Страница 44 из 97
– Не умеете водить?
Игорь Саввович улыбнулся.
– Умею! – сказал он. – Умею, но больше не хочу возиться с карбюраторами и сцеплениями…
Опять двадцать пять! Ну, буквально дрожал от ненависти к Игорю Саввовичу следователь Селезнев, похожий на какого-то давным-давно забытого, но близкого, хорошо знакомого человека. Дрянное перо авторучки оставило на протокольном листе кляксу, злобно пронзило бумагу и чуть не сломалось.
– Отвечайте, пожалуйста, только на прямые вопросы, – сказал Селезнев, вытирая со лба пот. – Итак, машину водить умеете?
– Умею.
– Но никогда, как утверждаете, не садились за руль «Жигулей» под государственным номером 00 07 РОГ?
– Никогда.
… На семнадцатом году жизни мать Елена Платоновна и отец Савва Игоревич подарили сыну старую, но безотказную «Победу», которую дешево купили в военном округе, когда военные власти распродавали устаревший автомобильный парк. «Двадцатый век – век техники! – торжественно сказал Савва Игоревич, передавая сыну ключи от „Победы“. – Нужно с молодых ногтей ладить с инженерией… Будь осторожен, Игорь, и сделай любезность быть не только всадником, но и конюхом. Изучи машину!» А дальше все происходило само собой. Через два года Игорь продал «Победу» и купил «Москвич» последней марки, а на втором курсе института – родители добавили тысячу – завел голубую «Волгу». Он был одним из восьми студентов Лесотехнического, имеющих собственный автомобиль…
– Так! Хорошо!
Посадив еще одну кляксу, Селезнев закусил губу.
– Теперь скажите, гражданин Гольцов, как случилось, что заявление на постройку гаража подписано вами?
Игорь Саввович выпрямился, исподлобья посмотрев на Селезнева, поднялся.
– Что? – отрывисто спросил он. – Заявление подписано мной?
– Ваша подпись?
– Моя!
Заявление, напечатанное на машинке с мелким шрифтом, было написано на имя председателя исполкома Кировского района города Ромска товарища Малярко, и, наверное, почерком председателя на уголке было написано: «Разрешить застройку», и под заявлением – Игорь Саввович глазам своим не верил – стояла размашистая подпись: «И. Гольцов». Он смотрел на бумагу как завороженный и ничего не понимал. Когда он подписал заявление? Отчего не помнит самого заявления? Кто его, наконец, писал, если первая фраза была такой: «В марте месяце мной приобретена машина…» Игорь Саввович был достаточно грамотным человеком, чтобы не писать «в марте месяце», так как март сам по себе месяц…
– Слушайте, гражданин следователь… – Игорь Саввович остановился. – Я должен сделать серьезное заявление…
– Слушаю ваше заявление…
Двери кабинета по-хозяйски распахнулись, раздался стук подкованных сапог, Селезнев вскочил, вытянулся. Первым в кабинет неторопливо вошел полковник Сиротин, за ним пожилой майор. Это его сапоги гремели стальными подковками, так как лакированные, совершенно новые мягкие туфли Сиротина стучать не могли. С заложенными за спину руками полковник остановился в трех метрах от дверей, вежливо покивал и засмотрелся на стены кабинета.
– Товарищ полковник, старший лейтенант Селезнев… – начал следователь, но приятель Игоря Саввовича полковник Сиротин милостиво поднял руку, остановил его:
– Знаю, знаю! Об этом деле мне докладывали! – и повернулся к майору. – Федор Евстигнеевич, а побелочку-то служебных помещений не везде произвели… Не везде, ох, не везде побелочку-то произвели! Думаешь, высшее начальство только в свои барские кабинеты заглядывает?
Мать честная! Сиротин-то был в полной форме, в которой Игорь Саввович его никогда не видел. Оказывается, Митрий Микитич носил не милицейскую форму, а общевойсковую, так как был полковником внутренней службы. Наконец, Игорь Саввович впервые видел боевые награды полковника. Бог мой! Грудь Сиротина, выпуклая, походила на радугу: так блестели разноцветные планки к орденам и медалям, сосчитать которые было невозможно. Вот тебе и Митрий Микитич – весельчак, миляга, простецкий мужик, любимец города Ромска и его окрестностей, как полковник сам над собой подшучивал!
Смешной коротышка, круглолицый и багровый от несокрушимого здоровья, стоял в трех метрах от порога полковник Сиротин и презрительно оглядывал стены кабинета, очень недовольный почтительно стоящим за его спиной майором.
