Маска Владигора

На следующий день из Пустеня выехали всадники: Владигор с дружинниками, где первым был Бадяга Младший, Карима со своими прислужницами, облаченными в доспехи, и витязь с медведем на спине, одинокий и мрачный. Стражники еще не успели закрыть за ними ворота, а к Владигору уже подскакал витязь с кукушкой на свите, лицо которого было закрыто маской, очень похожей на его собственную.

— Эй, витязь! — обратилась Кукушка к Владигору смело и открыто. — Ты так хорошо стреляешь из своего самострела, что тебе, наверно, все равно, какая на тебе личина. Понимаешь, моя мне немножко великовата. Может, обменяемся с тобою?

Было видно, как губы Владигора в вырезе маски растянулись в улыбке:

— У нас в Синегорье, витязь, в таких случаях говорят: «Плохому плясуну кой-что мешает». Впрочем, не обижайся — вот тебе моя маска, примерь. Подойдет ли? И дай мне свою! А то Грунлаф, узнав во мне давнего врага Бореи, отменит состязания. Мне же ох как хотелось бы заполучить то, ради чего я и предпринял путешествие в Пустень!

Владигор не заметил, как сверкнули глаза Каримы, когда она услышала эту фразу. И вот уже личина со знаками, нарисованными Красом, была на его лице, а Кукушка завязывала на затылке тесемки от маски Владигора. Всадники, пришпорив коней, понеслись туда, где их уже дожидались Грунлаф с Кудруной и приближенными, а также прибавившие в числе зрители.

Когда Конь, Медведь и Кукушка спешились и, поклонившись правителю княжества игов, встали напротив него, ожидая распоряжений, Грунлаф сказал:

— Витязи, вы оказались первыми, но и среди первых есть вторые и третьи. Судьи, народ и я, Грунлаф, без сомнения отдаем первенство на день сегодняшний витязю с конем на одежде. Вторым идет Медведь, третьим — Кукушка. Посмотрим, витязи, как будете вы стрелять по голубкам, выпущенным из рук моей дочери Кудруны. Каждому придется стрелять трижды. Ну, тащите жребий из этого кувшина!

У ног Грунлафа стоял кувшин, и стрелки один за другим достали из него по свернутому лоскутку кожи. Оказалось, что первым предстоит стрелять Кукушке, вторым шел Медведь, а последним — Владигор, краем глаза заметивший, с какой надеждой и любовью смотрит на него княжна Кудруна. Он был уверен, что победит, хотя никогда прежде не стрелял по летящим птицам из самострела — не для охоты предназначалось его оружие. Видел князь Синегорья, что и Грунлаф следит за ним с отцовским умилением на лице, подчас еле заметно кивает ему, ободряя и словно говоря: «Ну-ну, князь, не робей, пусть будет тверда твоя рука, а уж я сдержу свое слово!»

…И вот крышка клетки, в которой сидели голубки, была снята. Кудруна взяла одну из птиц, подняла ее над головой и разжала пальцы. Голубка, почувствовав себя свободной, с шумом взмахнула крыльями, — в ярких солнечных лучах на фоне небесной лазури они трепетали подобно бьющимся на ветру лоскуткам хорошо выбеленного полотна. Зрители, задрав головы, следили за птицей и вдруг увидели, что голубка, кувыркаясь в воздухе, понеслась к земле, а стрелок с кукушкой на спине опустил к бедру руку с зажатым в ней луком.

— Убита! — сообщил зрителям судья, поднимая над головой пронзенную стрелою птицу. — Пусть же выпустят вторую голубку!

Кудруна, сохраняя на лице улыбку, но уже страшась того, что витязь с кукушкой сумеет поразить всех птиц, подняла голубку над головой, но теперь постаралась даже подтолкнуть ее, побольнее уколов ногтем брюшко, чтобы птица взмыла в небо и поскорее удалилась от стрелка. Но не успела голубка набрать высоту, как просвистевшая в воздухе стрела сразила ее, пробив насквозь.

— И вторая убита! — сообщил судья. — Выпускайте третью!

«Только улети, улети! — незаметно шепнула Кудруна голубке, думая, что та услышит ее мольбу. — Прошу тебя, улети!»

Птица взмыла вверх так стремительно, что стрела Каримы пронеслась мимо, даже не коснувшись ее белоснежного оперения. Карима, увидев, что ее постигла неудача, в отчаянии бросила лук на землю, и кое-кто из зрителей заметил, что слезы заструились из-под маски на гладкий подбородок юного витязя.

