Страница 21 из 26
Валька хорошо помнит, как впервые глянул в окуляр телескопа. В черном космосе среди бледных звездных точек висел светлый кружок планеты. С двух сторон от него, на линии экватора, горело по две колючих искры.
— Юпитер со спутниками, — сказал сзади Сашка.
Валька боялся вздохнуть. Юпитер медленно сползал к
краю видимого кружка неба. Шумел далекий поезд, дребезжало стекло открытой форточки, и Вальке вдруг показалось, что это сдержанно гудят громадные моторы, вращающие Вселенную.
— Ну и сила… — выдохнул он.
Но Сашка, сняв очки, сказал:
— Юпитер… Это всем известная планета.
— Ты хочешь открыть неизвестную? — спросил Валька.
Бестужев помахал очками.
— С такой трубкой планету не открыть… Но знаешь, было много случаев, когда неизвестные кометы впервые замечали любители. И даже сверхновые звезды открывали. Это точно.
Валька не знал, что такое сверхновые звезды. Он поинтересовался:
— А как ты узнаешь, открытая это комета или еще не открытая?
— Как-нибудь, — ответил Бестужев. — Когда ты берешь карандаш, ты ведь знаешь, как его держать. Ну вот. И я кое-что знаю.
— Понятно… — сказал Валька.
— Ну, и еще… — попросил Сашка. — Этот разговор о кометах… между нами.
— Никому, хоть огнем жги, — поспешно пообещал тогда Валька.
Бестужев вдруг усмехнулся:
— А тебя жгли огнем?
— Что?
— Ну, вот ты говоришь: хоть огнем жги…
— Подумаешь… — немного обиделся Валька. И чего Сашка прицепился к слову? Сашка сказал:
— Может, слышал про Гая Муция Сцеволу? Был такой в Древнем Риме, я читал. Только точно не помню. Кажется, его в плен захватили и начали пытками грозить. А он взял и положил руку в огонь. Печка там, что ли, топилась… Ну, враги сразу от него отступились.
— Ну и что? — сказал Валька.
— Я один раз попробовал палец над свечкой подержать. До десяти считал. Просто дым из ушей… А как он — всю руку?
— А Венеру видно в твой телескоп? — спросил Валька.
Палец болит до сих пор. До скольких удалось сосчитать, Валька не помнит. Сейчас даже вспоминать не хочется: надо же было такой глупостью заниматься. Один палец обжег, а казалось, что всей рукой держал огонь. Хорошо еще, что левая рука.
В правой — карандаш. Валька снова над листом.
ПАРУСА. АНДРЮШКА И ВЕТЕР
Сначала казалось, что рисовать будет легко. Все представлялось очень ярко: мальчик на круглой причальной тумбе, взлетевшая грива прибоя и шхуна, идущая вдоль берега… И ветер, который дует с моря. Он дует не прямо в лицо мальчишке, а немного сбоку. Лохматит волосы и треплет рубашку.
Но когда Валька взял карандаш, все оказалось в тысячу раз труднее. Он извел уже с десяток листов, но так и не смог сделать нужного наброска.
Шхуна получалась неплохо. И рваные языки прибоя над пирсом были такими, как он хотел. Но чувствовался в рисунке какой-то разнобой: парусник сам по себе, а мальчишка сам по себе. Не было между ними связи. Не было тайны и ожидания. Равнодушно как-то все выходило.
Наверно, потому, что не получался мальчишка.
Валька с ним замучился. Он привык рисовать ребят с натуры, а сейчас приходилось делать наброски «из головы». Фигурка мальчика на причальной тумбе получалась какой-то неестественной. То он выглядел слишком спокойным, то, наоборот, каким-то испуганным, то просто походил на кривобокого уродца.
А надо было, чтобы он волновался, ждал и радовался, чтобы все это чувствовалось в том, как он сидит, в его повороте головы. Ведь лица у него не видно: он спиной к зрителю.
Не получалось.
До сих пор все было легче. Втайне Валька даже гордился своим умением рисовать. Тонкими четкими штрихами он мог точно и выразительно передать на бумаге то, что видел, а иногда и то, что придумал. Но сейчас надо было показать в рисунке не просто корабль и мальчишку. Надо было показать чувство. И умения не хватило.
