Страница 8 из 31
Но сначала все шло хорошо. Джонни чинно шагал рядом с Верой. Он вел себя так безобидно, что Вера даже подумала, не взять ли его за руку. Но не решилась.
Потом Джонки увидел на тротуаре пустую консервную банку.
— Женя, — мягко сказала педагог Вера Сергеевна. — Ну, объясни, пожалуйста, зачем ты пнул эту банку? Ведь она тебе совершенно не мешала.
Джонни не мог объяснить. Он просто не понимал, как нормальный человек может пройти мимо такой банки и не пнуть.
— А чего она… на дороге. Ну, пнул. Жалко, что ли? — пробурчал он.
— Но ты поднял ненужный шум. И кроме того, ты мог исцарапать новую обувь.
«А холера с ней», — чуть не ответил Джонни, но вовремя сдержался. И послушно сказал:
— Я больше не буду.
Вера Сергеевна не заметила иронии и осталась довольна.
«Не такой уж он вредный, — размышляла она. — И характер его похож не на колючую проволоку, как мне казалось раньше, а скорее на мягкую круглую щетку — ершик для мытья бутылок. Если слегка тронуть — колется, а если сжать покрепче — «ершик» сомнется, и все в порядке». Она решила эту мысль сегодня же вечером записать в свой педагогический дневник. А пока продолжала воспитывать Джонни:
— Ну скажи, что у тебя за походка! Зачем ты елозишь руками по бокам?
Джонни елозил руками, потому что ладони его машинально искали карманы. Но на привычных местах карманов не попадалось. Джонни едва не плюнул с досады, но опять сдержался. На нем была не то рубашка, не то легкая курточка с матросским воротником, блестящими пуговками и плоскими кармашками у пояса. Джонни поднатужился и засунул в каждый кармашек по кулаку.
Стало гораздо легче жить. Но тут снова возвысила голос Вера Сергеевна:
— Женя! Ты сошел с ума! Вынь сейчас же руки! Ты растянешь карманы и подол.
Джонни вынул, но хмуро спросил:
— Ну и что?
— Как «что»? Будет некрасиво!
— А зачем карманы, если нельзя руки совать? — строптиво поинтересовался Джонни.
— Как зачем? Фасон такой. Ну и мало ли что… Например, платочек положить…
— Что положить? — с благородным возмущением спросил Джонни.
— Господи, что за ребенок! — вполголоса произнесла Вера Сергеевна.
Джонки стерпел и «ребенка».
Но у всего на свете есть границы. В том числе и у терпения.
— Женя, — печально сказала Вера. — Ну почему ты не можешь вести себя как все нормальные дети?
А что он сделал? Поднял с земли фанерку и пустил в воздух. Они шли как раз по краю оврага, и Джонни захотелось посмотреть, долетит ли фанерка до ручья.
Она не долетела.
— Женя…
Джонни круто развернулся и встал перед сестрицей. Снова сунул в кармашки кулаки. Смерил Веру Сергеевну взглядом от босоножек до завитков на прическе. И с чувством сказал:
— Иди ты… одна в кино, к своему Феде.
Затем он сделал шаг к откосу и бесстрашно ухнул вниз сквозь колючие кустарники и травы.
— Женя-а! Что ты делаешь!
Не оборачиваясь на жалобные крики, Джонни пробрался сквозь заросли к тропинке, которая вела к ручью и дальше, на другой берег оврага. Это был самый короткий путь к дому.
Джонни подошел к воде, мстительно поглядел на свои лаковые башмаки и, не снимая их, перешел ручей вброд. («О-о-о-о!» — сказала наверху Вера Сергеевна.) Затем он шагнул на доски — остатки прогнившего тротуарчика, — глянул на песок рядом с досками… Замер. Опустился на колено…
Вера Сергеевна продолжала причитать и звать ушедшего брата. Смысл ее криков можно было выразить одной строчкой из старинного романса: «Вернись, я все прощу».
Но Джонни не слышал.
Помните Робинзона? Помните, что он почувствовал, когда увидел на песчаном берегу чужой след? То же самое испытывал сейчас и Джонни.
Не только у Джонни были в этот день неприятности. Его друзьям тоже не везло. Как по заказу.
