Я самый красивый человек в мире

— Виновен.

— Вам следовало бы…

— Мой вердикт — виновен. Пойдемте дальше.

Гид выглядит подавленной. Нет, правда, как можно показывать людям такое? По-моему, это слишком! Хорошо, пускай Малевич будет изобретателем монохромной живописи, но не надо называть это искусством.

— Ну что ж, господин судья, вижу, смелые живописные решения не в вашем вкусе. Тогда позвольте продемонстрировать вам другое произведение, гораздо более старое, кто-то назовет его классическим. Уверена, его способен оценить даже человек, не разбирающийся в искусстве. Перед вами картина художника Карраччи, написанная несколько веков назад.

Не обращая внимания на ее объяснения, я рассматриваю картину. Признаться, она мне нравится гораздо больше, чем предыдущая. У меня с языка чуть не срывается «невиновен», но тут до меня доносятся слова гида:

— На картине изображен бог Аполлон, воплощение красоты, венчающий лаврами Паскуалини…

— Это он воплощение красоты?

— Да. Вижу, вас заинтересовала фигура Аполлона, что совершенно неудивительно. Посмотрите на созданный художником идеальный образ, на этот оазис чистоты в окружении страданий, на это совершенство…

— Простите, что прерываю, но меня не привлекает красота.

— Вас не привлекает…

— Абсолютно. Конечно, Аполлон красив, но что у него есть, кроме внешности? Красота не приносит человеку ничего хорошего. Это заблуждение.

— Ваша точка зрения весьма любопытна. Знаете, красота в искусстве давно является темой ожесточенных дискуссий.

— Мне неважно, идет речь об искусстве или о реальной жизни — красота вышла из моды, она больше не интересна людям.

— A что же им интересно, господин судья?

Я на секунду замираю, не находя слов. И тут меня озаряет. Я вспоминаю критика, который в своей статье смешал меня с грязью.

— Знаете, мадемуазель, что привлекает людей? Их привлекает банальное, обычное.

— Вы так считаете?

— Я в этом уверен. Если хотите, спросите у них сами. Сегодня людям нравится обычность.

Произнося эти слова, я не думал, что все так резко изменится.

Мою фразу тут же подхватили тысячи журналистов. По телевизору только и говорили, что об обычности, особенно критик, пустивший это слово в оборот. В одной из последних статей он даже «отстаивал свое авторство». Никакой логики у людей!

Люсинда выпустила специальную передачу, посвященную обычности, пригласив кучу знаменитых журналистов, политиков, социологов, психологов, людей искусства… Ну и, конечно, меня.

Надо сказать, передача произвела фурор.

Почти все гости эфира полностью разделяли мое мнение. Они выглядели возбужденно и время от времени выкрикивали фразы вроде: «Покончим с диктатурой красоты!», «Скажем „нет“ эстетическому фашизму!», «За всеобщее право на обычность!».

Я был рад, хотя меня удивляло, что все эти люди приняли мои слова так близко к сердцу.

В середине передачи один журналист сказал:

— Я понимаю ваши аргументы, но вспомните Самого красивого человека в мире. Какое впечатление он производил на нас всех! Неужели и он был «заблуждением», если пользоваться вашей терминологией?

— Думаю, здесь-то кроется самое большое заблуждение. Этот тип покрасовался перед миром, собрал миллиарды, а в один прекрасный день взял и исчез. Поверьте, проект под названием Самый красивый человек в мире — это самое настоящее жульничество.

— Не знаю… Мы смотрели на него, и жизнь превращалась в мечту!

— Вот именно, мы смотрели на него и строили воздушные замки. А потом дорого заплатили за них. И что получили в результате? Ровным счетом ничего! Красота, мечты — с этим покончено. Все это, как говорят англичане, «has been». Сейчас важно другое — обычность. Вот что нравится людям. Вот чего они хотят.

Результаты опроса показали, что я победил: девяносто восемь процентов зрителей высказались за обычность и только два за красоту. Люсинда считает, что среди этих отщепенцев были немногочисленные красавцы, а также те, кто себя считает таковыми.

