Игорь Саввович

– Это хорошо, что вы все понимаете, – совсем медленно произнес следователь Селезнев и наклонился к столу. – Тогда вам придется расписаться вот здесь.

Селезнев ошибался, если думал, что Игорь Саввович поднимется, чтобы подписать бумагу. К его счастью, следователь это вовремя понял и перебросил протокол на маленький стол, за которым сидел Игорь Саввович.

– Пожалуйста! – Подписав, Игорь Саввович тоже перебросил бумажку на стол следователя. – Формальности, кажется, выполнены.

Не глядя на Игоря Саввовича, следователь придвинул к себе бланк допроса, опустил голову, задумался. У него, надо полагать, было много времени, чтобы заранее обдумать допрос Гольцова, но Селезнев, наверное, принадлежал к числу тех следователей, которые не торопятся нарочно, чтобы взять подследственного, так сказать, на измор, и от этого они внешне многозначительны.

– Фамилия, имя, отчество, год рождения?

Селезнев поинтересовался только анкетными данными, начал с такого элементарного дела, о необходимости которого знал пятилетний мальчишка, но именно это – анкетные данные – было такой простой до элементарности подробностью допроса, от которой Игорь Саввович неожиданно почувствовал смятение, беспомощность и страх. Спроси его Селезнев: «Почему вы убили Бориса Иванова?», Игорь Саввович не испытал бы и сотой части тех мучительных переживаний, которые сейчас стеснили дыхание, а по телу пробежала волглая дрожь страха. «Что это со мной?» – подумал он и торопливо огляделся… Решетки ли на окнах, мертвая ли тишина, скупая ли обстановка комнаты, запах ли хлорной извести, ненависть ли следователя – что из этого страшило Игоря Саввовича? Отчего он чувствовал такую растерянность и беспомощность, которые переживал только на военных комиссиях, когда голым и посиневшим от холода подходил к длинному столу с цепочкой равнодушных врачей – мужчин и женщин. Голый человек на голой земле.

– Фамилия, имя, отчество, год рождения?

Игорь Саввович, не шевелясь, глядел прямо в опущенное лицо следователя Селезнева, но не видел его, как это бывало и на медицинских комиссиях, когда срабатывали защитные реакции, превращающие врачей в манекены.

– Гольцов Игорь Саввович, место рождения – Черногорск, тысяча девятьсот сорок шестой год…

Когда анкетные графы были заполнены, Селезнев отодвинул на конец стола протокол, откинулся на спинку стула, закуривая сигарету «Новость», глядя по-прежнему на подбородок Игоря Саввовича, бесцветным голосом спросил:

– Расскажите, пожалуйста, что произошло в переулке Пионерском, когда вы с женой возвращались с празднования дня рождения…

Следователю все было ненавистно в Игоре Саввовиче – джинсы фирмы «Ли», коричневые мокасины, рубашка, называемая батником, длинные волосы, расчесанные на пробор и падающие толстой скобкой на длинную шею. Он ненавидел Игоря Саввовича за скрещенные по-валентиновски ноги, за японские часы и еще за сотню других неизвестных вещей.

– Итак, вы возвращались в автомобиле со своего дня рождения…

Игорь Саввович с вызовом подхватил:

– Да, мы возвращались со дня рождения… Мы ехали на автомобиле…

Сосредоточившись, Игорь Саввович как можно подробнее рассказал следователю все, что знал, помнил и понимал. Когда же дело дошло до фразы: «Мы с женой пошли домой…», Игорь Саввович сделал паузу, еще раз хорошенько подумал, а потом сказал:

– Как я уже несколько раз говорил, я был здорово пьян, но мне кажется… – Он подчеркнуто вежливо улыбнулся. – Слово «кажется», наверное, не принимается в расчет, но мне все-таки кажется, что за тремя парнями с гитарами шел еще один человек. Он просто отставал или специально не хотел быть видимым, но, кажется, сыграл определенную роль в событиях… – Игорь Саввович еще вежливее улыбнулся. – Мне, например, кажется, что неизвестный выкрикнул мою фамилию. После этого трое и начали атаку…

Нет, проникали все-таки звуки за двойные окна с толстыми прутьями тюремных решеток. Прошелестел шинами троллейбус, просигналил перед опасностью шофер «Волги», чей-то звонкий голос звал не то Верку, не то Герку. От этого легче дышалось и думалось в кабинете следователя Селезнева, который, пока Игорь Саввович рассказывал, ничего не записывал, трижды за время рассказа поднимался, прогуливался по комнате, садился и закуривал очередную сигарету «Новость». И все эти минуты, пока Игорь Саввович рассказывал, у него с каждым словом крепла неосознанная уверенность в том, что следователь Селезнев ему верит, ничему не удивляется, а когда речь зашла о неизвестном, который показался Игорю Саввовичу, следователь удовлетворенно хмыкнул.

