Игорь Саввович

– Здравствуйте, Игоречек! – низким бабьим голосом пропела теща, но руку Игорю Саввовичу протянуть не решилась. – Рады, ой, как рады!

Остяк Иван Иванович-старший, сердито посапывая короткой самодельной трубкой, с неприязненным лицом стоял в стороне. Он был настоящим обским аборигеном, мог есть сырое мясо и рыбу, до сих пор одной дробинкой попадал белке в глаз. С Карцевыми он жил так давно, что Светлана не помнила, когда в доме появился Иван Иванович-старший, который теперь считался членом семьи, то есть говорил незнакомым, что он старший брат Карцева, а Карцев тоже представлял остяка как брата.

– А я уксус привезла! – радостно пропела материнским голосом Светлана, вынимая из сумочки трехгранную склянку. – Не забыла! – похвасталась она, и было понятно, что Светлана не ожидала такой мирной встречи родителей с Игорем Саввовичем, который – вот неожиданный подарок! – стоял и мирно улыбался вместо того, чтобы угрюмо молчать. – А я, мамочка, уксус не забыла!

Теща вдруг решительно протянула руку зятю:

– От души поздравляю вас, Игорек! Счастья, здоровья, всего самого лучшего!

– С днем рождения, Игорь! – спокойно сказал Иван Иванович Карцев. – Будьте здоровы! Это – главное!

Ивана Ивановича Карцева в городе и области искренне уважали и высоко ценили, говоря о нем, всегда употребляли слова «справедливый», «обязательный», «умный», «добрый», «честный». Единодушие в оценке Карцева было такого сорта, когда назло всем хотелось спросить: «А чем плох Иван Иванович Карцев?» И если говорить откровенно, Игорю Саввовичу было бы спокойнее и легче, если бы Карцев имел открытые слабости и всяческие недостатки, но вот, поди ж ты, какая странная история. Иван Иванович Карцев был хорошим человеком – и точка! Наверное, такой же путь узнавания Карцева прошел и первый секретарь обкома партии Левашев, если из района переместил председателя райисполкома Карцева на место, которое молва предназначала трем «областным китам».

– Игорек, Светланочка, проходите! Нечего стоять, как в гостях! – счастливым голосом говорила теща, беря за руки дочь и зятя. – Пельмени состряпаны, редька с хреном натерта, все-все готово… Идемте же!

Тещу звали Людмилой Викторовной. Она учительствовала в далекой деревеньке, когда в нее случайно приехал инструктор райкома комсомола Ванюша Карцев, неделю занимался проверкой комсомольской работы, а перед отъездом, согласно принятой суровости проявления чувств в те времена, сказал: «Приезжай на воскресенье в район. Расписываться будем!» С тех пор она, воспитанная на фильмах «Пятый океан», «Девушка с характером», «Трактористы», «Если завтра война…», была верной и хорошей женой, так сказать, боевой подругой.

– Игорек, Светланочка! Ну идемте же, идемте в дом!

– Постой, не гоношись! – внезапно раздался на крыльце такой могучий басище, который, казалось, не мог иметь низкорослый и худой Иван Иванович-старший. – Куды-то вечно бегут, поспешают, а толку – на закурку не хватит. Им бы все говореть, говореть да говореть…

Сердясь и ворча, старик шел к Игорю Саввозичу, загадочно держа руки за спиной. Он был по-охотничьи кривоног, лицо покрыто миллиардом мелких морщин, глаза – щелочки, одет по-остяцки – ичиги, заношенные штаны из чертовой кожи, ситцевая цветастая рубашка, перепоясанная витым шнурком, во рту кривая трубка.

– Тридцать лет тебе, а все – дурак! – гневно сказал старик, обращаясь к Игорю Саввовичу. – Полтора остяка и одна русская баба с ворот глаз не спущают, ждут вас не дождутся, а ты свою родну бабу распустил, уму-разуму не учишь, ровно и не мужик. Почто Светлане самой ворота открывать, когда хозяева есть? Нам самим полагается ворота отворять – понял? Молчишь? Застыдился?

Пренебрежительно фыркая, Иван Иванович-старший вынул из-за спины подсадную утку, то есть муляж, но такой, о каком и мечтать не может современный охотник: подсадные утки остяцкой ручной работы лет тридцать-сорок назад исчезли даже в обских краях. Манок, или подсадная утка, протянутая Игорю Саввовичу, ничем не отличалась от живой. «Бриллиант, лунный камень!»

