Страница 18 из 26
— В синьке грозовой… — сказал Валька, пристально глядя на картину, и увидел вдруг, что за парусником, на горизонте, встает грозовая синева. На море и на небо легла тревожная тень совсем недалекого шторма.
Соединение слов и краски сделало удивительную вещь. Вальке показалось, что картина качнулась ему навстречу.
Он увидел, что написана она вовсе даже не плохо.
Просто художник не знал, какие бывают бригантины, и выбрал парусную развалину, старое пиратское корыто. И он здорово изобразил неуклюжесть и скрипучесть этого корыта, шероховатость облупившихся бортов и тяжелую силу вздувшейся парусины.
Но еще лучше получились волны. Невысокие, пологие, они шли от горизонта прямо на Вальку. Это была зыбь, широкие водяные складки. Одной стороной они отражали еще светлое небо, а другой, обращенной к горизонту, — темноту шторма. Темнота была пробита неяркими бликами крутой и мелкой ряби, покрывавшей волны. В этом чередовании светлых и сумрачных полос заключалась главная загадка картины: казалось, что волны движутся, обгоняя и раскачивая неторопливую парусную громаду.
И Валька понял, что ему отчаянно хочется взяться за карандаш или кисть. Нарисовать корабль на оживших волнах. Свой корабль. Стремительный и легкий, настоящую бригантину. Это было желание радостное, как ожидание праздника. И Валька знал, что оно уже не исчезнет.
Оно не исчезло.
День был длинный, искристый, шумный. И весь этот день Вальку не покидала беспокойная, самая главная радость. Иногда он даже забывал, откуда эта радость, но где-нибудь на лыжном спуске вдруг снова, мгновенно и ярко, вспоминалось: а волны! А бригантина! И снег был ослепительно чистый, как громадный лист альбома, открытого для удивительных рисунков.
А потом пришел вечер с огнями, синевой и зеленоватым тонким месяцем среди черных антенн. Валька последний раз съехал с бугра и обессиленно бухнулся в снег.
Сашка Бестужев не сумел затормозить и налетел на него. Свалился, потерял очки и рукавицу.
— Не мог ты брякнуться в стороне? — спросил он, шаря в снегу. — Бесишься, как перед каникулами…
— Весело…
Сашка вытянул из снега очки, сунул их в карман, успокоился и произнес:
— Нечего радоваться. Завтра понедельник, а не воскресенье.
— Подумаешь, понедельник, — отмахнулся Валька и хотел промолчать, но не смог. — Вот если бы ты новую комету открыл, ты бы радовался?
— А-а… — сказал понимающий Сашка и больше не спрашивал. Наверно, стал думать о своей комете.
А Валька пошел домой, кое-как разделся и, будто подрубленный, грохнулся в кровать.
Но он уснул не сразу.
Сначала он просто закрыл глаза и вызвал свои корабли. Он устроил смотр всему флоту.
Ближе всех от берега шли маленькие парусники: одномачтовые шлюпы, полуторамачтовые йолы и кечи. Чуть подальше скользили легкие шхуны. Потом — бригантины и бриги, большие трехмачтовые шхуны и баркентины. А дале-ко-далеко, почти у самого горизонта, громадные, как облака, двигались трех-, четырех- и пятимачтовые барки и фрегаты.
Обгоняя эскадру за эскадрой, проносились узкие клипера с невесомыми грудами удивительно белых парусов…
И вдруг из этого бесшумного хоровода вырвался и пошел прямо на Вальку двухмачтовый парусник с высоко вскинутым бушпритом. Круто накренившись, он почти чертил волны длинным гиком грот-мачты.
«Вот она, моя бригантина», — подумал Валька. Но это была марсельная шхуна, потому что кроме прямых парусов она несла на фок-мачте косой гафельный парус.
Пологие волны шли к берегу, чередуя полосы света и тени. Сны уже наслаивались друг на друга, как прозрачные рисунки. Сквозь корабли Валька вдруг увидел маленького Игоря Новоселова, который держал целый букет эскимо и сосредоточенно думал, с какого начать.
«Не получил еще ангину?» — спросил Валька.
Новоселов заулыбался и протянул ему все порции. Но Валька не успел отказаться от щедрого подарка. Заснул.
ПАРУСА. ВАЛЬКИНЫ АЛЬБОМЫ
В среду после пятого урока Зинка Лагутина сказала:
— Бегунов, а я что-то знаю… — и хихикнула.
