Жертва Вдовы

Танец этот мог бы быть даже красив, не будь он нарушением священного порядка. Не вмешайся Эйлистри, Вараун еще тысячелетия назад смог бы объединить всех темных эльфов под властью одного божества, но Эйлистри оказалась такой же жадной, как Ллос, и похитила женщин из веры Господина В Маске. Она научила их исключать из своего круга мужчин, порабощать и оскорблять их.

Приверженцы Варауна получили горький урок. Женщинам доверять нельзя.

Сзорак наблюдал достаточно долго, чтобы понять, что жрицы присоединялись к танцу и покидали его через неопределенные промежутки времени. Хотя они танцевали группой, в их движениях не прослеживался какой-нибудь видимый рисунок. Похоже, каждая жрица была сама по себе. Удовлетворенный, он изменил свой магический облик, придав одежде вид обнаженного тела. Потом, держа замаскированный жезл точно меч, присоединился к танцу.

Женщины, одураченные его личиной, подвинулись, дав ему место. Он держался с краю, не желая и не смея приближаться к священной колонне. Ее, подобно пещере, где жили женщины, защищала магия, от которой у него все сжималось внутри и казалось, что его вот-вот вырвет, но жезл в его руке смягчал вредное воздействие, делая его терпимым. Возбуждение, которое он испытывал оттого, что сумел проникнуть в их священный танец, повергало его в дрожь. Кровь пульсировала в разгоряченном теле.

Кружась возле одной из танцующих жриц, он взмахнул жезлом, будто мечом. Та, в свой черед, скрестила с ним свой клинок. От удара пальцы его онемели, но жезл его, будучи металлическим, издал убедительный звон, одновременно выпив из меча всю его магию. Сзорак быстро прошептал молитву.

Прежде чем женщина успела отвернуться, он склонился к ее уху и грубым шепотом приказал:

— Следуй за мной.

Это был риск. Если заклинание не подействовало, то он выдал себя как мужчина, поскольку голос его остался неизмененным, но удача, похоже, сопутствовала ему. Никто не погнался за ним, когда он покинул круг и зашагал в лес. Выбранная им жрица молча шла позади, покорная, как роф, отбракованный из стада.

Когда они отошли от танцующих на некоторое расстояние, он обернулся взглянуть на нее и был рад увидеть, что она дроу, а не одна из этих наземных эльфиек, мажущих кожу черной краской. Убить такую было бы куда меньшим удовольствием.

Она еще тяжело дышала после танца, грудь ее поднималась и опускалась, длинные белые волосы взмокли от пота. Глядя на Сзорака, она чуть нахмурилась, в глазах ее мелькнула тень замешательства. Меч в ее расслабленной руке был опущен.

— Чего ты хочешь? Почему мы покинули танец?

Сзорак поманил ее, наклоняясь, будто хотел прошептать ей что-то на ухо. Чтобы сделать это, ему пришлось встать на цыпочки; как и большинство женщин, она была выше него.

Она склонилась к нему.

Он коснулся ее шеи, прошептав слово, приводящее в действие заклинание. Темная магия сорвалась с его пальцев. Когда ее тело забилось в конвульсиях, он прижался губами к ее губам, всасывая в маску ее душу.

Но заклятие похищения душ не сработало. Вместо того чтобы погибнуть от его магии, жрица ударила его в грудь, отталкивая от себя. Потом она взмахнула мечом, нанося удар, который снес бы ему голову, но заклинание Сзорака все же как-то подействовало на нее. Занося оружие, жрица пошатнулась, и он сумел вовремя нырнуть, увернувшись от клинка. Бормоча проклятия, он прыгнул под очередной замах, вытряхивая из рукава утяжеленную грузилом удавку. Он захлестнул ее вокруг шеи жрицы, забросив ей за спину и перехватив конец другой рукой. Потом он прыгнул ей на спину, обхватив ногами ее талию и заставляя ее перегнуться назад, чтобы затянуть удавку еще туже.

Удавка врезалась в шею жрицы, не давая той ни крикнуть, ни произнести какое-нибудь заклинание, для которого требовалась молитва, но она была не глупа. Она резко дернулась назад, ударив Сзорака о дерево. Он впечатался затылком в неровную кору и выпустил конец удавки. Жрица вырвалась, а он с трудом поднялся на ноги, выхватывая из висящих на запястье ножен отравленный кинжал. Пока он готовился метнуть его, жрица попыталась закричать, но голос ее все еще звучал полупридушенным шепотом из-за удавки, от которой поперек ее горла горел рубец. Она потянулась было к охотничьему рогу у себя на поясе.