После этой передачи все изменилось. Статей стало столько, что тетради, куда я вклеивал вырезки, заканчивались, едва успев начаться. У меня не хватало времени читать все, что про меня пишут, поэтому Элизабет взялась отбирать самое интересное. Газетные заголовки гласили: «Господин судья осудил красоту», «Быть красивым? Это уже не модно!», «Быть банальным, как это ни банально».

Но больше всего мне понравился заголовок «Обычная революция». Когда я жил на улице, меня меньше всего интересовали перевороты и радикальные действия. Единственное, что меня не устраивало, — это моя нищета. Теперь, когда я купаюсь в роскоши, меня называют революционером. В самой статье журналист даже величает меня «императором обычного».

М-да…

Но кое-что меня действительно радует: буквально за несколько месяцев обычные люди обрели уверенность в себе. Они стали чувствовать себя значимыми, даже привлекательными. Порой на улице я слышу такие разговоры: «Удивительно, мы столько времени работаем вместе, и я ни разу не замечала, какой он потрясающе обычный! Вот дура! А теперь поздно, он уже встречается с этой девчонкой из бухгалтерии. Она быстренько захомутала его — конечно, с ее-то обычностью это несложно!» Или еще: «Муж раздражает меня. Не хочет бросать спорт! Когда мы идем вместе по улице, и я вижу его мускулы, идеально уложенные волосы, дорогие костюмы, мне становится стыдно, честное слово…»

Главные роли в фильмах играют актеры с обычной внешностью, а красавцам все чаще поручают изображать злодеев.

В музеях поменяли почти все картины и скульптуры: так называемые «шедевры» убрали подальше, оставив только «Джоконду» — ее, если честно, язык не повернется назвать красавицей.

Люди открывают для себя новых художников — тех, которых критики величают «божественно обычными». Они много выставляются, завоевывают славу и богатство.

По-моему, это прекрасно.

И очень забавно.

Я испробовал все средства, чтобы проникнуть в квартиру Элизабет. Осада длилась много недель, я придумывал предлог за предлогом: Адам привел девушку, у нас отключили электричество, в квартире пахнет газом…

Бесполезно. Каждый раз она придумывала новую отговорку, решала мою «проблему» или находила более удобное, по ее словам, место для ночлега.

Несколько раз я спускался и звонил, а когда она открывала, просил щепотку соли или яйцо и вытягивал шею, силясь разглядеть, что происходит в квартире. Но Элизабет совсем чуть-чуть приоткрывала дверь и обязательно вставала на носочки, загораживая обзор пышной шевелюрой. На любую просьбу она неизменно отвечала: «Подожди, сейчас принесу» и захлопывала дверь. До меня доносились ее шаги. Они сначала удалялись, потом приближались, затем она снова приоткрывала дверь, протягивала соль или яйцо, и на этом все заканчивалось.

Я возвращался домой весь на нервах.

Час назад я спустился в очередной раз. Когда она открыла, я сказал:

— Элизабет, я хочу войти.

— Зачем?

— Посмотреть твою квартиру.

— Не стоит.

— Почему?

— Я не хочу, чтобы ты входил.

— Элизабет, пожалуйста.

— Не надо, не проси.

— Все из-за этого типа?

— Да.

— Он дома?

— Да, он дома. Прости.

Мне это надоело.

Я попросил Адама не спускать глаз с двери Элизабет, пока не увидит этого типчика. Он все равно весь день бил баклуши и поэтому с радостью согласился, пообещав прихватить с собой Джека на случай, если тот что-то учует.

Адам настоящий друг.

Я тем временем решил прогуляться: немного развеяться и поглазеть на людей. Люблю бродить по городу в воскресенье.

Забавно, когда у тебя есть дом, город выглядит иначе. Раньше, идя по улице, я обращал внимание на две вещи: подъезды и помойки. Я выискивал пустые подъезды, где можно переночевать, и полные помойки, в которых можно найти еду.

Теперь, прогуливаясь по городу, я проверяю на обычность то, что встречается по пути. Профессиональный рефлекс, ничего не поделаешь! Я рассматриваю все: дома, машины, фонтаны, витрины… У меня всегда с собой блокнотик, где я записываю свое мнение, чтобы было о чем говорить на следующих передачах. Честно говоря, это довольно утомительная работа: нужно постоянно искать что-то новое, ведь люди обожают «господина судью», он стал частью их жизни…