Страница 24 из 27
А Веранда тихо отозвалась из травы.
— Не надо. Уже всё…
Что «всё»?! Мир дохнул на меня кладбищем. Зажать уши и провалиться в Ничто!
— Всё уже, — устало повторила Веранда. — Он спит. Кончилась болезнь, лоб холодный.
Я понял, что сейчас зареву. Ну и… если не можешь удержаться, что делать? Быстро ушел за березы. Потом глянул сквозь мокрые ресницы: рядом всхлипывает Минька. А неподалеку стоял Коптилка, что-то шептал Алику и гладил его полосатую шею. Наверно, просил прощенья…
Наутро Кирилка был совсем здоров. Он даже требовал, чтобы мы разрешили ему нести рюкзак. Но это уж «дудки вам, молодой человек», как сказала Веранда.
Дорога была все та же — мощеный тракт с травянистыми кюветами и высокими березами по сторонам.
Сквозь березы брызгало горячими огоньками солнце. Каждому — в правую щеку.
Мы шли по обочине. Никто нас не догонял, никто не встречался. Потом влево от тракта отошел за березы, в луга, проселок. Вдали виднелись крыши, трубы, высокий ветряк и башня ретранслятора.
И Веранда сказала — просто, будто мы из недальнего турпохода идём:
— Ну ладно, ребята, я сворачиваю. Вон там поселок мой, Сопёлкино…
— Как?.. Какое Сопёлкино? — выговорил Голован. А мы, остальные, открыли рты.
— Ну, какое… Мое. Кто-то же должен вернуться первым. Так вышло, что я…
— Постой! А башмаки? — вспомнил Кирилка.
— А чего башмаки? Вот… — она дернула ногой. На ступнях была ржавая труха. У нас, кстати, тоже.
— Но ведь есть еще по две пары в рюкзаках! — Это опять Кирилка. Он, кажется, никак не хотел расставаться с Верандой.
Она скинула рюкзак и вытряхнула из него всё в кювет. Да никакое не «всё» — там опять же была одна ржавчина.
— Алена, возьми сумку. Будешь теперь походный врач…
И Аленка молча взяла сумку.
— Ну, пока, — сказала сразу всем Веранда. Длинная, в обвисшем платье с полинялым цветастым узором. Обвела нас синими глазами. — Не сердитесь на меня, ладно?
Мы стояли как замороженные. Неужели она правда сейчас уйдет?
А она повернулась и пошла по проселку. И остановилась. Шагнула к нам опять.
— Коптилка… Валера… Я хочу перед тобой извиниться.
— За что? — сипло удивился он.
— Там, на планетках, я несколько раз… украдывала… брала без спросу твоего Алика. Это нехорошо, я знаю. Но очень хотелось поиграть. Ты не сердись…
— Я… не… — выдохнул Коптилка.
Веранда неловко махнула над плечом ладошкой и опять пошла от нас.
Коптилка стремительно догнал ее.
— Вот… На! — и сунул ей в руки жирафа.
— Да ты что!
— Бери, я говорю!.. Потому что… Ну, бери, ют и все! Я кому сказал!.. — Он даже топнул ногой, с которой посыпались остатки ржавчины.
— Бери! Бери! — закричали мы наперебой.
И Веранда взяла Алика. Прижала к груди. Улыбалась и смотрела на нас. А мы — на нее. Потом пространство сдвинулось, проселок и Веранду закрыли кусты. Мощеный тракт превратился в асфальтовое шоссе. Вместо берез — бетонные заборы и кучи мусора.
Мы снова не удивились, только грустно стало. Вот и сделалось нас меньше на одного. Коптилка стоял совсем понурый. Я подумал: «Наверно, ему все-таки очень жаль Алика». Он будто услыхал мою мысль. Глянул из-за плеча, встряхнулся:
— А может, я найду другого Алика! Нашего кота!
Мы сели на валявшуюся у края асфальта бетонную балку. Надо было надевать новые башмаки — для продолжения пути.
Но в наших рюкзаках тоже оказалась чешуйчатая ржавчина. И мы побросали рюкзаки.
А что дальше?
— Мы так не договаривались, чтобы топать босиком. Я отвык, — пробурчал Коптилка. Потом оглянулся. — Ой, да кажется, уже недалеко топать-то… И вдруг закричал: — Алик! Алик!
Через дорогу шел серо-полосатый тощий кот с одним ухом.
