Маска Владигора

— Князь, а хотел бы ты иметь зятем такого удальца? — скривив губы в насмешливой улыбке, шепнул, наклоняясь к Грунлафу, Крас. — Смотри, как он стреляет!

Но Грунлаф в страхе отшатнулся от чародея, представив, что однорукий может обыграть Владигора.

— Нет, не хотел бы! — пробормотал князь. — Ты можешь сделать так, чтобы этот урод дал бы завтра не меньше трех промахов?

— Я все могу, только… только он отнюдь не урод. О, если бы ты знал, кто скрывается под этим плащом, то, возможно, не говорил бы о нем столь пренебрежительно.

Грунлаф хотел было спросить, что означают недомолвки Краса, но уже новые стрелки целились в щиты, и стрелы, пущенные одним из них, тоже летели одна за другой прямо в цель.

Было заметно, что толпе очень нравится этот юный, судя по стройной фигуре, витязь, тонкая талия которого изящно перетягивалась богатым княжеским поясом. Все было изящно в нем! И то, с какой легкостью выхватывал он из колчана оперенные пестрым совиным пером стрелы, и то, как без торопливости прикладывал их зазубрины к тетиве красивого, из гнутого оленьего рога, лука, и то, с какой плавной мощью натягивал тетиву. И пела тетива, и шелестело оперение стрелы, и с ярким, сочным звуком вонзалась она в дерево мишени, уже изрядно разрушенной предшественниками. Зрители, наблюдая эту красивую стрельбу, отзывались на каждый выстрел возгласами радости. Им нравился этот стрелок, и каждый мужчина-зритель по-хорошему завидовал ему, не имея возможности попробовать себя в соревновании за право стать мужем Кудруны, зятем Грунлафа.

Но что сказали бы эти зрители, если бы узнали, кем любуются они? Сколь велико было бы их изумление, если бы юный витязь расстегнул на груди свою нарядную свиту с изображением кукушки на спине. Не могли ведать зрители, что нисколько не хотелось ему получить в награду за свою стрельбу прелестную Кудруну и что лишь желанием опередить Владигора было наполнено сердце его. Возможно, именно поэтому все десять его стрел угодили в черный круг, и витязь, не поклонившись в сторону князя и княжны, ушел туда, где стояла его лошадь.

На следующий день состязания зрителей пришло еще больше. Люди приезжали не только из Пустеня, но из ближайших деревень, благо урожай был собран и можно было немного поразвлечься. Теперь не только стожки сена, но и возы служили сиденьем для всех желающих увидеть, кто будет первым в стремлении стать зятем князя игов. Число зевак прибавилось, зато ряды соревнующихся поредели. Многие, не видя проку в соревновании с такими молодцами, что пускают стрелы из невиданных луков или стреляют при помощи всего одной руки, натягивая тетиву зубами, испугались и больше силы свои показывать не хотели. Других же судьи, признав стрельбу их никуда не годной, сразу отстранили, приказав им немедля сниматься с дворцового подворья и убираться вон. Грунлаф сильно сожалел о растраченном запасе из погребов и ледников. Так что на второй день желающих соперничать за право стать мужем княжеской дочери стало уже значительно меньше.

У зрителей уже были свои любимцы: витязь с самострелом (так окрестили люди невиданное ими прежде оружие, а самого стрелка называли Конем по причине соответствующего изображения на свите); другим любимцем, конечно, был стрелок, натягивавший тетиву зубами, с медведем на спине; третьим же являлся юный витязь с кукушкой на кафтане. Перед началом состязаний уже бились об заклад, ставя то на Коня, то на Медведя, то на Кукушку, не боясь потерять кто шапку, кто кинжал или даже меч, а кто и коня со сбруей. Над толпой неслось:

— И не клянись ты, Болотень, Перуном, что твоя Кукушка побьет Медведя, — кишка у нее тонка!

— Правда, правда! Вчерась-то по неподвижной цели били, и Кукушка долго целилась, теперича же по шарам катящимся стрелять будут, вот и победит всех Конь, ибо с его прикладом, видно по всему, стрелы по бегущим целям пущать куда сподручней!

— Врете вы все! Медведь зубастый всех сильнее будет, ежели зубы вчерась не обломал!

