Жертва Вдовы

Начинающая ответила Каватине улыбкой. Держалась она, однако, напряженно. Глаза ее постоянно обращались к темным отверстиям в своде пещеры над головой. Понятно, подумала Каватина. Это был первый патруль Талесте к югу от реки Саргаут. Начинающая готовилась два года, но ей еще только предстояло пройти боевое крещение. Все это время она провела в безопасных пределах Променада — такое название верные Эйлистри дали храму, находящемуся по другую сторону реки. Каватина еще могла слышать негромкое журчание Саргаута, но вселяющие спокойствие звуки Пещеры Песни остались далеко позади.

— Видишь это стертое пятно? — спросила Каватина, указав на пол.

Начинающая кивнула.

— Давным-давно здесь проползал слайм, но он, вместе с другими прислужниками бога оозов и слаймов, был низвергнут в Темницу Гонадоора. Которая?.. — подсказала она.

Начинающая торжественно продолжила:

— Темницу, в которой Древнейший был заточен Избранной Эйлистри, Квили, Первой Леди Танца. Она воздвигла Холм Эйлистри, чтобы отметить место, где был побежден Гонадоор.

— Где был побежден его аватар, Талесте, — поправила Каватина. — Сам Гонадоор все еще рыщет в своих владениях. Вот почему мы патрулируем эти мрачные залы — и почему построили здесь наш храм. Мы должны быть уверены, что его аватар никогда не возродится вновь.

Талесте нервно кивнула. Каватина улыбнулась.

— С тех пор как по этим залам кто-нибудь проползал, прошло уже много времени, — успокоила она начинающую жрицу. — Около шести веков.

Еще один нервный кивок.

Каватина вздохнула про себя. Новичкам, как правило, не позволяли ходить в действительно опасные места, даже в сопровождении опытных Рыцарей Темной Песни. И здесь Талесте не о чем было особенно волноваться. От патруля требовалось просто проверить охранительные глифы и символы, недавно созданные здесь, и доложить о тех, которые необходимо восстановить.

Они продолжали путь через пещеру: начинающая — в простой кожаной защитной одежде, жрица-воин — в кольчужной рубахе из мифрила и стальном нагруднике с чеканными символами ее богини. У каждой из женщин на бедре висел меч рядом с кинжалом. У Рыцаря Темной Песни был еще охотничий рог на ремне за плечом. Эбеновая кожа обеих дроу сливалась с темнотой, на ней контрастно выделялись белые волосы и брови.

Каватина, несмотря на свой куда более высокий статус, еще не разменяла и первых ста лет жизни. Только-только стала взрослой по меркам дроу. Дочь Танцовщицы-с-Мечом, она унаследовала худощавую, гибкую фигуру матери. Она отличалась высоким ростом, даже для женщины-дроу. Остальные жрицы в большинстве своем были ей по плечо. Выше была лишь сама Квили. Во времена юности Каватину бесконечно дразнили насчет того, что она длинная и тонкая, как лезвие меча, но прямолинейная, как булава, когда нужно высказать свою точку зрения.

Талесте, напротив, была уже в средних летах, тело ее было мягким после десятилетий праздности. Она пришла к вере Эйлистри лишь недавно, от жизни в неге и роскоши в одном из знатных Домов Мензоберранзана. Причина, по которой она покинула город, была далека от благочестия. Она прогневала свою Верховную Мать и едва выжила после того, как ей в вино подлили яд. Она направлялась в Гавань Черепа, чтобы, в свой черед, добыть там отравы, но не рассчитала и по ошибке угодила в Променад — поворот на жизненном пути, в чем, как она позднее поняла, была видна рука Эйлистри.

Поняв, что на самом деле означает поклонение Эйлистри, Талесте из ленивой, самовлюбленной гадины превратилась в пламенную верующую, принявшую богиню всем сердцем. Когда настало просветление, она рыдала не таясь, чего дроу из Подземья не делали никогда. Позднее она призналась Каватине, что в тот момент впервые за два с половиной века позволила себе чувствовать.