Коптилка бросился за котом. Тот не обрадовался встрече, кинулся прочь. Коптилка за ним. А мы за ними обоими! И выскочили на свалку, где возвышались мусорные кучи.
Там Коптилка наконец поймал одноухого Алика. Упал на него животом, подхватил на руки.
И тогда между куч возникли двое. В сером камуфляже и беретах. С дубинками у пояса.
— Ты чего мучаешь животное, шмакодявка! А ну стой!
Коптилке чего бояться-то? Встал бы да объяснил: никого я не мучаю, поймал сбежавшего из дома кота Алика. Но прежний страх перед такими вот, с дубинками, не выжгла из Коптилки даже долгая астероидная жизнь. И он кинулся прочь!
— Стой, паскуда!
Коптилка перескочил через ржавую проволоку, она горбилась над землей черными изгибами. Один конец ее был примотан к торчащей балке.
Кирилка и я сообразили одинаково. Прыгнули к другому концу! Дернули, натянули проволоку перед мужиками в беретах!
Грохот, вопли, ругань! А Коптилка с котом Аликом на руках убегал все дальше, дальше, скрылся за трансформаторной будкой.
Дай Бог ему удачи…
Мы торопливо отступили на асфальт. Свалка и бетонные заборы исчезли. Шоссе сделалось прямым, как стальная лента. По сторонам стояли аккуратные, подстриженные клены.
Мы пошли не по асфальту, а по тропинке рядом с кленами. Все равно Дорога… Или уже не Дорога? Ведь мы износили все железные башмаки.
— Локки, надень свою накидку, — велел Голован. — Здесь цивилизация.
Локки сказал, что это «ц-дурацкая циви-вилизация», но послушался.
— Люди, подождите. Надо посоветоваться, — вдруг остановил нас Доня. Он был теперь не в прежней потрепанной одежде, а почему-то в полосатой пижаме. Она была ему мала, смешно торчали худые щиколотки. — Люди, — повторил Доня. — Возникла непредсказуемая ситуация… Хотя, возможно, и предсказуемая, но… Мы как-то неожиданно отрываемся друг от друга. Да, видимо, мы пришли. Пора… Но давайте тогда хотя бы попрощаемся заранее. Неизвестно, кто следующий. И увидимся ли потом…
Все было неизвестно. И грустно. И непонятно. И, конечно, следовало на всякий случай попрощаться.
Но не удалось. С визгом застопорила на обочине серебристая «Лада». Выскочила из машины очень красивая, очень взволнованная женщина.
— Доник! Ты с ума сошел! Посмотри на папу, у него больное сердце!
У открытой дверцы стоял мужчина. Не старый, но лысый. Суетливо протирал платком очки.
— Папа, ты только не нервничай, — быстро сказал Доня. — Ситуация под контролем.
— Хорош контроль! — Женщина вцепилась в Донино плечо. — Мы думали, ты уже взрослый мальчик, а ты… Сбежать из больницы! Поставить на голову весь персонал!
— Потому что я здоров!
— Врачи лучше знают, кто здоров, а кто нет! Тебе необходим реабилитационный период!.. Дети, где вы его нашли?!
— Можно сказать, случайно, — уклончиво отозвался Голован.
— Спасибо вам большое! Ардональд, в машину!
Не успел бедный Доня опомниться, как оказался в кабине. Дверца — хлоп! Машина — фр-р… И не стало с нами Дони Маккейчика.
Потом шагали мы вдоль асфальта часа два. Ужасно хотелось есть. Минька догнал каких-то туристов, выпросил у них батон. Наврал, что возвращаемся из похода и не рассчитали запас продуктов, съели, мол, вчера последние.
Один батон на шестерых — это слону дробина. Ну, подкрепились слегка и потопали снова. И каждый думал: что случится дальше? Как? С кем?
«Грустно будет шагать одному, когда все остальные уйдут», — думал я. И тосковал заранее. Потому что был уверен: последним останусь я.
Но все получилось не так.
Асфальт превратился в белую кремнистую дорогу, а друзья мои исчезли.
— Беги к автобусу! Скорее!
И я побежал к автобусу, который ярко желтел впереди под горячим солнцем. Я мчался и уже тоскливо знал, что будет сейчас.
И засвистело. И — тьма…
Потом все говорили, что мне повезло необъяснимо. Мина взорвалась в нескольких метрах, но все осколки — через голову. Только шарахнуло взрывной волной. Так шарахнуло, что я со всякими контузиями и сотрясениями провалялся два месяца. Сперва в южном госпитале, потом в нашей городской больнице.