Неправильный рейд

Пока Артем орал во весь голос, на лице Шахраз не дрогнул ни один мускул, но при слове «майские» ее бледное лицо покрылось красными пятнами, а глаза налились таким гневом, словно в довершении всего Артем вылил на нее ведро холодной воды. В два быстрых шага она пересекла расстояние между ними, и Артем от неожиданности даже отступил назад под этим напором.

Шахраз, как тигрица перед броском, двигалась так стремительно, что я наяву увидела, чем весь этот спектакль может кончиться — отсеченная голова Артема перекатывается по полу, оставляя темно-бордовую лужу, а вновь спокойная Шахраз вытирает окровавленные клинки о белоснежный халат. Думаю, перед глазами Артема тоже промелькнул именно такой финал, тогда-то отсутствие клинков и только одна пара рук у Шахраз несказанно обрадовали его, если только он мог в этот момент ощущать что-то еще, кроме страха. Но Шахраз, так же выверено и мягко, будто не ходила на десятисантиметровых шпильках, замерла в шаге от растерявшего запал рейдлидера и плотоядно улыбнулась. Жертва была загнана в угол, а хищник растягивал удовольствие.

— Странно, — сказала она. — Очень странно. Ты же понимаешь, о чем я? Ты ведь здесь уже так долго, что должен понимать меня с полуслова.

Лучше бы она сразу ударила его в солнечное сплетение, чем упоминала о сроках, проведенных им в застенках Черного Храма. Артем снова вспыхнул, готовый разразиться гневной тирадой.

— Не подливай масла в огонь, Артем, — пресекла его попытку вновь заговорить Шахраз. Каждое сказанное ею слово звучало еще тише и мягче, чем прежде, тогда как в черных глазах бесновался огонь. — Ты ведь не дурак, хоть и пытаешься таким казаться. Одного не понимаю — зачем тебе это?

— Там вы меня навещаете гораздо чаще, — процедил сквозь зубы Артем.

Там? Где это — там? И как он умудряется, глядя прямо в глаза хищника, говорить с такой наглостью? Единственное, что выдавало его нервы, были кулаки с побелевшими костяшками.

— Тогда пошли. Обещаю, это будет незабываемо. 

Артем согласно кивнул. Шахраз раскрыла перед ним двери, и прежде, чем исчезнуть в дверном проеме, Артем с улыбкой подмигнул нам. С таким же успехом он мог бы во весь голос крикнуть: «Все по плану, ребята!».

 Дверь захлопнулась. Рейд остался без своего лидера и стал еще более неправильным, чем был до этого. Неудавшиеся актеры избегали смотреть друг на друга, предпочитая изучать ворсинки на сером паласе под ногами, и только единственный зритель, закинув ногу на ногу, аплодировал нашей бездарной игре. Это был Делавер.

* * *

Девять, десять, одиннадцать. Хлебные крошки прятались от меня под тарелками с борщом, и я не могла подсчитать их точное количество на пластмассовом столе. Количество синих кафельных квадратиков на полу и на уровне глаз на стенах я пересчитала несколько раз еще за завтраком. И теперь разум был забит до отказа бесполезными цифрами — сорок два, одиннадцать, — и цифры стояли на страже, — двадцать восемь, — не допуская ни единой мысли, не содержащей числительных.

Я ловила в борще прозрачные нити капусты и двигала ложкой картофелины, которых в моей тарелке было три штуки. Растерявший индивидуальность картофель своим бордовым цветом мог соперничать со свеклой за первенство главного борщевого ингредиента. Сорок два, двадцать восемь…

Тихое покашливание.

Сорок два, сорок два! Именно столько кафельных квадратиков располагалось на стене слева от меня. Справа — три бежевые занавески, и если бы не пронизывающие их солнечные лучи, я бы успешно пересчитала и мелкие цветочки, составлявшие нехитрый занавесочный узор. Крупных и тоже синих цветов на занавесках было одиннадцать.

Тарелка, принадлежащая соседу напротив, придвинулась к моей еще ближе, почти касаясь краями. У соседа в борще было две картофелины. Я разломила одну из своих пополам, и в моей тарелке стало две больших и две маленьких картофелины.

— Может, хватит? — спросил тот, кого я предпочитала не замечать и из-за кого заставляла себя заниматься бессмысленной инвентаризацией окружающего пространства.