Каватина слышала это уже много раз. Она родилась в вере Эйлистри, видала немало обращений. Она завидовала всем и каждому. Самой ей никогда не познать того исступленного восторга, даруемого покаянием. Зато она — и Каватина улыбнулась — испытала великую радость, пронзая мечом одного из дьявольских приспешников Ллос. На самом деле — отнюдь не одного.

Она вздохнула. По сравнению с охотой на демонов патрулирование было скучным занятием. Она едва ли не надеялась, что с потолка налетит-таки клоакер. Она похлопала по необычному мечу, висящему у нее на боку. Погибель Драконов быстро бы с ним разделался. Быть может, голос у него и не такой красивый, как у храмовых поющих мечей, но он побывал с Каватиной в таком множестве схваток, что и не сосчитать.

Они шли по пещере, проверяя магические символы, чтобы убедиться, что ни один из них не уничтожен. Каждый символ, большой, как нагрудник доспеха, был начертан в приметном месте на стене, полу или колонне, где всякий проходящий через пещеру не мог не обратить на него внимание. Знаки были нарисованы пастой, сделанной из смеси жидкой ртути и красного люминофора, с добавлением толченого алмаза и опала. Символы были настроены на паству Эйлистри, и ее жрицы и верующие миряне могли смотреть на них безо всякого вреда, но взгляд любого существа, имеющего недобрые намерения, так же как и всякого служителя богов, враждебных Эйлистри, немедленно привел бы их в действие. Каватина показала Талесте различия между символами, вызывающими невыносимую боль, и теми, что лишают силы.

— А убивающих нет? — спросила начинающая жрица. — Почему бы не убивать наших врагов прямо на месте?

— Потому что всем дроу дарован шанс на покаяние, — ответила Каватина. И мрачно улыбнулась. — Хотя для одних этот шанс куда меньше, чем для других. Вот чему служат наши мечи. Когда незваный гость слабеет, мы даем ему один шанс. Он может остаться в живых посредством песни — или умереть посредством меча.

Талесте кивнула, в ее глазах сверкали слезы. Она сделала этот выбор как раз два года тому назад.

Они шли, негромко напевая гимн, отключающий другие виды магической защиты пещеры. Между колонн тут и там были запрятаны крохотные колокольчики, подвешенные на серебряных нитях. Способные обнаруживать все, что движется по пещере и не поет при этом положенных слов, они, благодаря наложенной на них магии, поднимали тревогу — оглушительный трезвон, слышный за много шагов. Звук можно было заглушить заклинанием тишины, но его пришлось бы накладывать много раз подряд — по одному на каждый колокольчик, — а укромные места, где они прячутся, нужно было сначала найти.

Все колокольчики, выборочно проверенные Каватиной, оказались на месте; ни один не был потревожен. Каждый отозвался чистым динь, когда Каватина легонько щелкала по нему ногтем.

Как и сам Променад, пещеры были защищены не только видимыми охранными устройствами, но и куда менее заметной магией. На них были наложены запрещающие заклинания, с окроплением святой водой и воскурением фимиама, невидимые для тех, кто не владел магией для их обнаружения. Это была мощная преграда, которая не позволяла врагам телепортироваться или переместиться сюда — даже в астральной или бесплотной форме. Запрещающие заклинания действовали постоянно, и лишь самые могущественные заклинатели смогли бы преодолеть их. Единственный способ миновать их — с одной из священных песен Эйлистри, и даже это не гарантировало безопасности. Те, кто воспользовался бы песней, чтобы проскользнуть сквозь магический барьер, имея злые намерения, прибыли бы на место с ужасными ранами — возможно, даже смертельными.

Пещера сузилась, пол поднимался и опускался. Жрицы перелезали через полусформировавшиеся сталагмиты, похожие на куски расплывшегося теста. Несколько раз ножны Талесте задевали мягкий известняк, царапая его. Начинающей нужно было еще учиться и учиться двигаться бесшумно.

— Ты поднимаешь такой шум, что клоакеры успеют устроить любую засаду, — предупредила Каватина.

Талесте тяжело дышала от напряжения. Лицо ее потемнело от краски стыда.

— Прошу прощения, госпожа.

— Темная леди, — поправила Каватина. — Здесь нет верховных матерей.

— Темная леди. Прошу прощения.