– Побелить надо, майор, – наконец сказал Митрий Микитич. – Десяти дней тебе хватит?
– Хватит, товарищ полковник! Будет сделано, товарищ полковник!
Со смеху можно было подохнуть, как важничал Митрий Микитич! Интересно, у кого, шельмец, взял напрокат раскатистый бас, где научился строго выкатывать глаза, брюзгливо оттопыривать толстую и добрую нижнюю губу? Нет, это был не Дмитрий Сиротин! Митрий Микитич, разговаривающий на языке обских аборигенов, слова произносил мягко, тенорил, а этот яркий от радуги на груди полковник басил на министерский лад. А как смотрел на следователя Селезнева! Ну кто поверит, что это Митрий Микитич? Хамелеон, а! Участник художественной самодеятельности из деревни Пентюшкино.
– Селезнев Юрий Ильич? – продолжая басить, спросил полковник. – Ну и как, товарищ старший лейтенант? Понемножку дело двигается? Ба! Кого я вижу! Игорь Саввович, ты ли это?
Узнав Игрря Саввовича, то есть разрешив себе заметить Гольцова, полковник на привычный тенор не перешел, хотя улыбнулся покровительственно и укоризненно, словно хотел сказать: «Ах, как это нехорошо: сидеть в кабинете следователя Селезнева!»
– Кого я вижу! Кого я вижу! – продолжал полковник Сиротин. – Самого Игоря Саввовича Гольцова! Ах, да, да! А я и забыл, что ты того… Пить надо аккуратнее, Игорь Саввович, пить, говорю, надо меньше – спокойнее будет! Ну, и как делишки, как делишки?
Селезнев по-прежнему держал руки по швам.
– Возбуждено дело! – сказал он.
– Ах-ах-ах! – не то засмеялся, не то закудахтал Сиротин. – Да я еще на пороге понял, что дело-то вы возбудили… – И резко повернулся к майору. – Слушай, Федор Евстигнеевич, так за десять дней произведешь побелку?
– Успею, товарищ полковник.
Дмитрий Никитич Сиротин сделал четкий полуоборот к дверям.
– Продолжайте работать, товарищ старший лейтенант!
Трескучее раскатистое «р» и запах крепкого одеколона оставил в кабинете полковник Сиротин, которого следователь Селезнев проводил длинным задумчивым взглядом. Подковки майорских сапог уже отбарабанили свое по коридору, а Селезнев все стоял по стойке «смирно». Красиво стоял, добротно, умело, с ефрейторским шиком и лихостью, а вот глаза у следователя были, как подумалось Игорю Саввовичу, «нестроевыми». Еще несколько длинных секунд он стоял неподвижно, потом вернулся к столу, подумав еще немножко, опустился на стул – усталый и грустный, незамысловатый и простецкий, растерянный и униженный. Теперь было абсолютно ясно, что Игорь Саввович много раз встречался с Селезневым, знал его хорошо, но когда и где они встречались, забылось так же прочно, как подпись на заявлении о гараже.
– Мы остановились, мы остановились… – бормотал Селезнев. – На чем же мы остановились?..
Игорь Саввович тоже притих. Что все это значило? Расспросы о гараже, неожиданное появление полковника, явно встревоженного ходом дела и пытающегося открыто смутить Селезнева? Неужели Митрий Микитич не верит, что на Игоря Саввовича напали? Отчего надо напяливать мундир, когда полковник сам утверждал, что Селезнев – человек порядочный и дотошный? Что происходит, а?
– Мы остановились на том, что я умею водить машину, – сказал Игорь Саввович. – Поэтому вы не верите, что я не пользуюсь «Жигулями»?
– Да, да, да!
Старая и плохая автоматическая ручка не хотела писать. Селезнев озверело встряхивал ее, стискивал зубы, затылок ощетинился вихорьком, ноздри трепетали, и Игорь Саввович глядел на него презрительно, так как вспомнил, что все – адвокат, жена, полковник – считали Селезнева крепким орешком, а на деле только одно появление петушащегося Сиротина выбило следователя из колеи. Эх, Селезнев! Ты ли это десять минут назад улыбался одними губами – глаза пронизывающие, ледяные, – разыгрывал независимость, безбоязненность, неподкупно прищуривался и задирал подбородок, а после цокота подкованных сапог и трескучего «р» сидел как опущенный в воду?.. Хладнокровней, хладнокровней, гражданин старший лейтенант! Вам за выдержку, мужество, беспристрастность и неподкупность деньги платят, бесплатное обмундирование выдают, хромовые сапоги…