Страница 27 из 35
Марк Октавий отвернулся и стал медленно сходить с ораторских подмостков.
— Остановись, Марк! — вскричал Тиберий. — Ты вынуждаешь меня прибегнуть к крайним мерам… Ну, так слушай же, народный трибун Марк Октавий! С сегодняшнего дня я отказываюсь от исполнения своих обязанностей до тех пор, пока не будет проведено голосование моего предложения…
Марк Октавий остановился. Румянец исчез с его лица. Он колебался, не зная, на что решиться.
— Марк! Мы были друзьями, я любил и уважал тебя, но теперь, когда ты идёшь против народа…
Толпа зашумела; руки угрожающе потянулись к Марку Октавию.
— Злодей! Изменник! — крикнул Тит.
Марк Октавий поднял голову: губы его дрожали, на лбу вздулась жила, выступил крупными каплями пот.
— Квириты, — молвил он заикаясь, — это ложь…
Крик толпы прервал его речь, и, когда всё затихло, резко прозвучал голос Тиберия над форумом:
— Вина на тебе, Марк Октавий! Посмотрим, кто победит.
Тиберий действительно отказался от исполнения обязанности народного, трибуна до предстоящего голосования. Он пригрозил тюрьмой строптивому консулу Люцию Кальпурнию Пизону, когда тот вздумал призвать сенаторов к открытому выступлению против него.
Жизнь в городе замерла. Консулы не могли сзывать сенат, чтобы совещаться о государственных делах. Преторы не могли разбирать и решать судебные дела; базилики опустели; эдилы не наблюдали за порядком; участились воровство и разбои.
Нобили, надев траурные одежды в знак того, что большое несчастье постигло республику, печально бродили по форуму и улицам; они искали сочувствия у граждан, громко жалуясь на тиранию Тиберия Гракха: «Он находится во власти двух чужеземцев-изгнанников».
Нобили выслеживали Тиберия, подсылали к нему соглядатаев.
— Надо устранить Гракха, — говорил в своём атриуме Тит Анний Луск, и костлявые руки его сжимались в кулаки. — Как думаешь, Сципион? — обратился о к Назике. — У меня есть сведения, что Тиберий часто бывает у плебеев, и там, в тёмном переулке, можно было бы с ним поговорить — верно?.. Что ты сказал, Сципион? — оттопырил он ухо.
— Ничего не сказал. Продолжай.
— У меня есть верный клиент, который… Эй, раб! — закричал Луск, хлопнув в ладоши. — Позови Лукреция!
Вошёл приземистый человечек, почти карлик, с хитрыми глазами, сморщенным лицом, и остановился у порога.
— Выследил его? — спросил Луск.
— Сделано, господин.
— Где он?
— Сейчас он дома, но собирается к плебеям.
— Слышишь, Сципион? Что скажешь?
— Делай, как считаешь нужным, — произнёс Сципион Назика. — Только меткий удар может разрубить этот узел… Есть у тебя кинжал? — обратился он к Лукрецию.
Тот сверкнул клинком.
— Ступай! — крикнул Луск.
Когда Лукреций вышел, Сципион Назика сказал:
— Иного выхода у нас нет.
Тиберий шёл по окраине города, не замечая, что за ним, как тень, следует какой-то человек. Когда он подошёл к дому, в котором жил Тит, тень быстро отделилась от пристройки. Тиберий увидел занесённую руку с кинжалом… но кто-то предупредил удар; оружие зазвенело, прыгая по булыжникам, сваленным у изгороди.
— Проклятый убийца!
По голосу Тиберий узнал Тита. В темноте блеснул жёлтым лучом фонарь, и свет упал на лежащего на земле человека.
— Так и знал! — вскричал Маний. — То-то эта змея ползала среди нас! Узнаёшь, Тит?
— Это Лукреций, продажный пёс оптиматов.
— Что с ним делать?.. Убить?
Преступник очнулся, вскочил, бросился перед Тиберием на колени.
— Пощади меня, господин! — завопил он, ползая по земле, и маленькая тень уродливо сокращалась от его Движений. — Я не хотел тебя убивать, я бедный клиент, я выполнял приказание своего патрона…
— Кто он?
Лукреций колебался, боясь назвать всесильного оптимата. Маний ударил его по щеке:
— Что молчишь, собака? Говори, иначе пощады не будет!
Лукреций назвал Сципиона Назику.
