Страница 2 из 9
Первыми отреагировали собаки. Они, вынюхивающие живое под завалами, разом повернули морды к Караге и затявкали на разные лады. Гигант сенбернар Ухо – басом и подвывая, шотландка Келли – протяжно и мелодично.
Обрадовался только Пират – пес без роду-племени, неясного пола и вида, лохматый черный бес, лишившийся глаза в пучине своего темного собачьего прошлого.
Он разулыбался, высунув красный флажок языка.
– Работай, – с симпатией сказал ему Карага и спустился с насыпи, притормаживая обеими ногами, – щебень рассыпался и катился вниз, защитная сетка, удерживающая его на склоне, была сорвана и висела на какой-то осинке.
Карага прошел вдоль девятого вагона, рассматривая повреждения и пытаясь заглянуть в окна. Тщетно – почти все они были загромождены сорванными сиденьями, чемоданами, полками и прочим хламом. В одном окошке вместе с хламом и креслами показалась оторванная рука с черными продольными полосками на белой вялой ладони.
Вряд ли ее владелец был жив, но проверить стоило, и Карага взялся пальцами за раскаленный солнцем металл. Легонько нажав, он смял его, как мокрую бумагу, отвел в сторону целый пласт толстой обшивки, и та поддалась с оглушительным визгом.
В образовавшуюся дыру вывалилась клетчатая сумка, начищенный ботинок и какой-то кабель, впрочем, без единой искры.
Отбросив все это в сторону, Карага пригнулся и пролез в вагон. Внутри все напоминало о смерче из старой сказки, том самом, который унес в волшебную страну домик с девчонкой и ее песиком.
Все, что могло быть сломано, было сломано, все, что не могло быть сломано, было измято, скомкано, как в припадке ненависти комкают и сминают любовные письма.
Как всегда в таких случаях, обычные вещи превратились в немой укор: зонтик без ручки, растрепанная записная книжка, телефонная трубка с застрявшей в ней пластиковой щепой, кофейная чашечка с трещиной.
Вещи в растерянности, люди мертвы или обречены на смерть, – так всегда бывает, и странно то, что внутри, в эпицентре крушения, всегда стоит тишина. Голоса, лай собак, визг инструментов, стрекот вертолетов – все остается снаружи, а здесь всегда тихо.
Или это иллюзия, майя, оберегающая рассудок, и без того переполненный впечатлениями и ощущениями?
Карага считал всех тех, кто говорил, что эта работа давно стала привычной, лжецами или, по меньшей мере, идиотами. Сам он никак не мог привыкнуть к тому, что любой порядок находится в таком хрупком равновесии с реальностью, что за секунду может превратиться в хаос.
Не мог привыкнуть к тому, что нигде нет безопасности, нигде нет места, в которое не могла бы добраться смерть с вечным своим спутником – разрушением.
В девятом вагоне поднявшийся вверх рельс пробил пол, снес пассажирские кресла и протаранил потолок. Получилось что-то вроде канапе – слой за слоем на стальной шпажке. Снять вагон с рельса можно было, только распилив его на куски. Карага подумал и решил, что займется этим позже, сейчас его интересовали люди. За время работы спасателем он выработал особое чутье: мертвые не оставляют никакого ощущения, а живые будоражат и тревожат.
Караге было тревожно. Он боялся опоздать и потому внимательно и аккуратно осматривал каждый метр пространства, не обращая внимания на неподвижные тела, от которых не исходило никакого импульса.
Он нашел то, что искал. Под изогнутой стальной полосой, вбитый под нее нечеловеческой силой, лежал парень лет двадцати. Бледный, с посиневшими губами, он казался бы трупом, но широко раскрытые глаза блестели, а из придавленной рельсом руки текла кровь.
Карага присел на корточки, вынул из кармана рацию и сказал:
– Берт, пришли мне в девятый толкового медика.
– Ты уже на месте? – через несколько секунд откликнулся Берт.
– Работаю.
– Отправляю Энджи.
Карага убрал рацию, нагнулся еще ниже и присмотрелся. Прямо за парнем, в углу, в нелепой и страшной позе лежал еще один человек, и лысая его голова была похожа на блестящий и влажный шар для боулинга.
Воротничок его рубашки и сама рубашка вымокли насквозь, разбухли. Этот человек находился на пороге смерти и дышал лишь по странной и отчаянной прихоти организма.
