Семь песков Хорезма

— Агаш! Да это же Аташ! — громко заговорил он.

— Хай бой, неужели иомуды остались на коне, а хан Хивы наелся праха?!

Атамурад тоже узнал Нур-ишана, но повел себя гораздо сдержаннее, понимая, что он тут не главный. Однако ишан в первую минуту не дал гостю даже вы говорить слова. Представил его Катенину, назвал по имени — кто он и откуда, и то, что род сердаров благоволит к России не менее, чем сам Нур-ишан, особо отметил.

— Приятно слышать столь лестные слова. Проходите, сердар, в шатер. Вы тоже, господин ишан, будьте любезны присутствовать.

Перед входом денщик с Атамурада снял чекмень, принял пистолет, полил на руки и подал полотенце, Атамурад, по туркменскому обычаю, хотел было снять у входа сапоги, адъютант запротестовал. А стоявший рядом Игнатьев заметил:

— Дипломатическая встреча с босым сердаром... Превосходно, не правда ли, господин генерал?!

Катенин неловко улыбнулся: не к месту, мол, шутки, Атамурад по-русски, с легким акцентом сказал:

— Когда ноги без сапог, то и голова яснее становится.

Хозяева удивленно переглянулись и по достоинству оценили остроту гостя.

— Садитесь, Атамурад-сердар, — пригласил Катенин,

— Вы хорошо говорите по-русски. Бывали у нас в России или где-то еще научились русскому языку?

— В Хиве много русских, господин генерал, — охотно пояснил Атамурад. — Одних рабов больше четырех тысяч человек... Но я жил у вольного русского... У Сергея-аги, у него и научился.

Имя Сергея, спасшего пятнадцать лет назад русского посланника Данилевского, до сих пор еще переходило из уст в уста. И Катенин слышал об этой истории. И не только слышал! На уме она была у него потому, что в посольстве Игнатьева находился сын Сергея-аги, подъесаул Кирилл Лихарев.

— Позвольте, Николай Павлович, у вас же сын этого самого Сергея, — воскликнул Катенин. — Любопытно узнать, жив ли Сергей-ага или уже помер?

— Он погиб... совсем недавно... — Атамурад-сердар еле выдавил из себя эти слова и тяжело вздохнул,— Наши иомуды виноваты в его гибели... Они не смогли спасти его...

— Да-с, — опечалился Катенин.

— В самом деле, не будь беды, отец и сын могли бы встретиться, — пожалел и Игнатьев.

— Жаль-жаль, — еще раз произнес, уже без всякого сожаления, Катенин и развел руками. — Что поделаешь, война есть война. Без жертв она не обходится.

Атамурад тоже подумал об этом. Сотни иомудов, хивинцев, русских и персидских рабов полегли на полях Хорезма в этот кровавый год. Атамурад давно привык видеть смерть во всем ее многообразии, и сейчас не жалость по погибшим и казненным владела им, а забота о деле крупной государственной важности. Сбылось то, о чем еще совсем недавно говорил ему Нур-ишан, находящийся в генеральском шатре и ждущий от Атамурада важной вести.

— Так что же вы нам скажете, Атамурад-сердар? — после недолгого молчания заговорил Катенин. — Может быть, изволите доложить обстановку в Хорезме? Невероятные и всевозможные слухи мешают движению моей экспедиции и государеву посольству. Хотелось бы одновременно узнать, с какими тяготами приехали ко мне,

— Господин генерал, вольные иомуды и каракалпаки загнали нукеров хивинского хана в их дворы, заняли все каналы, дороги и привезли государю императору Александру II фирман о желании присоединить Куня-Ургенч и Кунград к Малому джузу, который верой и правдой служит России. — Атамурад-сердар перевел дух и заговорил вновь: — Сбылась мечта угнетенного народа. Наконец-то каракалпаки и туркмены-иомуды, живущие у Арала, вернутся к своему истинному хозяину — государю императору российскому. — С этими словами Атамурад достал из-за пазухи сплюснутый свиток и передал Катенину.

Генерал-губернатор развернул пергамент, исписанный по-арабски, вновь свернул и положил на стол.

— Николай Павлович, что вам известно о наших давних сношениях с туркменами и каракалпаками?