– Спасибо, Иван Иванович! – покраснев от радости, сказал Игорь Саввович. – Ну, держись, осень! Что будет, что будет! Ну спасибо, ну спасибо!

Сияла ясным солнышком теща, растроганно улыбался Карцев, понимающий, какой бесценный подарок получил завзятый «утятник» Игорь Саввович, а старик остяк, естественно, из последних сил старался казаться сердитым, хмурился, топал якобы гневно ногой в мягком ичиге, но в глазах-щелочках остренько светилась радость за мужа обожаемой Светланы.

Как все это было просто и понятно! Добро настоящее, искреннее, простое, как всякая подлинность, добро жило за высоким забором карцевского особняка. Иван Иванович-старший, потерявший внаводнение тридцать девятого года всю семью, на фронте спасенный от смерти Иваном Ивановичем-младшим, самовольно решивший прожить жизнь рядом со спасителем; теща в одежде учительницы тридцатых годов, по-старинному, по-народнически интеллигентная; Иван Иванович Карцев – человек с лицом европеизированного японца и телом охотника – все эти люди были патриархально добры и деликатны. Не гостил в их доме около года зять – плохо, но ничего не поделаешь, если не хочет; пришел зять в дом – радость, которую выяснением отношений омрачать не стоит… Светит солнце, посвистывают скворцы и дрозды в черемухах и рябинах, поддувает свежий ветерок – живи, человек, в добре и простоте!

– А вот теперя само время говореть: «Чего в дом не валите?» – деловито сказал Иван Иванович-старший. – Теперя само время за стол сажаться!

Праздничный стол на пятерых накрыли на веранде, с которой виднелась тоненькая полоска голубой Роми, ажурная телевизионная вышка, верхние этажи гостиницы «Сибирь». Однако городские шумы не проникали, а ветерок, отраженный стенами, веял прохладно. На туго накрахмаленной скатерти было пустовато – стояли лишь немногочисленные закуски, бутылки с водкой, коньяком и вином, во всех приборах отсутствовал нож. Таким, на вид пустоватым, стол бывает в сибирских семьях, когда главное, основное, жданное и лакомое блюдо – пельмени.

– Мама и папа садятся вот здесь! – счастливая происходящим распоряжалась Светлана. – Дядя Иван сядет вот сюда, а мы с Игорем – здесь. Ты ведь любишь, Игорь, смотреть на реку? Вот и хорошо. Где папа?

Тесть на самом деле куда-то исчез, а теща загадочно улыбалась и смотрела на Игоря Саввовича исподлобья. Молодым и здоровым было ее круглое лицо, обрамленное седым венцом толстой косы; легко представлялось, сколько веселья, легкости и покладистости скрывалось за лучистыми морщинами возле глаз. Голос у тещи был типичным учительским: сдавленным, хрипловатым из-за профессиональной болезни связок.

– А вот и папа!

Тесть вошел невольно торжественным шагом, смущенный и от этого глуповатый, так как смущение не вязалось с его бизнесменским суховатым лицом. Карцев в руках нес отливающее тусклым червлением ружье знаменитой немецкой фирмы. Это было такое ружье, что Игорь Саввович обомлел, не знал, что думать и нужно ли вообще думать. Он только понимал, что стоимость ружья рублями не выражалась, оно могло принадлежать человеку или не принадлежать – другого счета не существовало. Иван Иванович-младший вывез это бесценное ружье из Германии как трофей.

– От охотника-утятника – охотнику-утятнику! – улыбаясь тоже смущенно, сказал Карцев. – Как говорится, ни пуха ни пера!

Дух захватывало от одних только монограмм на тусклом металле. Кому-то из владык «третьего рейха» принадлежало это ружье, в заповедниках Саксонии, Тюрингии или Баварии гремели выстрелы из спаренных стволов, в музейных каталогах, наверное, значились имена всех бывших владельцев ружья. Вот какой подарочек преподносил Игорю Саввовичу тесть – один из могущественных людей в Ромской области.

– Ни пуха ни пера, Игорь!

Игорь Саввович чувствовал горячую тяжесть собственного лица, точно каждая клеточка налилась металлом и раскалилась, а губы, наоборот, похолодели. Он боковым взглядом видел несчастные глаза Светланы, которая медленно поднималась, хотя ничем помочь не могла.