— Такой не обломает! Я приметил, что зубы-то у Медведя из железа — блестели, точно клинки кинжалов. Я на Медведя телегу уж свою поставил супротив кожуха овчинного — мой будет!

Вот под гудение труб, рогов, под барабанный бой из городских ворот выехали всадники в личинах, приблизились к месту ристалища, и, после того как спешились они, Грунлаф возгласил:

— Витязи! Многие из вас вчера явили мастерство отменное в стрельбе по цели неподвижной. Сегодня же придется вам показать искусство в метании стрел по катящимся шарам, кои будут пущены по желобу, покуда льется из кувшина тонкой струйкою вода. Десять шаров должны вы поразить!

И впрямь — вместо деревянных щитов с кругами на расстоянии ста шагов были устроены три желоба, для каждого из трех стрелков по одному. Их невысокие борта не закрывали шаров, которые должны были бросить специально поставленные слуги, что прятались за надежными укрытиями, во избежание попадания в них стрелы. Кувшин же с водой был закреплен поодаль, и текшей из него струей распоряжался судья. Особенностью кувшина было то, что количество находящейся в нем воды показывалось стрелкой, соединенной с поплавком, что плавал на поверхности воды, так что и слуги, пускавшие шары, и стрелки могли следить за тем, как скоро новый шар должен выкатиться в желоб.

Вновь витязи тянули жребий, и снова первые трое топтали ногами землю у черты, и видели зрители, как из-под их личин от волнения струится пот. Теперь время торопило стрелков, и никто не был вправе целиться сколь угодно долго.

И вот судья открыл отверстие внизу кувшина. Тонкая струйка брызнула, и тут же с шумом по желобам покатились деревянные шары, взвизгнули тетивы, полетели стрелы, но ни одна из них не попала в цель. Стрелы втыкались в доски желобов, опережая шары, или били позади них.

Вторая тройка витязей выступила столь же неудачно. После того как еще трое стрелков пустили свои стрелы мимо цели, среди ожидавших своей очереди участников состязания поднялся ропот.

— Не хотим таких правил! — загудел кто-то, и его тут же поддержали:

— Со ста шагов в шар попасть — видано ль такое?

— Ты, князь, наверно, и вовсе дочку замуж выдать раздумал, коли такое испытание придумал!

Ворчание слышалось не только в толпе дружинников, слуг, витязей и князей, но и за спиной Грунлафа, где теснилось человек с полста отборных воинов, призванных охранять его, — и вот даже они черной руганью крыли хитрого князя, неведомо для чего устроившего столь трудное испытание. Уже залязгали в ножнах мечи, заколыхалась толпа витязевых дружинников. Уже хотел Грунлаф подняться с увещеваниями или даже Хормуту шепнуть, чтобы коней готовил для бегства в город, но вдруг раздался над толпой чей-то звонкий голос. Все посмотрели туда, откуда он донесся, — витязь молодой с кукушкой на спине кричал, изготовив стрелу на луке:

— Что, драные хвосты, косоглазые стрелки, лежебоки толстозадые, не по силам вашим по шарам стрелять?! Ну так как же вы решили за Кудруною приехать? Разве вам, старым, немощным, справиться с ее телом молодым, девичьим?! — И, обращаясь к судьям, что отвечали за движение шаров, прокричал: — А ну пускай шары!

Снова струйка водяная выбежала из кувшина, вновь загрохотали деревянные шары, а витязь с кукушкой на плече, выхватывая стрелы из колчана, пускал их молниеносно, и хоть и не все его стрелы попали в цель, но четыре шара оказались пронзенными.

Крик одобрения вырвался из сотен глоток, когда витязь, отстрелявшись, резко повернулся и отошел в сторону. Кудруна, еще вчера признав в Кукушке того, кто приходил к дверям ее спальни, тоже не смогла сдержать возгласа восторга. Да, это был не Владигор, — иначе зачем он стал бы убеждать ее в том, что князь Синегорья — отвратительный урод? Сердце девушки, однако, не могло не воспылать сильным чувством к этому красивому юноше, смело оборвавшему речи недовольных стрелков и поразившему четыре шара из десяти. Но, взглянув на своего отца, Кудруна увидела, как погрустнел он, совсем не радуясь успеху Кукушки. Грунлаф, впрочем, счел нужным подняться и, обращаясь к гостям, с достоинством и одновременно обидой в голосе сказал: