Страница 31 из 31
Джонни объяснил, что из-за ее, Катькиной, дурости и вредности пострадает не он, а два совсем невиновных человека: Валентин Эдуардович и Вера Сергеевна, у которых не получится семейное счастье.
Тогда Катя дала покататься на велосипеде обалдевшему от счастья Молчанову, а сама пошла с Джонни пешком.
Вовы Шестопалова дома не оказалось. Пришлось им два часа сидеть у Кати, смотреть передачу «Для тех, кому за тридцать» и беседовать с Инной Матвеевной, которая с грустью вспоминала свой бывший третий «А» и уверяла, что такого замечательного класса у нее уже не будет.
Алхимик появился дома под вечер.
Джонни думал, что Вовка Шестопалов — худенький мальчик в очках, похожий на вежливого отличника, но оказалось, что это крупный скуластый парнишка с желтыми нахальными глазами. Очки, правда, были, но не обычные, а защитные, из пластмассы. Возможно, Вовка готовился к опасному опыту и надел их, чтобы поберечь глаза.
— Чего пришли? — спросил Вовка не так любезно, как хотелось бы.
Катя протянула листок.
— Сделаешь?
Видимо, она знала, как разговаривать с Алхимиком.
Вовка молча провел их в комнату с громадным столом. Стол был заставлен всякими склянками и пробирками, завален прозрачными трубками и разноцветными пакетами. Горела спиртовка, а над ней в стеклянном пузыре булькала оранжевая жижа.
Алхимик оставил гостей у порога, сел к столу, сосредоточенно прочитал рецепт. Что-то несколько раз подчеркнул в нем. Встал на табурет и выволок с полки пухлую книгу, похожую на словарь. Деловито перелистал. В пузыре ухнуло, и над узким горлышком появился желтый дым, но Вовка не обернулся. Он шевелил губами. Наконец он шумно захлопнул книгу (в пузыре опять ухнуло) и произнес:
— Сернистого калия маловато… Ну, фиг с ним, попробуем.
— Вовочка, неужели сделаешь?! — возликовала Катя.
Это «Вовочка» неприятно кольнуло Джонни, однако надо было терпеть.
— Сделать можно, — сказал Вовка. — Только надо знать зачем.
— Тебе, что ли, не все равно? — неосторожно отозвался Джонни.
Шестопалов посмотрел на него в упор и жестко разъяснил, что за свою продукцию отвечает головой.
— Может, вы на пляже будете купальщикам пятки мазать. А я потом отдувайся?
Катя и Джонни заверили, что никогда не вынашивали столь бесчеловечных планов. Просто у Джонни есть знакомый, у которого из-за лысины висит на волоске (на единственном!) личное счастье.
Вовка смягчился, но спросил:
— А рецепт откуда?
Рассказали про бабку Наташу, про бабкину бабку Катерину Никитишну, про ее книгу. Между делом упомянули в разговоре про ступку.
Ступка почему-то Алхимика заинтересовала:
— Она где?
— Да оставили там…
— Тащите, — распорядился Вовка.
— Зачем? — недовольно спросил Джонни.
— Для дела, — объяснил Шестопалов. — Древние лекари, они не дураки были, у них все было рассчитано. Может, в этой ступке отложения всяких веществ. Они положительно влияют на реакцию. Слыхали такое слово — «катализатор»?
Джонни такого слова не слыхал и сказал, что в ступке только отложения ржавчины. И подставка отбита.
Вовка разъяснил, что ржавчину он уберет, а ступку зажмет в слесарных тисках. От дальнейшей беседы он отказался. Дал понять, что, если будет ступка, будет и лекарство. А если нет — до свидания.
Пришлось бежать к бабке Наташе.
— Мы ваш подарок забыли. Можно забрать?
Но ступки в сенях не было.
— Куда же она, окаянная, запропастилась-то? — расстроилась бабка. — Я ее с той поры и не видала… Неужто этот охломон унес?
— Какой?! — разом воскликнули Джонни и Катя.
— Да звала я тут одного… Чтобы помог, значит… — почему-то смутилась бабка.
— А как он выглядит? Может, помните? — без большой надежды спросила Катя.
— Где упомнишь-то… Худущий такой, волосы из-под шапки белобрысые торчат во все стороны… А шапку помню, она с козырьком вот таким большущим…
— Это же Шпуня! — воскликнула Катя. — Тот самый, которого вы…
Джонни дернул ее за руку. Зачем лишние слова, когда все ясно.
