наших воинов, и Чернышев торопливо записывал фамилии героев, чтобы рассказать о них бойцам дивизии.
— Какой материал для газетчиков, для писателей! — шепнул он мне. — Жаль, если забудется, пропадет…
Я подумал, что это неизбежно: лишь малая доля фактов войны остается запечатленной во времени: ее, эту малую долю, рассказали живые, а тысячи и тысячи героев никогда не расскажут о себе.
Ночью разыгралась метель, и нам пришлось устраиваться на ночлег в штабе армии. У Чернышева здесь еще были свои дела, а я чуть свет выехал с адъютантом в штаб дивизии.
Утро было тихое и ясное, и не верилось, что лишь два-три часа назад ураганный ветер до основания сотрясал маленький домик, в котором мы ночевали. Огромные сугробы громоздились поперек улицы и на проселке, и снег был яркой белизны.
Мы медленно ехали проселком, с трудом пробиваясь через глубокие заносы, и неподалеку от села, в лощинке, встретили наш кавалерийский эскадрон, который находился здесь для связи.
Во главе конников на поджаром вороном рысаке гарцевал командир эскадрона старший политрук Лукашев. Энергичный и всегда веселый, он был отличным наездником и любил щегольнуть. Сейчас он лихо промчался навстречу моей машине, с ходу осадил коня, легко спрыгнул на землю.