— Господин генерал, признаться, я не готов к столь щепетильному вопросу. — Игнатьев смутился, но тотчас взял себя в руки и заговорил тверже: — Что бы ни происходило во времена давние — ныне граница России проходит по северным берегам Аральского моря, из чего следует, что ни туркмены, ни каракалпаки Россия давно не принадлежат. А коли на сей день они нам не принадлежат, то, естественно, без государева приказа никаких грамот о присоединении мы принимать не можем. Поймите нас, господин Атамурад-сердар, беа всяких превратностей. — Игнатьев поклонился, видя, как напряглись мускулы на лице туркменского предводителя.

Катенин тоже понял, что хорошо начавшаяся встреча с Атамурадом может закончиться, в лучшем случае, ничем, и успокоил его:

— Сердар, тяжбу, какую вы поднимаете в своем прошении, одним махом не решить. Да и адресована она государю императору... Мы отправим сей фирман в Санкт-Петербург. А пока суть да дело, необходимо подумать, как нам ввести свое посольство и посла хивинского Омариль-хана в Хорезм без риска погибнуть в той буче, которая еще не успокоилась?

— Господин генерал, мое влияние на туркмен-иомудов велико, и все же я не Аллах, чтобы погасить их ненависть к хивинскому хану. Только перемирие может смирить гнев народа Но иомуды, захватив половину Хорезма, мириться с ханом не станут и захваченное ему не отдадут! — Глаза сердара запылали гневом и злостью, и сам он, возбужденный, встал с кресла.

— Сядь, Аташ, сядь, — попросил Нур-ишан.— Гнев никогда не был помощником в серьезных делах. Народ никакими словами, если они бесплодны, не уговоришь — это так Однако господин генерал-губернатор и государев посланник едут в Хорезм не с пустыми словами. Ваше высокопревосходительство, не могли бы вы пояснить нам, с чем Россия едет в Хорезм и какая от этого выгода туркменам и каракалпакам?

Катенин поежился, вновь услышав от Нур-ишана тот самый вопрос, который он уже давно задавал. Пока что ни генерал-губернатор, ни посланник Игнатьев не видели, какую пользу могут извлечь туркмены от затеваемого дела с Россией. Вроде бы и не следовало рассекречивать его прежде времени, помня поговорку: «Не говори гоп, пока не перепрыгнешь». Однако настойчивость ишана и безвыходность положения, в какое угодили русские, заставили Катенина согласиться на откровенный разговор.

— Адъютант, повесьте-ка нам карту, — попросил генерал и, как только ее прикрепили булавками к подогу шатра, подошел к карте. — Это копия Муравьевской карты, — сказал он подошедшим Игнатьеву и гостям. Прочертив пальцем путь от Балханского залива до Хивы, пояснил: — Этим путем в 1819 году шел в Хиву генерал от инфантерии Муравьев, в ту пору гвардейский капитан, служивший на Кавказе в штабе Ермолова. Этот путь мы избрали для проторения большой караванной дороги. Ныне создается товарищество русских купцов, которые хотят взять дело в свои руки. Виды их — фантастические. От Балхан до самой Хивы они хотят провести железную дорогу и по ней возить свои товары...

— Да, господин генерал, именно об этом я слышал, и поэтому хотел знать — какая польза будет туркменам от вашей поездки в Хорезм, — перебил Нур-ишан. — Оказывается, очень большая польза. Аташ, ты человек умный, поймешь свою выгоду. Все твои иомуды могут стать постоянными проводниками русских купцов. Дорога начнет строиться — потребуются тысячи рук, тысячи верблюдов... Много всего от вас потребуется русским. Не так ли, господин генерал?

— Безусловно, — с интересом отозвался Катенин, поняв, наконец: если Атамурад-сердар известит иомудов о цели приезда русских к хивинскому хану, то перемирие установить между ними и иомудами можно.— Атамурад-сердар, ты человек честный, давно благоволишь к русским и его величеству императору России. Хотел бы я тебе предложить службу русскому государю. Станешь получать от меня жалованье, а делать то, что я попрошу... Но все дела — на благо России.

— Аташ, такое даже во сне не приснится, — под толкнул Атамурада ишан. — Это первый шаг к русским, а потом и фирман твой государь рассмотрит.

— Я согласен, господин генерал. — Атамурад протянул руку. — Говори, что мне делать.