— Что ты знаешь? — поинтересовался Валька. Не терпел он Зинкину привычку загадочно хихикать и делать из пустяков тайны.
— Знаю, — сказала Зинка. — Ты сегодня опять сбежишь с репетиции.
— А Волга? — мстительно спросил Валька. Она захлопала глазами.
— Что Волга?
— Впадает в Каспийское море? А дважды два — четыре? А колеса — круглые?
Зинка подумала и сказала:
— Не остроумно.
Валька сердито давил коленом и старался застегнуть набитый портфель.
— Анна Борисовна говорила, что, если кто-нибудь на хор не будет ходить, она у того родителей вызовет, — сообщила Зинка.
— Она это каждый день говорит, — сквозь зубы ответил Валька и приналег на портфель. Зинка опять хихикнула.
— Она говорит, что сама будет следить, чтобы никто не убежал с репетиции.
— Убегают из тюрьмы, — сказал Валька и щелкнул замком.
Зинка взглянула как-то сразу удивленно и хитро. И быстро проговорила:
— Ой, Бегунов, ой, какой ты…
— Какой?
Но Зинка уже шла к своей парте и, не обернувшись, покрутила над плечом растопыренной ладонью: такой, мол, странный…
Валька молча подхватил портфель. Зинка сказала:
— Я на хор, наверно, тоже не пойду. Лучше в кино. «Выстрел в тумане». Смотрел?
— Смотрел, — соврал Валька. — Дрянь.
Он вышел в коридор и зорко глянул по сторонам: нет ли завуча? Оставаться на репетицию и разучивать песенки о зимних каникулах совершенно не хотелось. Дома Вальку ждала «Легенда океана».
Он решил назвать так свой парусник. Шхуну, которую хотел нарисовать среди бегущих волн и рваных облаков — предвестников шторма. Шхуну, а не бригантину. Марсельная шхуна лучше бригантины. Ее нижний парус на фок-мач-те не заслоняет легкого и тугого переплетения снастей, и от этого все паруса кажутся приподнятыми и невесомыми. И судно выглядит стройнее.
Валька три дня думал о паруснике и не брался за карандаш. Боялся спугнуть свою «Легенду». Он знал, что так бывает: сядешь за рисунок раньше времени — и первая неудача прогонит радость.
Но сегодня Валька почувствовал: пора. Валька помчался в раздевалку.
И там он увидел Андрюшку.
Андрюшка, уже одетый, стоял у окна и скучал. Заметил Вальку и сдержанно заулыбался.
«Ждал, — понял Валька. — Целый лишний урок ждал».
Они вышли на улицу. Был теплый бессолнечный день, и на тротуары косо падал снег. Это с далекой Атлантики пришел на Урал влажный ветер, прогнал холод и принес мягкие снегопады.
— Мы уже сделали крепость, — сообщил Андрюшка. Почти совсем.
— Угу… — сказал Валька.
— Только ты пять зубцов нарисовал на башне, а получилось четыре.
— Можно и четыре, — сказал Валька. Он думал о том, следует ли рисовать шхуну с поставленным форбрамселем. Если близится шторм, брамсель должны убрать. Но без него парусник будет выглядеть гораздо хуже. Исчезнет его стремительность, его наполненность ветром.
«Оставлю», — решил Валька.
В конце концов, если упущено время и шторм подошел вплотную, верхний парус не убрать даже при желании. Пока не сорвет его ветер…
— Валька… — сказал Андрюшка. — Знаешь что, Валька? Нарисуй мне костюм…
— Ага…
— Ну Валька! Ты же не слышишь.
— Какой костюм? — Валька поморщился.
— На елку. Для утренника. Пиратский…
— Че-го?
— Пиратский костюм, — тихо повторил Андрюшка. — Как в «Острове сокровищ». Морской.
— Зачем?
— Ну для елки же, — с нажимом повторил Андрюшка.
— Да нет, зачем пиратский? Андрюшка… — И чуть-чуть Валька не брякнул: «Какой из тебя пират? Как ястреб из цыпленка». Но не сказал. Только губу прикусил, чтобы не поползла улыбка. Он представил щуплого Андрюшку в широченных сапогах с раструбами, в камзоле с отворотами, в тяжелых ремнях с громадными пряжками. И пара пистолетов за поясом. И, пожалуй, черная повязка на левый глаз… Кар-рамба!