Измученный и злой, забывший об уроках, Валька вспомнил, однако, что вот-вот придет Андрюшка, которому обещан эскиз маскарадного костюма. В Валькиных переживаниях Андрюшка не виноват, а костюм ему очень нужен.
Валька взял новый листок и за пять минут изобразил отчаянного пирата в испанской косынке, в сапогах с отворотами, в камзоле и с кортиком. Этот рисунок не требовал особого вдохновения.
Андрюшка словно только и ждал, когда Валька кончит. Он постучался и, сбросив у порога валенки, мохнатым шаром вкатился в комнату.
— Получай, — сказал Валька.
Андрюшка взял листок осторожно, как почетную грамоту. Несколько секунд он смотрел серьезно и внимательно, потом заулыбался.
— Годится? — спросил Валька.
Андрюшка кивнул, не отрывая глаз от рисунка.
Он стоял без шапки, и голова его с тонкой шеей и взъерошенными волосами четко рисовалась на фоне яркого окна.
— Андрюшка… — осторожно сказал Валька. — Ты бы снял свою шубу, а?
Андрюшка послушно скинул шубенку и повесил на ручку двери. Потом вопросительно глянул на Вальку. Валька спросил:
— Ты когда-нибудь слышал о Летучем голландце?
— Корабль такой… — нерешительно сказал Андрюшка.
— Ага… Ну ладно. Ты вообще видел парусные корабли?
— В кино.
— Андрей… — Валька посмотрел на него почти жалобно. — Ты мне поможешь, ладно? Мне надо нарисовать одну вещь… Понимаешь, тебе ничего не надо делать, только сесть на табуретку и подумать, будто на берегу моря сидишь. На такой чугунной тумбе…
— Я знаю, они кнехтами называются, — оживился Андрюшка.
— Точно! Сможешь? Будто ты сидишь и видишь, как у берега корабль вдет. Красивый, парусный…
— Ладно, — сказал Андрюшка, — я посижу. А на море шторм?
— Почти.
Валька принес из кухни круглую табуретку и усадил Андрюшку у стены, спиной к себе.
Неизвестно, представил ли Андрюшка море и корабль. Может быть, он просто был благодарен Вальке за эскиз костюма. Но он старался. Он опустил одну ногу, а вторую поставил на сиденье и обнял колено. Потом чуть подался вперед, изобразил внимание.
В первый момент Вальке показалось, что все теперь как надо. Он схватился за карандаш и набросал уже на листе Андрюшкину голову, как вдруг заметил, что дальше рисовать не стоит. Андрюшка сидел в неудобной каменной позе, будто на шатком заборе.
— Ну что ты как деревянный…
Андрюшка шевельнулся и устроился поудобнее. Но теперь у него топорщилась куртка, а голова ушла в плечи. И вообще в своем лыжном костюме он казался сейчас толстым и неуклюжим.
— Какой-то мешок, только уши торчат, — не выдержал Валька.
Андрюшка виновато покрутил головой. Он, видимо, очень хотел помочь Вальке. Но как?
— Может, курточку снять? — спросил он.
— Точно… Хотя нет… Послушай, Андрюшка, у тебя ведь был летом моряцкий костюм. С воротником. Он сейчас тоже есть?
— Есть, — сказал Андрюшка не очень уверенно. — Только где? Надо в шкафу поискать… В нем будет хорошо, да?
— Еще бы! — сказал Валька. Он представил, как заплещет под ветром синий воротник. А ветер сделать нетрудно. Есть старый верный вентилятор, который служит семье Бегуновых много лет.
— Тогда я схожу, — предложил Андрюшка. Наверно, были у него свои дела, тоже важные и интересные, и в голосе его уже не слышалось прежней готовности. Но все-таки он оделся и снова сказал: — Я схожу. Я скоро.
Валька отыскал вентилятор. Разбуженный от зимней спячки, вентилятор загудел сонно и недовольно, а потом рассердился и раскрутил в комнате такой вихрь, что все Валькины листы взмыли со стола к потолку.
— Тебя бы на самолет вместо пропеллера, — сказал ему Валька.
Хлопнула дверь, и в коридоре послышалась возня. Это Андрюшка стягивал свои зимние доспехи.
Он шагнул в комнату будто прямо из июльского дня. Легонький, тонконогий и словно сразу же подросший. Видно, он и в самом деле подрос за осень: матроска стала коротка и выбивалась из-за пояска, а руки смешно торчали из синих с белыми полосками обшлагов.