Игорь Саввович

Игорь Саввович бил жестоко, на смерть! Эти «прогрессисты» пыжились своей неистребимой деловитостью и глобальными инженерными знаниями, считали, что все в тресте, кроме них, отрабатывают, а не работают, и вообще были высокомерны точно так же, как был высокомерен пять лет назад их начальник Игорь Гольцов. Он-то прекрасно знал, как можно спустить с зарвавшегося Савкова три шкуры за «милого друга» и каламбур «Гольцов готов работать восемнадцать часов в сутки, чтобы восемь рабочих часов ничего не делать!».

– Вы уже уходите? – удивленно спросил Игорь Саввович, увидев, что Савков поднимается.

Бросив на стол командировку, перевешиваясь вперед, Савков не вышел, а выбросился из кабинета, громко стукнув дверью.

Игорь Саввович вполголоса захохотал. Славные, хорошие, замечательные парни, но до сих пор думающие, что перемещают континенты и меняют течение рек, а разве это возможно в царстве главного инженера Валентинова, который еще неделю назад приказал профилактически отремонтировать и законсервировать краны, чтобы по высокой осенней воде получить от них больше того, что можно взять на скупом пайке малогрузных плотов.

– Виктория Васильевна, у вас нет дворника Бочинина?

– Он в приемной, Игорь Саввович. Что прикажете?..

Трестовского дворника Игорь Саввович Гольцов встретил в центре кабинета, усадил на стул, сам уселся на свой подоконник – лобное место. После звонка полковника Сиротина он вспомнил, что краем уха слышал о деле дворника. У него будто бы неизлечимо больна мать, ухаживать за ней некому, в больницу хроническую больную не принимают, а законники из районного отдела милиции отказали в прописке сестре Бочинина, которая собиралась обихаживать больную мать.

– Петр Семенович, – вспомнив имя дворника, сказал Игорь Саввович, – на этой неделе, не позже четверга, ваша сестра будет прописана. Желаю всего наилучшего!

Дворник, маленький человек с большими руками, просиял, вскочил, начал топтаться на месте, не зная, что сказать или сделать. Он твердо помнил, что Игорь Саввович Гольцов – заместитель главного инженера – никогда не говорит «сделаю», если не был уверен на сто процентов в успехе. Чаще всего Гольцов в ответ на просьбы говорил: «Не могу», – а потом помогал… при помощи Сиротина.

– Игорь Саввович, ну, Игорь Саввович… Вот, Игорь Саввович!

– До свидания, до свидания, товарищ Бочинин!

Дворник оставил в кабинете вкусный запах горелой травы; сосредоточившись, Игорь Саввович вспомнил, что утром в углу трестовского двора горел костер, дымный, вкусно пахнущий, и теперь было понятно, чем так хорошо пахнул дворник… Игорь Саввович набрал номер на обкомовском телефоне.

– Полковник Сиротин слушает!

– Ты угомонился насчет лифтерши? – зло спросил Игорь Саввович – Что? Ладно, с этим потом… Приходил Бочинин. Может быть, объяснишь, Митрий Микитич, откуда ты узнал, что Бочинин придет ко мне?

Смешно, но Дмитрия Никитича Сиротина начали в городе звать «Митрием Микитичем» после того, как он сам рассказал глупый деревенский анекдот. Якобы древний дед хвастается: «У меня три сына, и все начинаются на букву „М“: Микита, Миколай и Митрий!» После этого добрый и веселый полковник для всех навечно сделался Митрием Микитичем, и даже жена Нина так его называла.

– Чего молчишь? – насмешливо спросил Митрий Микитич. – Проси! – Он захохотал. – Дело знаю, сестру пропишем, но ты проси меня прописать!

С полковником Игорь Саввович познакомился пять лет назад из-за нелетной погоды в одном деревянном городишке. Они вместе только пообедали, но этого было достаточно, чтобы простецкий и доброжелательный, не способный и пяти минут прожить в одиночестве полковник стал, пожалуй, самым близким человеком в Ромске для Игоря Саввовича. Они бывали друг у друга в гостях, ни одну пирушку не проводили порознь, ежедневно по пять раз перезванивались.

– Ну ладно, слушай, чего было! – захохотал полковник и слегка понизил голос: – Ой, чего было! Твой Николаев вчера звонил моему генералу насчет этого Бочинина…

Игорь Саввович откинулся на спинку стула:

– Ну!