Сорок два, одиннадцать, две маленькие, две большие. Много, очень много крошек на столе, два куска белого хлеба, одна алюминиевая ложка, тарелка с борщом, в котором две большие и две маленькие картофелины, плоская тарелка с макаронинами-спиральками и одной котлетой. Начать пересчитывать макаронины?...

— Хочешь игнорировать — продолжай в том же духе, — с раздражением сказал голос. — Только выслушай, ладно?

Напротив меня сидел Делавер. И чем дольше звучал его голос, тем меньше цифр оставалось в моем разуме. 

Весь завтрак паладин не сводил с меня своих глаз цвета флага Альянса, и я ощущала, что мои щеки горели таким же пунцовым огнем, как и Ордынские полотна в Оргриммаре. После завтрака я ретировалась с пути Делавера как можно быстрее, по-прежнему избегая его взгляда. Наша встреча не предвещала ничего хорошего — я была слишком зла из-за его аплодисментов и слишком пристыжена тем, что вообще решила участвовать в местечковой самодеятельности под названием: «Гениальный план Артема».

И вот теперь Делавер преследовал меня, будто не было других, перед кем он мог бы извиниться за свое высокомерное поведение.

— Будешь слушать или нет? Чтобы я зря не распинался.

— Что тебе вообще надо? — прошипела я.

— Тебе помочь хочу! — процедил он и вновь накинул эту маску оскорбленной невинности, которую я терпеть не могла.

— Я за Орду. Мне не нужна помощь Альянса, — только и нашла я, что ответить.

Не могла же я в заполненной столовой кричать о том, что он не поддержал план побега, а потом еще и насмехался над нами. Качая головой, Делавер возвел синие очи к потолку, прошептал что-то нецензурное и насильно усадил меня обратно, когда я уже собралась уходить с гордо поднятой головой.

— Я хочу помочь тебе, как человек человеку. И если ты продолжишь талдычить про Орду, я решу, что ты такая же психованная, как и остальные. И когда тебя вызовет Шахраз, дров ты наломаешь столько, что несколько лет топить можно будет. Даже летом!

Я села обратно — аккуратно и медленно, что было жизненно необходимо в компании с людьми с неуравновешенной психикой. А Делавер после таких фраз впечатление нормального не производил.

— Я слушаю, — елейно сказала я и даже, как прилежная школьница, сложила перед собой руки.

Сумасшедшему паладин сразу полегчало, он отпустил мою кисть и некоторое мгновение молчал. Я повторила, что нахожусь вся во внимании и внемлю его словам.

— Не смотря на весь этот цирк, надеюсь, ты сможешь запомнить мои слова, — наконец, сказал он. — Когда тебя вызовут к Шахраз…

— С чего это? — удивилась я.

— Да выслушай же ты!

На его крик обернулись с десяток жующих физиономий.

— Это не вам, — почти хором произнесли мы, оглядываясь по сторонам.

— Я слушаю, — беззвучно прошептала я.

Сложив длинные пальцы «пирамидкой», Делавер сделал несколько глубоких вздохов и продолжил.

— В кабинет к Шахраз тебя вызовут из-за Артема. Он нарушил несколько серьезных правил и теперь, наверное, отдыхает в одиночке. Первое — что нельзя кричать на Шахраз. Второе — Артем не должен был знать, что сейчас на календаре начало мая. И тем более объявлять об этом во всеуслышание.

И тут я расхохоталась, позабыв о правиле номер один — не смеяться над людьми с больной психикой. Некоторые жующие физиономии теперь предпочитали глядеть на нас, а не в свои тарелки. Я ожидала новой волны праведного гнева, но паладин устало махнул на меня рукой. Видимо, для него я стала таким же безнадежным случаем, как и он для медицины.

— Жаль, — протянул Делавер. — Ты новенькая и я хотел тебе помочь. Но кругом психи, одни только психи…

* * *

Ничего нового Делавер не сказал. Кругом действительно были одни только психи, и каждый, как и полагалось в такой ситуации, считал себя непонятым и недооцененным окружающими. И даже в таком, больном и безнадежном социуме, каждый мнил себя светилом, центром Вселенной, продолжая вращаться в собственном сумасшедшем мирке. Или такое свойственно не только психам, запертым в сумасшедшем доме?