Командир всей компании, шестиклассник Сережка Волошин, разочаровался в давнем своем приятеле Сане Волкове. С Волковым делалось неладное. Футбол и купание надоели ему. Про интересные истории, которые все по очереди рассказывали по вечерам на Викином крыльце, Саня сказал: «Муть!» Саня перестал покупать в буфете на вокзале мороженое с клубникой и копил деньги на мопед. Он отказался читать книгу «Туманность Андромеды» и заявил, что там все неправда. С младшим братом Митькой он торговался из-за велосипеда и продавал очередь кататься по десять копеек за полчаса.
В общем, скучным человеком стал Волков. Нет, Сережка не ругался с ним и даже не говорил ничего. Но чувствовал: дружба не клеится. Не то что в прежние года.
Он поделился грустными мыслями с одноклассницей и соседкой Викой:
— Что-то не то с Санькой…
— Переходный возраст… — рассеянно откликнулась Вика.
— Не туда он переходит, — мрачно сказал Сергей.
Но Вика не ответила. Она переживала свои неудачи.
Только что Вика поссорилась со своим юным дядюшкой Петей Каледонцевым.
Петя был студент. Он приехал в гости к родственникам, в том числе и к Вике. В августе он собирался отправиться на стройку со студенческим отрядом, но до этого должен был пересдать экзамен: у Пети был «хвост» по органической химии. С «хвостом» его, конечно, в отряд не взяли бы.
Петя собирался в тихом городке отдохнуть как следует и подготовить химию. Отдыхал он успешно, а что касается химии… Но, в конце концов, он был взрослый человек и отвечал за свои дела сам. Не то что Вика. За Вику отвечала ее тетя, Нина Валерьевна, потому что Викины родители, как обычно, проводили отпуск в туристической поездке, на этот раз заграничной.
Нина Валерьевна, жалуясь на головную боль и прочие недуги, жаловалась заодно и на Вику. Та была «кошмар, а не девочка». А Петя — младший брат Нины Валерьевны — хороший. Он был вежлив, изящен, весел. У него были тонкие усики и внешность юного матадора.
Ребята сначала прозвали Петю Каледонцева Дон Каледон, а потом — Дон Педро.
Чтобы не скучать вдали от столицы, Дон Педро привез с собой портативный магнитофон с длинным иностранным названием.
Из-за этого магнитофона и вышла ссора. Вике хотелось послушать ультрамодные записи, а Дон не давал.
— Опять трогала? — грозно спросил он, когда увидел, что магнитофон стоит не на месте.
— Рассыплется, что ли? — сказала Вика.
— Сколько раз говорил: не лапай!
— Жадина! Иди тетушке пожалуйся!
— Чего это я буду жаловаться? — удивился Петя.
— Она меня отругает, а тебя пожалеет. Она и так все время: «Ко-ко-ко, мой Петенька! Ко-ко-ко, мой цыпленочек! Скушай котлеточку, деточка…»
Петя счел несолидным сердиться на девчоночьи выходки.
Он засмеялся и сказал:
— Очень похоже.
Обманутая этим смехом Вика ласково попросила:
— Ну дай. Я только одну пленочку послушаю.
— Обойдешься, — сказал Петя, — без музыки. Маленькая еще.
Вика подошла к открытому окну и оттуда сказала:
— Жмот ты несчастный, Дон Педро… Дон Пудра… Дон Пыдро!
Петя пустил в нее толстым учебником органической химии.
Вика пригнулась, и книга вылетела в окно, хлопая листами, будто курица крыльями.
Следом выскочила Вика.
Теперь они с Сергеем сидели на крыльце и грустно думали каждый о своем.
К ним подошли братья Дорины — Борька и Стасик. Борька прижимал к груди кота Меркурия.
Отец выгнал братьев из дома. Не насовсем, а до вечера. А кота Меркурия — насовсем.
Кот был не простой, а электронный. Братья сделали его два года назад, но до сих пор старались усовершенствовать. Мышей ловить Меркурий не умел, потому что придумать электронное обоняние Стасик и Борька не смогли. Зато он ловко хватал с пола стальными челюстями разные мелкие предметы и с жужжанием возил их по комнате.
Братья хотели сделать отцу сюрприз. Они придумали вот что. Когда отец придет с работы, Меркурий схватит в зубы его домашние туфли и подвезет прямо к порогу.
Папа Дорин был очень аккуратный человек. Туфли его стояли всегда на одном месте, а приходил с работы он без восьми минут в пять часов.