Трубка восторженно хихикнула:

– Ля-ля-ля! Мой генерал предложил твоему генералу помочь положить в больницу мать дворника, а в прописочке – того, отказал! Ля-ля-ля! А твой генерал, похоже, очень заинтересован именно в прописке.

Игорь Саввович тоже улыбнулся – обстановка была ясной, как детская игрушка.

– Когда наш генерал отказал вашему генералу, – вкрадчиво продолжала трубка, – ваш генерал сказал, что дело о прописке сестры дворника Бочинина он поручит товарищу Гольцову. На этом генералы попрощалися, и наш вызвал меня: «Звонил Гольцов о прописке этой чертовой сестры?» Я натурально отвечаю: «Звонил! Очень просит прописать!» Тогда наш генерал поднимается, закуривает и говорит: «Пропишите, черт их возьми!» Я говорю: «Рад стараться!» Как слышите? Прием!

– Слышу хорошо! – ответил Игорь Саввович. – Бывай!

– Бывай!

Игорь Саввович в третий раз сел на подоконник; некоторое время он думал о Николаеве, видел мысленно его лицо и глаза, когда управляющему трестом отказали в прописке сестры дворника, потом невольно глянул на наручные японские часы – перевалило на одиннадцатый час. Это значило, что у главного инженера Валентинова началось совещание по Коло-Юльскому плоту; сославшись на головную боль, Игорь Саввович собирался отсутствовать, но секретарша сообщила, что будет первый секретарь обкома партии Левашев и стоило, пожалуй, пойти на такое сверхответственное совещание.

Левашев! Выросший в атмосфере, где не было робости перед чинами, Игорь Саввович был тайно от самого себя полон терпкого и даже удивленного любопытства к молодому первому секретарю обкома партии, ставшему за три-четыре года любимцем области. Левашевым гордились, Левашева уважали, Левашева боялись, у Левашева искали и находили правду, в Левашева верили. Левашев, Левашев, Левашев – только и слышалось в городе и области.

– Ладушки!

Игорь Саввович тихо вошел в кабинет Валентинова в тот момент, когда главный инженер, поглядев на настольные часы, поднялся из высокого кресла. В черном костюме и черной жилетке, при темно-вишневом узком галстуке, нарядный, как новый автомобиль, Валентинов медленным движением взъерошил седые кудри. Для чего он это сделал, понять было невозможно, но из-за привычности происходящего никто на это внимания не обратил.

– Друзья! – произнес Валентинов и сделал тонкой рукой торжественный жест. – Проблема ликвидации молевого сплава на последней реке нашей конторы имеет не только экономическую, но и философскую и политическую окраску. Молевой сплав – это, позвольте заметить, экологическая катастрофа. Утоп, так называемый утоп, друзья мои, медленно и верно уничтожает водоемы. Обмеление рек, в свою очередь, приводит к обезлесению берегов, а это – начало длинной и губительной цепочки, конец которой – пустая земля. Товарищи, друзья…

Игорь Саввович легко отключился от высокопарной речи главного. Чем слушать Валентинова, интереснее было подумать, почему на совещании нет управляющего Николаева, хотя слева от Валентинова, сбоку и в углу тихо и скромно сидел первый секретарь обкома партии Кузьма Юрьевич Левашев – видный мужчина с квадратными губами, что Игорю Саввовичу почему-то не нравилось. На Левашеве был кремовый легкий костюм и предельно открытые летние туфли. Он внимательно слушал Валентинова и, казалось, со всем сказанным соглашался. Так почему же нет в кабинете управляющего Николаева, если на совещании Левашев? Почему нет человека, который имел обыкновение сквозь все препятствия пробиваться в первый ряд любого совещания, где его мог видеть Левашев, и поедал при этом первого секретаря обожающими, влюбленными глазами?

– Добрые три десятка лет, друзья мои, я переживаю большое счастье, ибо мне выпала честь ликвидировать молевой сплав с таких рек, как Чулым, Улым, Конда, Сало-Юл, Баско-Юл, Чая и так далее. И я дожил до сладкого времени, когда на крупных реках успешно осваивается сплав леса в хлыстах, а на самой мелководной испытывается первый плот…