Люди песков (сборник)

— Трудно. Мне трудно уважать человека, который сам никого не уважает.

— Да бросьте вы! — вмешался Нунна-пальван, обеспокоенный таким оборотом дела. — Есть из-за чего спорить. Как дети, честное слово! Зайду к Анкару и скажу. Вместе и явимся в понедельник.

— А знаешь, мать, — с усмешкой заметил Анкар-ага, когда Кейкер рассказала ему о перепалке Паши с председателем, — наш старший стал мне нравиться в последнее время.

— Почему в последнее? — удивилась Дурсун. — Он всегда был хорошим сыном.

— Да я не о том… Характер у человека появляется. Как у того ежа колючки. Говорят, раньше и еж пушистый был, мягкий, как зайчонок. Пока волка не встретил. Так и Паша. Довлиханову он ответил правильно.

— А почему Довлиханов, как вспомнит о тебе, прямо кипит весь? — спросила Кейкер.

— Потому, дочка, что твой отец не Поллык-ага, навытяжку стоять не будет. А еще, видно, не по душе ему, что люди меня уважают, считаются больше, чем с ним, председателем. Я ему поперек дороги стал. Потому и в колхоз не зовет работать — нет, мол, для тебя, старика, дела. Ну ничего, я тут придумал кое-что — будет мне трудодень писать!

…В понедельник с утра у правления стояла арба, запряженная парой лошадей. Рассвет еще только брезжил. Моросил мелкий надоедливый дождик. Собрались все, кроме председателя. Наконец и он подошел.

— Документы у всех есть? — спросил он, садясь на арбу. — Район пограничный, учтите, могут паспорта потребовать.

— Паспорта? — Анкар-ага залез в карман шубы и долго ощупывал его. — Нету. Колхозная книжка при мне, а паспорта не захватил.

— Плохо, — строго сказал Довлиханов. — С таким документом не пустят. Стой! — крикнул он возчику.

— Ничего, ничего, поезжай, сынок! — невозмутимо отозвался Анкар-ага. — Не пустят, вернемся. А потом, как же не пустят: ведь председатель-то с нами!

— Тому, кто поставлен проверять документы, все равно: председатель, не председатель.

— Неужели? — притворно изумился Анкар-ага. — Есть же справедливые люди на свете — хоть судьями их ставь!

Довлиханов молча отвернулся.

— Погода-то вроде устанавливается, — глубокомысленно заметил Нунна-пальван. — Хорошо бы, а то каково пастухам…

— Что-то ты вроде осип? — усмехнулся Анкар-ага.

— Простыл. — Нунна-пальван вздохнул. — Просквозило ночью. Жена виновата — одеяло с меня стянула. Вот взять да и лишить ее трудодней!..

— На это вы все быстры! — сердито отозвалась Солтанджамал. Она нахохлившись сидела на задке арбы, до самых глаз закутанная в платок. — Норму не выполнила — лишить, муж осип — лишить! Подумали бы лучше, как помочь нам!

Нунна-пальван не ответил — не вступать же в пререкания с женщиной, — замолчал. Но Ангар-ага, довольный тем, что Санджаров насолил председателю, был сегодня в ударе. Он толкнул Нунну-пальвана и взглядом указал на Поллыка, пристроившегося возле Довлиханова. Минуту спустя Нунна-пальван подвинулся к заведующему фермой, пощупал на нем шинель, отогнул полу, потрогал сукно с изнанки. Вздохнул:

— Вот бы мне такую! Суконце-то, а! Не иначе как генеральская.

— А тебе генеральской не положено, — серьезно ответил Анкар-ага. — Такие только начальству — не ниже завфермой. Ты как полагаешь, Поллык, назначат его когда-нибудь фермой заведовать?

— Не ваша забота! — огрызнулся Поллык-ага. — Советская власть знает, кого куда назначать!

— А как по-твоему, Анкар-ага, — Нунна-пальван словно и не слышал ответа Поллыка, — бригадир ниже заведующего?

— Конечно. Сам не видишь? Где ты сидишь, а где он: на передке, рядом с председателем!

Довлиханов, видимо, решил не обращать внимания на подначки; глядя на него, и Поллык-ага счел за лучшее отмолчаться. Только сердито ерзал и бросал на Анкара негодующие взгляды.

Некоторое время слышно было лишь поскрипывание колес да стук подков по дороге.