– У меня все! – сказал Игорь Саввович. – Мне нечего больше добавить. Записывайте.

Несмотря на то, что следователь слушал хорошо, Игорю Саввовичу начинал надоедать модный красавчик распространенного типа, бесила слепая ненависть Селезнева к человеку, которого следователь не знал. Игорю Саввовичу было хорошо известно о служебном рвении вот таких длинноногих красавчиков из провинции, умных, ловких, жадных к жизни. Старший лейтенант, капитан, полковник, генерал! Селезневы по служебной лестнице идут верно, но осторожно.

– Записывайте!

Следователь Селезнев чистил мундштук, в который всовывал свои дрянные сигареты «Новость». Уменьшал вред от курения, цвет лица берег, карьерист несчастный!

– Этого я пока записывать не буду! – напевно отозвался Селезнев и осторожно, словно драгоценность, поднял вверх свой прямой, мужественный нос с едва приметной горбинкой. Он в первый раз прямо, внимательно, не мигая, посмотрел в глаза Игоря Саввовича своими серыми, большими, женскими глазами, которые, Игорь Саввович готов был поклясться, не могли принадлежать плохому человеку. Однако в них пылала, взрывалась, сквозила и еще бог знает что делала открытая ненависть к Игорю Саввовичу. – Эти показания я запишу позже.

Селезнев встал, скрестил руки на груди – театр, плохой театр! – нахмурившись, прошелся по комнате. Он якобы мучительно обдумывал коварный, уничтожительный, неотразимый вопрос – единственный из всех возможных, чтобы насмерть поразить такого ловкого и хитрого негодяя и рецидивиста, как Игорь Саввович Гольцов. По следователю можно было также понять, что все предыдущее в допросе было цветочками, а вот сейчас, после того как расправится хмурое чело Селезнева, появятся и сами ягодки.

– Когда, с чьей помощью и на каком основании вы построили гараж в переулке Пионерском напротив дома номер семнадцать, между домами двенадцать и четырнадцать? – спросил Селезнев обыкновенным и спокойным голосом. – Кто строил? Где вы с ним познакомились? На каком основании было оформлено разрешение? Прошу вас хорошенько вспомнить.

Напротив дома за номером семнадцать, между домами двенадцать и четырнадцать, в переулке Пионерском?.. Игорь Саввович диковато посмотрел на следователя.

– Виноват! – сказал он. – Виноват, но никакого гаража я не строил. Кто строил, не знаю, как оформлялось все – тем более.

Теперь следователь, в свою очередь, смотрел на него диковатыми, ошарашенными глазами, и вид у Селезнева был такой, словно его только что разбудили. Селезнев сел, машинально придвинул к себе бумаги.

– Я вас не понимаю! – недоуменно проговорил следователь. – Как вы можете ничего не знать, если гараж построен вами, на ваше имя, и мне известно, кто его вам строил, когда и за сколько.. Слушайте, гражданин Гольцов, вы все-таки, видимо, не понимаете, что мера ответственности за дачу ложных показаний не пустая формальность. – Он по-мальчишески разозлился. – Если вы шутите с высоты вашего положения, то знайте: играете с огнем!

Игорь Саввович на него даже не рассердился. Вот новости-то! Он вытаращился на Селезнева с искренней и доброй растерянностью, он глядел на следователя так, словно просил у него помощи, и это было так открыто и чисто, что могло показаться перебором и выглядеть ложью, такой же театральщиной, с какой следователь разгуливал по кабинету. Игорь Саввович спохватился, но было поздно: следователь побледнел от ярости.

– Вот что, гражданин Гольцов! – вздрагивающим голосом проговорил Селезнев. – С вами, как я вижу, надо разговаривать по-другому! Извольте-ка сесть по-человеческн, вы, самоуверенный субъект! Это вам не гостиница «Центральная»… Сесть! Я вам приказываю!