Приготовился стрелять Медведь. Толпа, испытывая к нему большую приязнь, кричала:

— Не промахнись, Медведь! Застрелишь этих голубок, после будешь другую голубку лелеять!

Медведь, оскалив зубы, ждал вылета голубки.

Но лишь двух птиц, первую и третью, удалось ему сразить. Витязь, однако, не подал виду, что огорчен, считая, вероятно, что борьба еще не завершилась.

— К черте приглашается последний витязь, с конем на одежде! — торжественно возгласил судья. — Если этот стрелок сумеет поразить голубок хотя бы дважды, то по сложении всех его предыдущих удачных выстрелов с теперешними он будет признан победителем. И тогда благороднейшему Грунлафу решать, как вознаградить его! Выпускайте птицу!

«Родная, не спеши! — шевелились едва заметно губы Кудруны, когда она выпускала голубку, забывая о том, что приговаривает птицу к смерти. — Ну что тебе стоит?»

Голубка полетела, но, не сделав и десяти взмахов крыльями, была просто-напросто разорвана тяжелым наконечником Владигоровой стрелы, и вслед за рухнувшими на землю останками птицы посыпались легкие белые перышки, похожие на лепестки яблоневых цветов, сорванные сильным порывом ветра.

Зрители были в восторге — столь прекрасным показался им выстрел Коня.

— Давай еще, давай! — кричали из толпы, забыв, что еще совсем недавно желали победы Медведя.

— Разорви еще одну голубку, а то домой поедешь со своею железякой, землю ею будешь ковырять!

Владигор, спокойный, уверенный в себе, чувствуя на себе взгляд Кудруны, подготовил к бою самострел.

И вот трепещущее белое пятно уже взлетело над толпой, — руки Владигора резко поднялись, двинулись, сжимая приклад самострела, хлопнул выстрел, и тотчас белое пятно замерло на фоне голубого неба… Птица, кувыркаясь, рухнула на землю под одобрительный вой собравшихся на поле людей.

Машинально, словно забыв о том, что он будет победителем, поразив даже двух голубок, Владигор взвел тетиву, приспособил на ложе стрелу, зажал ее, чтобы не упала, костяной пружиной, и приготовился выстрелить в третий раз, но тут услышал чей-то резкий выкрик:

— Да не достанешься ты никому!

Толпа охнула, кто-то взвизгнул от страха. Владигор повернулся в ту сторону, откуда послышался угрожающий крик, и увидел, что витязь с кукушкой уже натянул свой олений лук и стрела, готовая вот-вот сорваться с тетивы, направлена в Кудруну. Князь Грунлаф приподнялся и плечом пытался прикрыть свою дочь, но пропела тетива, и стрела полетела в заданном направлении.

Одного лишь мига хватило Владигору, чтобы вскинуть самострел, найти глазом полоску летящей стрелы и нажать на спуск. Стреле оставалось пролететь шагов тридцать, но тяжелая стрела самострела настигла ее быстрее. Раздался легкий треск, посыпались на землю щепки…

Некоторое время на поле царила тишина. Лишь тихое ржание лошади нарушало ее. Но вот резко поднялся со скамьи и срывающимся голосом заговорил Грунлаф:

— Схватите этого злодея, посмевшего нарушить покой хозяина, принявшего его в свои чертоги!

И тут же стражники Грунлафа бросились к витязю с кукушкой на спине. Карима, выхватив из-под свиты кинжал, встретила первого, кто подбежал к ней, ударом клинка в живот, но остальные воины быстро повалили ее на землю. Ее гибкое тело билось и извивалось, точно змея. И каково же было изумление воинов и всех, кто наблюдал за короткой схваткой, когда из-под разорванной свиты мелькнули округлые женские груди.

— Повелитель! — воскликнул один воин, когда Кариму подвели к Грунлафу. — Да это и не витязь вовсе, а… баба!

Грунлаф, поначалу лишившийся дара речи от изумления, молчал, поглядывая то на лицо Каримы, уже лишенное маски, то на ее грудь, а потом молвил:

— Ты хотела убить… меня?

— Нет, твою дочку! — дерзко выпалила Карима.

— Что же дурного сделала тебе Кудруна? Ради чего ты приехала на состязания?

— Чтобы или победить, и тогда Кудруна, в которую все влюблены, не досталась бы никому, или убить ее, если будет первым Владигор!