Возвращение

Паук метнулся к нему, круша остатки скамьи. Мандибулы его широко раскрылись, педипальпы потянулись к Громфу. Архимаг отчаянно отмахнулся топором откатился и попытался вскочить. Коготь полоснул его по горлу, но силовой щит остановил удар, хотя Громф вновь не смог удержаться на ногах.

Он отполз назад, поднялся и, защищаясь, взмахнул топором. Голем теснил его, подобрался совсем близко и щелкнул зубами. Укус пришелся на плащ Громфа и заставил Архимага потерять равновесие. Удар когтя швырнул Архимага на четвереньки, и он едва не выронил топор.

Громф отступил и нанес скользящий удар по голове существа, как раз повыше глаз. Брызнули осколки гагата, и голем попятился, угрожающе размахивая педипальпами. Громф поднялся на ноги и тоже немного отступил назад.

Громф тяжело дышал. Он понимал, что не может терять времени. Скоро голем снова накопит кислоту и дохнет ею. Ясраена и ее маги найдут способ прорваться в храм.

Прожилка главного заклинания тянулась из живота голема, будто какая-то гротескная кишка. Громф знал, что на конце ее, внутри тела голема, находится филактерия. Надо усилить натиск.

Он попятился к алтарю, держа топор наготове. Паук последовал за ним, перелезая через разломанные и залитые кислотой скамьи.

Громф сделал вид, что оступился, и паук бросился на него. Архимаг нырнул в сторону, в одно мгновение вскочил на ноги и нанес страшный удар, начисто отрубив еще одну лапу голема.

Голем замахнулся на него другой лапой, пытаясь развернуться к нему, — удар этот ранил Архимага в бедро, но Громф проскочил между двумя оставшимися лапами и принялся отчаянно рубить топором. Осколки голема разлетались во все стороны.

На Громфа обрушился очередной удар, от которого у него затрещали ребра и вышибло воздух из легких, но Архимаг не прекращал атаки. Лодыжка Громфа оказалась под тушей голема. Раздался хруст.

Из глаз Громфа посыпались искры. Ногу пронзила боль. Крича, брызжа слюной, он продолжал рубить. Его топор поднимался и падал, поднимался и падал. Куски голема валялись по всему храму, словно обломки кораблекрушения на берегу Темного озера.

Через какое-то время до Громфа стало доходить, что паучий голем больше не шевелится. Охваченный навеянной магией свирепостью, он рубанул его еще несколько раз, прежде чем успокоился.

Когда он пришел в себя, то едва не потерял сознание от боли. Перед ним лежала туша голема, разбитая и растрескавшаяся. Эта туша придавила ему ногу. Обломки голема валялись посреди переломанных скамей.

На двойные двери храма обрушился очередной удар, от которого содрогнулось все здание. Ясраена и ее маги все еще не могли преодолеть запирающее заклинание Громфа. Дальше они будут пробовать окна.

Осторожно, шипя от боли, действуя дергарским топором как рычагом, Громф приподнял тело голема и вьтащил из-под него ногу. Кость заскрежетала о кость, и от боли Архимаг извергнул из желудка остатки грибов, съеденных им еще в своем кабинете. Он не стал осматривать перелом. Его кольцо залечивало раны, но слишком медленно. Громф полез в карман мантии — ее магия защитила его от ядовитого дыхания голема — и достал два пузырька с исцеляющими снадобьями, обычно служившими ему в качестве материальных компонентов заклинаний. Он сорвал зубами пробки и осушил пузырьки с теплой жидкостью один за другим.

Его лодыжка срослась, раны на бедре и плече затянулись. Исчезла даже большая часть кислотных ожогов.

Архимаг вздохнул, попробовал ногу, решил, что с ней все в порядке, и забрался на тушу голема. Там он встал поустойчивее над тем местом, где в тело голема уходила линия главного заклинания, высоко поднял топор и начал рубить.

С каждым взмахом топора Громф испытывал все большее и большее нетерпение, а свет двеомера филактерии сиял у него перед глазами все ярче и ярче.

После десятка ударов топором в груди голема открылась полость. Громф остановился, обливаясь потом, и заглянул внутрь.

Там, паря в воздухе, подсоединенная к кровеносному сосуду главного заклинания, мерцала красным светом сфера величиной с кулак.