Весь день Шпуня испытывал жгучие чувства. Самым жгучим было желание отомстить бабке Наташе за обиду. И он задумал хитрую месть.
Напротив бабкиных ворот стояла будка с гладкими цементными стенками. Раньше в ней продавали керосин, а сейчас она была закрыта. На серой стене рядом с железной дверью Шпуня решил нарисовать бабку Наташу в образе отвратительной ведьмы.
Рисовать Шпуня умел. Он запасся цветными мелками и отправился выполнять свой опасный замысел. На всякий случай Шпуня изменил внешность: вместо ненадежных трикотажных штанов надел прочный джинсовый комбинезон, а на голову — круглую кепочку с козырьком в двадцать сантиметров. Козырек замечательно прятал в тени лицо. Среди мальчишек эта кепка была знаменита, но Шпуня боялся не ребят, а бабки.
На тихой улице было пусто. Шпуня приступил к работе. Он изобразил бабку верхом на помеле, в драной развевающейся юбке, лохматую, с крючковатым носом и громадными отвратительными ушами. На носу сидели две пары очков…
Сходство было так себе, приблизительное, но Шпуня не огорчился. Он решил, что для ясности дополнит портрет надписью, а пока стал рисовать людоедские клыки, которые торчали из бабкиного рта.
Когда к художнику приходит вдохновение, он не видит и не слышит ничего кругом. Шпуня забыл про бдительность… И кто-то ухватил его за лямки!
Шпуня оглянулся, пискнул и уронил мел.
— Рисуешь, значит… — сказала бабка Наташа. — Вот и ладно. Пошли.
Пленник слабо заупрямился. Но бабка была крепкая, а Шпуня обмяк от неожиданного ужаса.
— Идем, идем, дело есть… — сказала бабка и повлекла добычу к своей калитке.
— Это не я! — заголосил Шпуня. — Не имеете права!.. Я больше не буду! Меня и так…
Он попробовал присесть, но бабка Наташа приподняла его, как хозяйственную сумку, тряхнула и проговорила:
— Коли рисовать умеешь, значит, и писать можешь. А мне как раз писарь нужен. Чтоб, значит, писал по нонешней грамматике…
Шпуня наконец сообразил, что бабка его, кажется, не узнала. И себя на портрете не узнала тоже. Тут что-то другое…
Так оно и было.
После того как Вика, Джонни, Катя и Юрик ушли, почти сразу к бабке пожаловали вчерашние гости — с той же бумагой насчет сноса. Бабка взялась за швабру, а когда посетители убрались, она решила действовать активно. Вышла на улицу, чтобы найти кого-нибудь пограмотнее, изловила Шпуню и доставила в дом.
— Я говорить буду, а ты пиши. Без ошибок-то умеешь? — Она вынула из пыльного буфета чернильницу-непроливашку и дала Шпуне толстую ручку-вставочку со ржавым пером. Положила серый листок.
— Садись давай к столу.
— Ага, «садись», — с горькой ноткой сказал Шпуня и встал на табуретку коленями.
— Пиши, значит… «В городской совет от гражданки Кошкиной Натальи Федосьевны…»
И бабка продиктовала грозное заявление, в котором говорилось, что дом свой она, гражданка Кошкина одна тыща девятьсот одиннадцатого году рождения, сносить не даст и никуда отседова не поедет, потому как для гаражей есть специальные места, а здесь живут пожилые люди и играют пионеры и школьники, которым нужны свежий воздух и зелень.
Вспомнив о бабкиной зелени, Шпуня передернулся и поставил кляксу. Под этой кляксой бабка вывела свою корявую подпись и пошла на кухню, чтобы принести скороспелое яблочко и одарить грамотного помощника. Шпуня, однако, не стал ждать награды и выскользнул в сени.
Здесь он увидел шлем.
Джонни встретился со Шпуней один на один. Пришел к нему домой и спросил:
— Шпуня, ты стянул эту штуку?
— Ха, — сказал Шпуня, стоя на пороге. — Докажи.
— Зря старался. Это не шлем, — объяснил Джонни.
— Врешь.
— Честное слово, — печально сказал Джонни.
Шпуня задумался.
— Ну и что? — спросил он наконец.
Скрутив в себе гордость, Джонни мягко проговорил:
— Слушай, отдай ее мне. Пожалуйста. Это старая сломанная ступка. Зачем она тебе?
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.