Проехали заросли лоха, миновали поселок из беленьких глинобитных домиков. Дальше начались пески, по на самом краю поселка оказался большой участок, густо поросший тамариском. На ветвях вздрагивали под осенним ветром белые тряпочки. Это было старое кладбище. Анкар-ага коснулся рукой бороды и шепотом прочитал молитву. Нунна-пальван наклонился, сорвал веточку седого кандыма, подержал в руках.

— Дай… — попросила Солтанджамал.

Старик передал ей веточку. Анкар-ага смотрел на нежные узорчатые листочки, которые сжимала смуглая, огрубевшая от тяжелой работы женская рука, и ему уже не хотелось ни шутить, ни задевать Поллыка. До самого города ехали молча.

Глава четвертая

Санджаров, приглашая свата в город, хотел дать старику возможность послушать опытных людей и потолковать со здешними землеробами. Было у него и дело к Анкару-ага. После совещания он повел старика к себе. Анна Самойловна встретила свата упреками:

— Забыли вы нас совсем, в Ербенте нет-нет да наведывались, а теперь ни Паша, ни вы глаз не кажете.

— Такая здесь жизнь, сестра. — Анкар-ага вздох-нул. — В песках только и знали по гостям ходить, а здесь всем забот хватает от темна до темна.

— Это верно, — поддержал его Санджаров, с полотенцем в руках выходя из кухни. — Здесь люди всегда спешат. Даже гостей по-другому принимают. У нас придут, за чай примутся, посидят, потолкуют… Пиал по десять осушат, потом обед. А здесь сразу с еды начинают, чтобы время даром не терять. Ну мы-то с тобой, я думаю, с чайку начнем. Поговорить надо.

— Конечно. Без чая какой разговор?

Когда Анна Самойловна унесла пустые чайники, Санджаров перешел к делу:

— Был у вас в Учоюке парень — Вейис. Помнишь?

— Как не помнить. Фельдшер, скотину лечил, потом в армию взяли. В отпуск приезжал после ранения. Парень он вроде ничего, только вот с женой не повезло.

— Что, скверная у него жена?

— Да уж куда хуже — муж на фронте, а она с другим спуталась.

— С кем же она гуляла?

— Да с подлецом с этим, с Копеком! — Анкар-ага выплеснул на кошму остатки чая. — Вейис, как узнал про ее дела, не долечившись уехал.

— И дурак!

— Кто?

— Вейис. Сплетням поверил. А вот дочь мне говорила: зря ее оклеветали. Ты-то откуда знаешь про Копека?

— Люди толковали.

— А ты так сразу и поверил?

— Если бы про другую, может, и не поверил бы, а эта… Шальная из шальных, встретишь — глаз не опустит!

— Ну, это еще ничего не доказывает… Дело-то вот в чем: говорил я на днях с этим самым Вейисом; он тут недалеко в погранчасти служит. Мне как раз на заставе пришлось побывать. Подошел ко мне, напомнил, как в свое время я его в техникум посылал. Слово за слово, рассказал свою историю: и как ранили, и как домой приехал, и как в строй вернулся досрочно, попросту говоря — сбежал, чтоб жены-изменницы не видеть. Я вспомнил — мне Бибигюль рассказывала — и стал внушать парню, что не все сплетни собирать надо. «С женой-то, спрашиваю, говорил?» Куда там, он с ней, оказывается, за все время и словом не перемолвился. Ну, потолковали, вижу — раскаивается парень. Я обещал помочь, сказал, что с тобой посоветуюсь… — Анкар-ага молча слушал Санджарова, ничем не выражая своего отношения к его словам. — Так вот, надо сохранить эту семью. Ты должен вмешаться. Какие твои соображения?

— Правду сказать, поручение мне не по душе. Поговорить, конечно, можно… да уж больно она норовистая. И не знаешь, как примет…

— Как можно принять, когда с доброй вестью приходят? Ведь Вейис-то полгода домой не писал: не знают, жив ли, нет. Еще подарок от Гыджи получишь!

— Мне ее подарок… — Старик выразительно посмотрел на Санджарова.

— Так не годится, Анкар-ага. Мирить надо с открытой душой.

— Это конечно. Ладно, схожу потолкую. Только для тебя, Санджар. А ведь чуяло мое сердце, что неспроста ты меня в райцентр заманил!..

Анкар-ага пришел в кибитку Вейиса утром. Женщины только что позавтракали. Гыджа завязывала платок, собираясь идти на склад; Шекер убирала посуду. Ответив на приветствие, они с тревогой смотрели на раннего гостя.