Прежде чем она смогла достать его, Сзорак бросил нож. Кинжал вонзился ей в горло. Яд, которым было покрыто его лезвие, довершил дело, начатое удавкой. Жрица окостенела, меч задрожал в ее руке, глаза закатились.

Она начала падать, и Сзорак подхватил ее на лету. Он снова прижался ртом к ее рту — и его маска всосала ее душу. Он прижался к ней всем телом, наслаждаясь моментом. Даже сквозь одежду он ощущал жар ее обнаженной кожи, скользкой от пота после их борьбы и липкой от крови из раны в горле. Распалившись, Сзорак начал неловко стягивать штаны. Он овладеет ею, решил он свирепо. Так же как жрицы из Мензоберранзана овладевали им, когда он был еще мальчишкой, чтобы удовлетворить свои отвратительные порочные потребности. С вожделением ухмыляясь под маской, он смаковал восторг от того, что собирался сделать — в считаных шагах от священной рощи Эйлистри. Пока песнопения ее ничего не замечающих подруг по вере звучат из-за деревьев, он…

Что-то вонзилось ему в спину, проткнув одежду и плоть, что-то холодное и острое. Клинок меча. Пока его тело заполняла боль, потрясенный Сзорак повернул голову. Над ним неясно нависла жрица Эйлистри, лицо ее было неразличимо из-за лунного света, ослепительным белым ореолом окутавшего ее волосы. На миг ему показалось, что он узнал ее.

— Сейилл? — выдохнул он.

Если это и была Сейилл, она не отозвалась. Упершись ногой ему в спину, она выдернула меч. Кровь с его клинка — кровь Сзорака — тонкой струйкой брызнула ему прямо в меркнущие глаза.

Эйлистри, плюющая ему в лицо.

Потом тьма поглотила его.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

К'арлайнд наблюдал издалека, как Лелиана, Роваан и другие жрицы, оставшиеся в живых после нападения драуков, стоят под деревом и поют, завершая священный обряд прощания с теми шестью, которые пали от руки судии. Обычно, пояснила Роваан, тела верных укладывались на помост высоко в верхушках деревьев, но после магической атаки судии от убитых им не осталось вообще ничего. Жрицы были вынуждены производить обряд над пустой одеждой и доспехами. Они связали их в узелки и оставили покоиться среди ветвей, чтобы лунный свет — слезы Эйлистри — омывал их.

В данный момент, однако, ночное небо было затянуто облаками. И на свертки в вышине падал не лунный свет, а снег. К'арлайнд читал об этой штуке в книгах, но впервые сам столкнулся с нею. Она присыпала его пивафви, словно толстым слоем летучих спор, — только эти «споры» из замерзшей воды были холодными и таяли от соприкосновения с кожей. Они насквозь промочили его пивафви и рубашку, заставив его дрожать.

Он щурился, потому что ветер нес снег прямо ему в глаза. К'арлайнд и сам не мог бы сказать, почему он мешкает здесь и наблюдает за обрядом. Он все еще был в изрядной мере чужаком, несмотря на обеты, ставшие его пропуском в веру Эйлистри. Мужчин не приглашали участвовать в священных танцах, не могли они и присоединить свои голоса к вечерней молитве. Эйлистри даровала магию только своим жрицам, а мужчинам оставались лишь вспомогательные роли, как и в культе Ллос.

Яблоко от яблони недалеко падает, решил К'арлайнд.

Песнь окончилась. Ритуал был завершен. К'арлайнд помахал Роваан, подзывая ее. Она взглянула на Лелиану, которая пожала плечами, и направилась к нему, ее ботинки с хрустом проваливались в доходящий до щиколоток снег.

К'арлайнд при ее приближении склонил голову.

— Леди, — сказал он, — могу я задать вопрос?

— Зови меня Роваан. Для Эйлистри мы все равны.

«Вряд ли», — подумал К'арлайнд.

— Что за вопрос?

К'арлайнд набрал в грудь побольше воздуха. Еще мальчишкой он однажды задал этот вопрос одной из жриц Ллос и получил в ответ хорошую порку, но ему было ужасно любопытно узнать, что ожидает его в загробной жизни теперь, когда он признал Эйлистри главным божеством.