Страница 42 из 72
– А кто вокруг тебя? – задал вопрос профессор Абрикосов.
– Ненормальные.
– О ком ты сейчас говоришь? Не о нас ли?
– Вы же врачи!.. Я говорю о тех, кто окружает меня в отделении.
– Кто же это такие?
– Дауны, дебилы, имбецилы и прочие.
– Ишь, – удивился кто-то, – силен в терминологии!
– Это что! – подбодрил комиссию Паничкин. – Умен не по годам!
Тут вопросы посыпали в еще большем количестве.
Какой сейчас год, спрашивали. Кто такие октябрята и пионеры? Откуда берется молоко?.. Как нужно относиться к девочкам?.. Любит ли он колбасу и т.д. и т.п.
Леонид старался отвечать коротко и не переборщить с отображением в ответах собственного интеллекта.
Почитал стишок про корову и молоко собственного сочинения, сказал, что очень хочет быть октябренком, а потом пионером и, если посчастливится, членом партии, которая помогла ему выздороветь!..
– А колбасу я не пробовал…
Последним ответом он возбудил в некоторых чувство сопричастности и умеренной жалости. Особенно у женщин. Многие отбросили подозрительную уверенность, что в ангельском облике обычно прячется черт. А очкастая Даже подумала о том, что если мальчика забракуют, то она сама сходит в гастроном и купит ему двести граммов любительской колбасы… Так вкусно из розовых кругляшков выковыривать жиринки!
– Пожалуйста, – попросил напоследок мальчик, – меня очень мучает завхоз Берегивода!
– Каким образом? – напрягся профессор Абрикосов.
– Он просит, чтобы я называл товарища Брежнева всякими нехорошими словами! – Этим самым заявлением Леонид расплатился с главным психиатром, добавив: – По ночам!
– Какими словами?
– Давайте больше не будем мучить мальчика, коллеги! – предложил профессор Паничкин. – Надеюсь, далее мы сами разберемся!.. Завхоз Берегивода действительно был замечен в некотором странном поведении…
– Да-да, – согласилось большинство. – Отпустим и сами разберемся!
И Леонида отправили обратно в палату дожидаться решения высокой комиссии…
Он вновь лежал на пружинном матраце и думал о муках сознания, которому по-прежнему было тесно в физиологических рамках человеческого мозга. Еще его сознание немножко трусило своей старой знакомой Чигирь, уверенное, что та не забыла о Северцеве и обязательно еще нагадит директриса в мальчишескую судьбу.
– С завхозом мы, конечно, разберемся, – произнесла Будёна Матвеевна с металлом в голосе. – Но мне кажется, что этому… больному… нужно еще немного пожить под наблюдением в стационаре!
– На каких основаниях вы сделали такой вывод, уважаемая товарищ Чигирь? – удивился Паничкин. – Разве вы психиатр ?
Я – третий секретарь райкома партии! – напомнила Будёна Матвеевна, под столом потирая пальцы, отлично помнящие укус острых детских зубов. – А еще я председатель детского попечительского совета города! И у меня самой огромный воспитательный опыт!
– Да-да! Мы все должны чтить заслуги Будёны Матвеевны! – чересчур рьяно поддержал профессор Абрикосов.
– Поддержать что? – поинтересовался кто-то из независимых. – Какой диагноз?
Очкастой докторше уже не хотелось идти в гастроном за колбасой, так как за окном хлестал дождь, смешанный со снегом. А потому она мечтала поскорее оказаться дома, чтобы приласкать своего персидского кота, прозванного странным именем Шлема.
– Шизофрения, – произнесла очкастая устало.
– Неприкрытая! – командным голосом добавила Будёна.
– Может быть, может! – кивнул профессор Абрикосов.
– Да вы что, товарищи! – встал со своего места из заднего ряда тридцатилетний психиатр Бехтерев из НИИ психиатрии. – Вы что! ? На каком основании такой диагноз! Это – волюнтаризм какой-то! Если мы позволим ставить психиатрические диагнозы людям даже без врачебного диплома, пусть и ответственным товарищам, тогда это не психиатрия, а какая-то карательная структура!.. Я, например, не вижу никакой шизофрении у ребенка!.. Да и по анамнезу этого не видно! Вот! – Он потряс больничным делом Северцева. – Ничего, ровным счетом ничего не указывает на болезнь! Практически здоров!.. Здесь и вывод профессора Паничкина соответствует моему выводу! А уж кому, как не ему знать своего пациента!
