Страница 91 из 111
Да, конечно, немецко-фашистским преступникам хотелось, очень хотелось спасти свои жизни. Но судьба и все человечество от них уже отвернулись. Они дочитывали последние страницы своей книги жизни.
Правда, даже после провала сепаратных переговоров в Швейцарии и смерти Рузвельта американские союзники опять, уже во главе Трумэном, вновь чуть было не перекинулись на сторону гитлеровцев. Но наша разведка постоянно следила за каждым шагом всех деятелей антигитлеровской коалиции. Поэтому вполне закономерна телеграмма Сталина, адресованная командующему 1-м Белорусским фронтом, приведенная генералом С. Штеменко в книге «Генеральный штаб в годы войны» (Кн. 2, с. 418):
«Гитлер плетет паутину в районе Берлина, чтобы вызвать разногласия между русскими и союзниками. Эту паутину надо разрубить путем взятия Берлина советскими [445] войсками. Мы это можем сделать, и мы это должны сделать».
Наблюдая стремительное продвижение наших войск, 20 апреля, т. е. накануне их выхода в пригороды Берлина, ближайшие соратники Гитлера Гиммлер и Геринг покинули столицу и, действуя независимо друг от друга, стали искать прямые контакты с англо-американцами с целью заключения сепаратного мира. Для достижения поставленной цели использовались все средства. Однако Геринг был пленен американскими войсками. А Гиммлеру удалось 23 апреля отыскать старого приятеля — председателя шведского Красного Креста графа Бернадотта, через которого он сообщил Эйзенхауэру, что силы вермахта готовы сдаться ему в плен. При этом он заявил, что на востоке они будут сдерживать русских, пока не подойдут англо-американские войска. Эйзенхауэр срочно сообщил об этом Трумэну. Поскольку Черчилль первоначально согласился с предложениями Гиммлера, Трумэн был вынужден заявить, что «Америка может согласиться лишь на безоговорочную капитуляцию на всех фронтах при наличии соглашения с Россией и Англией… Мы должны выполнить свои обязательства». (У. Леги. «Личная история о главе государства. Президенты Рузвельт и Трумэн», с. 354–355).
Что произошло? Почему Трумэн, который по своим убеждениям был значительно правее Черчилля, вдруг не согласился с последним, а пошел с русскими? Дело в том, что Вторая мировая война полностью еще не была окончена, на очереди стояла Япония, а Советский Союз на Ялтинской конференции взял обязательство вступить в войну с Японией через два-три месяца после безоговорочной капитуляции Германии. В разгроме Японии США были заинтересованы не меньше, чем в разгроме Германии. А это можно было сделать только с помощью СССР, его мощных Вооруженных Сил. [446]
Кроме того, Трумэн, несомненно, учитывал, что у американского народа не изгладилось из памяти все то хорошее, что говорил Рузвельт о Советском Союзе: и о его выдающейся роли в разгроме немецко-фашистских войск, о самоотверженности советских людей, о верности союзническим обязательствам. Видимо, они помнили и его слова о том, что в послевоенное мирное время мы должны сотрудничать так же, как это было в годы тяжелых военных испытаний. Поэтому действия Черчилля, направленные на подталкивание уже теперь президента Трумэна против Советского Союза, эффекта не имели.
Неудивительно, что Черчилль в своих мемуарах «Вторая мировая война» пишет: «Соединенные Штаты не имели ясных и последовательных целей (по Черчиллю — общий враг — это не цель?! — Авт.). Англия, хотя она все еще оставалась весьма сильной державой, не могла одна действовать решительно. В этот период я мог лишь предупреждать и взывать. Таким образом, этот, казалось бы, кульминационный период безмерного успеха был для меня наиболее печальным».
Вот так-то! Разгром фашистской Германии, развязавшей Вторую мировую войну, которая унесла в могилу десятки миллионов жизней, для Черчилля был печалью?! Почему? Да потому, что не удалось урвать на заключительном этапе войны столько, сколько хотелось. Победные шаги советских Вооруженных Сил он воспринимал, очевидно, с не меньшим страданием, чем и Гитлер. Наша победа для него была его личной трагедией.