Добраться до него было невозможно. Карага попробовал просунуть руку, но натолкнулся на препятствие – потревоженный парень тихо застонал.
– Ага, – сказал Карага и попробовал рельс на прочность.
Его можно было поднять, но не более чем на двадцать сантиметров, иначе следом потянется весь разваливающийся вагон, и неизвестно, к чему это приведет.
– Слышишь меня? – спросил Карага у парня.
Тот прикрыл глаза.
– Молодец. Слушай внимательно. На твоей руке валяется здоровенная железка, и я смогу ее приподнять, но, чтобы освободить тебя полностью, нужно время. Это время есть у тебя, но его нет у того типа, который валяется прямо за тобой. Сейчас сюда придет медик, и ей придется проползти по тебе, чтобы спасти лысого. Что скажешь?
Парень снова открыл глаза, облизнул пересохшие губы.
– Ты точно выживешь, – пообещал Карага. – Позволь выжить и ему. Потерпи. Потерпишь? Будет очень больно, но хуже и так некуда, так что… Ну?
– Да, – сказал парень надтреснутым голосом.
Карага кивнул.
– Я знал, что ты молодец. У тебя на лице написано: я славный чувак и готов позволить докторше прыгать на моих переломанных руках ради мужика, которого я знать не знаю…
– Прекрати, – гневно сказала Энджи.
Она появилась почти бесшумно и так и продолжила бы работать в полной тишине, потому что не любила Карагу, но, услышав его напутствие, не удержалась.
– Уже прекратил, – согласился Карага и отодвинулся. – Еще пожелания?
– Сделай что-нибудь, чтобы я туда пролезла.
Караге удалось отогнуть рельс ровно на те двадцать сантиметров, на которые он рассчитывал. Содрогнулся весь вагон, посыпалась какая-то пластиковая мелочь, загудел в напряжении пол, и без того вспоротый и продолжающий разламываться на части.
– Это все, – сказал Карага. – Дерну хоть на сантиметр дальше – все это развалится к чертям, и эти двое умрут.
Парень с блестящими глазами выгнулся и взвыл. Вес, снятый с его плеча, высвободил заряд боли от десятка осколков кости, впившихся в мякоть мышц.
Теперь он с ужасом смотрел на ту часть рельса, которая осталась лежать на предплечье и ладони.
– Я сделаю укол, – строго сказала Энджи. На парня она почти не смотрела, уставившись в угол с медленно угасавшим лысым, – но все равно будет неприятно. Готов?
– Неприятно, – хмыкнул Карага, – скажи сразу: тысяча гнилых зубов заболят одновременно и по всему телу! Наш милый героический доброволец, ты должен это знать.
– Ублюдок, – фыркнула Энджи, всаживая иглу в плечо парня.
– А ты дура, – сказал Карага.
– Пошел вон отсюда.
Карага пожал плечами. Его дело сделано, почему бы и не уйти? На очереди еще два десятка вагонов, и все их нужно обойти как можно быстрее.
– Позовешь, когда можно будет убрать рельс.
Он развернулся и выбрался из вагона, а вслед ему полетел режущий, страшный крик человека, по сломанной руке которого поползла увесистая тетка-медик с чемоданом капельниц и шприцев.
Дальше все пошло по накатанной. Карага примкнул к команде, работавшей в десятом вагоне, потом перешел в одиннадцатый и дальше, и везде он выполнял работу, которую обычно выполняли с помощью электрических пил, резаков и домкратов: поднимал, освобождал, разрывал, пробивал.
Трупов становилось все больше, но найдены были и выжившие – девушка с раздавленной грудной клеткой, пожилой господин с рваной раной в боку, перепуганный мальчик, отделавшийся синяками, и даже кошка, истошно мяукавшая в клетчатой переноске.
Медики растаскивали пострадавших, вертолеты взмывали в небо, уходили и возвращались снова, и их стало четыре, а не два, Столишня все-таки прислала подкрепление, хоть и запоздало.
Карага бок о бок работал с людьми, но перекинулся с ними только парой слов. Все они придерживались широко известного мнения: все беды на Земле произошли из-за меха, и страшное перенаселение, чуть не погубившее планету, тоже. Карагу терпели, понимая, что его способности грех не использовать в таком важном деле, как работа спасателя, но терпели еле-еле, и потому обстановка всегда была напряженная.