– Позвольте! – властно осекла молодого Чигирь. – Вы нас здесь учить будете!
– Не грех и поучиться! – не побоялся нападения Бехтерев.
Его лишь недавно назначили в экспертную комиссию, и он еще готов был активно включаться в работу. К тому же фамилия обязывала.
– Да как вы смеете! – прошипела Будёна Матвеевна. – Меня, члена партии…
– Я тоже член партии! – не сдавался Бехтерев. – Наша с вами партийность к психиатрии не относится!
С этим выводом многие готовы были согласиться, но лишь на Страшном суде.
– А я еще и доктор наук, позвольте заметить! – продолжил молодой психиатр. – Так сказать, с вашего позволения, специалист!
– Он что, – оборотилась ко всем Будёна, ища поддержки, – сомневается в моей компетенции?
– Наглость! – высказался профессор Абрикосов.
– Хороший мальчик! – неожиданно произнесла очкастая. Эта похвала, скорее, относилась к ее коту Шлеме, нежели к Леониду, а тем более Бехтереву, она даже испугалась того, что сказала вслух, но отступать было поздно. Не объяснять же про кота. – Поддержу молодого коллегу! Здоровый мальчик!
Еще трое, самых индифферентных в комиссии, высказались настолько обтекаемо, что даже мыльный пузырь бы позавидовал такому изяществу оказаться ни при чем если что.
– Так, по-вашему, я не компетентна?!! – грозно рыкнула Чигирь.
– Вы не то что не компетентны! – презрительно улыбнулся психиатр Бехтерев. – Вы, товарищ, в нашем деле – никто!
Профессор Абрикосов про себя поставил крест на дальнейшей карьере молодого коллеги.
Будёна глядела на наглеца, придумывая ему особо мучительный конец.
Но пока Бехтерев был на коне и продолжал несколько высокомерно:
– Может быть, вы опровергнете меня и расскажете досточтимой комиссии, что такое шизофрения, каких видов она существует и как определяется этот недуг?.. Или про лоботомию нам расскажете?.. Вы что-нибудь вообще знаете про психиатрию?!.
Лицо Будёны походило на протухший помидор. Но она умела брать себя в руки, зная наверняка, что самая сладкая месть та, которая оттянута во временах, когда тот, кому мстишь, даже не предполагает, за что с ним происходит ужасное!.. Она потерпела поражение лишь в бою местного значения, но готова побеждать в решающем сражении. Самое главное – дождаться его!
– Есть еще мнения? – спросила загробным голосом.
Последним было короткое выступление главного психиатра больницы профессора Паничкина. Суть доклада заключалась в том, что шизофрению можно трактовать по-разному, что конечно же никто не сомневается в компетентности товарища Чигирь, но здесь случай изначально непростой, сращенный с провокацией завхоза Берегиводы, а потому так тяжело разобраться во всем, что касается диагноза Северцева. Он, профессор Паничкин, рекомендует комиссии направить мальчика в обычный сиротский интернат под его ответственность…
– А о завхозе Берегиводе мною сообщено в компетентные органы! Там уже принимаются меры!..
Далее состоялось открытое голосование по персоне Леонида Павловича Северцева 1964 года рождения.
Защитники и противники поделились поровну, хотя такого не должно было случиться, так как членов комиссии изначально было нечетное количество.
Докторша в роговых очках, а теперь на нее были устремлены все взоры психиатров и общественности, в момент голосования находилась в своих фантазиях до той степени отстраненности, что ее пришлось окликать трижды.
– Сударыня! – похлопал в ладоши профессор Абрикосов. – Сударыня, нам нужно ваше мнение! Голос!
Она вернулась из мечтаний чуть пришибленной, поскольку не знала, как прошло голосование. Приходить в себя пришлось быстренько – ее головку со слегка оттопыренными ушками буравили взгляды коллег, ожидая развязки сегодняшнего рабочего дня. Хотела было гавкнуть на команду «Голос!»…