— Отпустите его, — приказал Тиберий и, повернувшись к Лукрецию, сказал: — Попадёшься ещё раз — никакие мольбы тебе не помогут.
На душе Тиберия стало тяжело. Он желал добра беднякам, а всё же нашёлся бедный человек, готовый убит его. Но тут же Тиберий возразил себе: плебеи охраняют его, вот и сейчас подоспели на помощь.
В атриуме Тита и Мания плебеи обсуждали земельный закон. Восхваляя народного трибуна, одни говорили что распределение земель избавит от нужды десятки тысяч пахарей; другие выражали опасение, как бы сенат не помешал разделу.
— Клянусь Юпитером, — говорил гончар, — нам бы мог помешать один человек — это Сципион Эмилиан. К счастью, его нет в Риме…
— А ведь было время, когда он поддерживал Лелия, — прервал сукновал.
— Что было, то умерло. С того времени Сципион стал слишком благоразумным.
— Ха-ха-ха! Да что ты пугаешь нас полководцем?
— Тише, друзья, — вмешался Тит. — Пока Сципион возвратится из Испании, времени пройдёт много, и мы успеем получить землю.
Тит был уверен, что совсем скоро он вернётся на свой участок. Он уже чувствовал запах земли, слышал мычание волов, блеяние овец, лай собак. Деревенская жизнь пьянила одними воспоминаниями. Разве можно было сравнить её с городской жизнью!
— Слова твои сладки как мёд, — прервал его мысли бондарь, — но ты не сказал нам, откуда мы получим плуги и деньги на покупку скота. Ведь для десятков тысяч пахарей надо много волов и плугов…
— Не только плугов! — сказал сукновал.
Поднялся шум.
— Друзья! — крикнул Тит. — Найти средства — дело Тиберия. Конечно, сам он не настолько богат, чтобы удовлетворить наши нужды. О нас должна позаботиться республика.
— Ты надеешься на сенат? — пожал плечами Маний.
— На сенат надеется только глупец, — возразил — Народный трибун предложил законопроект…
— Ты говорил с ним о помощи пахарям?
— Нет. Но мудрость Тиберия нам известна.
Беседа затянулась до поздней ночи. Плебеи расходились, поручив Титу и Манию побывать у Тиберия, напомнить ему о нуждах земледельцев. Голоса их весело звучали в темноте.
Глава IX
Сервий не мог понять, почему Аврелий перешёл на сторону рабов. Хотя Нумерий, оправдывая Аврелия, твердил о справедливости, человеколюбии, ссылался на случаи дружбы между рабами и плебеями, он не мог убедить Сервия.
— Кто такой раб? — говорил Нумерий. — Свободнорождённый, взятый во время неудачной войны в плен и ставший рабом. Таким рабом мог бы быть ты, я или любой римлянин. Ты говоришь, что Аврелий — перебежчик, изменник? Нет, он не изменник, он борется за лучшую жизнь. Я думаю, что Евн нам ближе любого нобиля. Ближе или нет?
— Согласен.
— И всё же ты не поступил бы, как Аврелий?
— Не поступил бы.
— Почему?
— У нас, римлян, всё римское: и боги, и земля, и небо, и люди, и обычаи! Перейти на сторону рабов — значит занести меч над головой римлянина, метнуть в него дротик, вместе с варваром бросить копьё в Марса, Минерву!
— Ты забываешь о справедливости, — холодно сказал Нумерий и ушёл.
А Сервий думал: «Нет, я не мог бы изменить отечеству, сражаться на стороне врагов против Рима — нет! Это невозможно! Рабы чужды нам своей верой, происхождением, обычаями, всей жизнью. Нет, неправы Аврелий и Нумерий! Мы, римляне, не отдадим земли, купленной ценой крови лучших квиритов! Земля принадлежит нам, и ни пяди её рабам мы не уступим!»
Но, думая так, Сервий испытывал тяжёлое чувство неуверенности: вспоминались слова Нумерия, с жаро спорившего с ним: «Аврелий перешёл к рабам, а ведь у него жена и дети в Кампании. Он хотел переселить их в Сицилию и зажить новой жизнью. Это не удалось. А кто виноват в этом? Подлые богачи, разоряющие земледельцев. Ты говоришь, Сервий, об измене отечеству, об измене власти, но кто эта власть? Богачи. Эта власть обманывает народ. Она говорит: «Вы свободны!» Слышишь, Сервий? — свободны! А где же свобода, где земля?»