Вот она сделалась желтой. Зеленой. Фиолетовой.

Громф смотрел, как она прошла через семь цветов радуги и начала все сначала. Даже издалека он понял, что это такое, — призматическая сфера. Цвета были наложены один на другой, образуя сферы внутри сфер, словно чешуи на грибе чешуйчатке. Должно быть, личдроу отыскал способ сделать призматическую сферу постоянной. Он поместил внутрь нее свою филактерию, а все вместе — внутрь специально созданного голема.

Громф знал, как справиться с призматической сферой. Определенные заклинания убирают определенные цвета. Прикоснуться к какому-либо из цветов, не уничтожив его, значило получить повреждения или погибнуть. Он должен был поочередно уничтожить все цвета, чтобы добраться до спрятанной под ними филактерии.

На это нужно время. А времени у него нет. Кроме того, Громф столкнулся с еще одной проблемой.

Трансформирующее заклинание превратило его в воина, но изменило его мозг. Та часть сознания, с помощью которой он прибегал к магической энергии, временно бездействовала. Он знал, что может творить заклинания, но не знал как.

Он не мог остановить действие трансформирующего заклинания, пока не придет его срок. Лишь после этого он сможет достать сферу.

Над его головой часть магической каменной стены, запечатавшей окна храма, рассыпалась, сокрушенная каким-то заклинанием одного из магов Ясраены. По полу храма застучали камни.

Теперь Громфа и обитателей Аграч-Дирр разделяла лишь силовая стена.

Времени у него практически не осталось.

Какой-то скрежет заставил его обернуться. От увиденного внутри его все сжалось.

Каждый кусочек, отрубленный им от голема, — ноги, осколок груди, коготь, кусок брюха, — трещал и разваливался на части. Из каждого обломка вырастали восемь лап и пара мандибул. Десятки осколков, валяющихся по всему храму, оживали, словно отпочковавшись от главного голема. Бой был еще не окончен.

В десятый раз за последний час Громф проклял личдроу.

Данифай смотрела в крохотное, лишенное стекол окно своей мансарды в Браэруне. Красное сияние Нарбондели прошло две трети пути от подножия к вершине. День клонился к вечеру.

Данифай давно потеряла счет времени. Для нее один день был похож на другой, часы тянулись один за другим.

Ей было легче считать время не по Нарбондели, а по трупам. Трупов было уже тридцать шесть с того дня, как Ллос избрала ее — Данифай даже мысленно не хотела называть ее по имени — своей Йор'тпаэ.

Хотя Данифай никогда не бывала в Мензоберранзане до того, как Ллос избрала свою Йор'таэ, но она смогла хорошо узнать его. И возненавидеть.

Справа, вдалеке, на другой стороне Мензоберранзанской пещеры, Данифай видела гигантские ступени грандиозной лестницы, ведущей в Брешскую крепость. Она могла разглядеть ее с такого расстояния лишь благодаря чудовищным размерам и фиолетовым волшебным огням, подсвечивавшим ее ступени. Наверху лестницы, на высоком плато — невидимый ей отсюда, — стоял величайший из храмов Ллос, Арак-Тинилит, средоточие веры Паучьей Королевы. Нога Данифай никогда не ступала в него и никогда не ступит.

В Арак-Тинилите правит та сука, Йор'таэ Ллос.

Ярость по-прежнему клокотала в Данифай, бесконечная ненависть к Йор'таэ. Она вымещала ее на приходящих к ней мужчинах.

Данифай выстроила свой собственный храм Ллос, свой Арак-Тинилит: крохотную вонючую мансарду в дебрях Браэруна. Здесь она сплела свою паутину и питалась кровью своих жертв во имя Ллос.

Она высунулась в окно — на шее ее по-прежнему висел священный символ, янтарь, весь в пятнах жира и копоти, — и сверху оглядела улицу. Наркоманы с ввалившимися глазами рыскали по переулкам, точно сонные призраки. Ее коллеги-проститутки околачивались у дверей, приставая ко всем проходящим мимо.

Группы отвратительных орков и бугберов жадно поглядывали на падших женщин-дроу. Данифай видела, как проститутки заодно с телом продают и свое достоинство. Но не она. Она продолжала служить Паучьей Королеве и будет служить всегда, несмотря на Йор'таэ.