Поэтому, чем ближе подходили день и час подписания безоговорочной капитуляции, тем большими становились суета и напряжение у наших союзников и правителей Германии. Никто из них не хотел, чтобы подчеркивалась достойная роль в этой победе наших Вооруженных Сил и в целом СССР. [447]
Гроссадмирал Карл Дейниц, которого Гитлер в своем политическом завещании благословил на пост главы Германии, делал все, чтобы спровоцировать разногласия между союзниками. По его распоряжению в ставку Эйзенхауэра (город Реймс) прибыл адмирал Г. фон Фридебург, который сообщил, что весь немецкий флот в портах Балтийского моря, а также находящиеся там немецкие гарнизоны капитулировали и переданы в распоряжение фельдмаршала Б. Монтгомери. Он также сообщил, что часть сил групп армий, находящихся в Центральной и Западной Германии (Бавария, Тироль, Форарльберг) и в западных районах Австрии, сдались американскому генералу Д. Диверсу. В то же время немецкий посланец поставил вопрос о частичной капитуляции немецких войск, находящихся на юге страны. Очевидно, новое немецкое руководство — наследники злополучного «тысячелетнего рейха» — рассчитывало на то, что, сохранив хоть какую-то часть своих вооруженных сил, вправе будет рассчитывать хотя бы формально на сохранение государственности. Однако Эйзенхауэр потребовал только безоговорочной капитуляции всех войск на всех фронтах.
На следующий день Дейниц посылает к Эйзенхауэру более гибкого и самого опытного военного деятеля — профессионального генштабиста генерал-полковника А. Йодля, который растолковал верховному главнокомандованию англо-американцев выгодность предлагаемых условий. Во-первых — Западный фронт полностью открывается войсками вермахта, а на Восточном продолжаются боевые действия. Во-вторых — после подписания акта о капитуляции немецкому командованию предоставляется двое суток на проведение организационных мероприятий. Если, например, документы подписаны 8 мая, то реальное осуществление сдачи войск может проводиться 10 мая. Под давлением своего начальника штаба генерала У. Смита [448] главком союзных сил в Европе Д. Эйзенхауэр согласился с этими предложениями, но уточнил даты: подписание документов о капитуляции в полночь 6 мая, а сдача войск — с полночи 8 мая. Компромиссное предложение Эйзенхауэра Дейниц расценил как «самое настоящее вымогательство», но вместе с тем он вынужден принять это требование как единственно возможное.
Поскольку правительства США и Англии считали, что война в Европе закончена, они предложили: главы правительств трех держав должны объявить о победе над фашистской Германией 8 мая.
Так как на советско-германском фронте боевые действия продолжались и Дейниц никаких распоряжений о капитуляции немецких войск на Восточном фронте не отдавал, Сталин сообщил Трумэну и Черчиллю, что такое заявление будет преждевременным и лишь введет мировое общественное мнение в заблуждение. Однако и тот и другой ответили, что уже поздно что-то менять — механизм уже запущен. Они спешили с объявлением о капитуляции немцев перед англо-американцами с тем, чтобы не была подчеркнута решающая роль Советского Союза в победе.
Однако Сталин продолжал настаивать на том, чтобы все было сделано честно и объективно. Он направляет главам государств послания следующего содержания:
«Капитуляция должна быть учинена как важнейший исторический факт и принята не на территории победителей, а там, откуда пришла фашистская агрессия — в Берлине, и не в одностороннем порядке, а обязательно верховным командованием всех стран антигитлеровской коалиции. Пусть ее подпишет кто-то из главарей бывшего нацистского государства или целая группа нацистов, ответственных за все их злодеяния перед человечеством». (С. Штеменко. «Генеральный штаб в годы войны», т. 2, с. 323). [449]
Железная логика! Ничего не убавишь и не добавишь. И если бы это послание было предано гласности, то, конечно, оно получило бы поддержку во всех странах мира. Поэтому Трумэну и Черчиллю ничего иного не оставалось, как дать согласие. При этом они решили объявить, что проведенное в Реймсе мероприятие является предварительной капитуляцией. Все согласились с тем, что Акт о капитуляции будет подписан 8 мая в Берлине по всем правилам дипломатических процедур. Советское Верховное Командование не дало никому и малейшего шанса отклониться от ранее принятых в Крыму и Тегеране решений.