Маннергейм

Вечером 28 июня генерал-майор Маннергейм получил телеграмму из штаба армии, которая гласила: «Приказываю, двигаясь на деревню Шупарку, остановить неприятеля, который, перейдя Днестр, занял позиции у деревни Зазулинце. В районе боевых действий руководствуйтесь приказами командира 2-го кавалерийского корпуса». На другой день в распоряжение Маннергейма были переданы две бригады Туземной дивизии, которыми командовали полковники Петр Половцев и Петр Краснов. Имена этих двух офицеров вошли в историю России.

Петр Половцев, участник Русско-японской войны, последовательно командовал бригадой, а затем корпусом. Был членом Военной комиссии Думы. Командуя Петроградским военным округом, он подавил июльское восстание большевиков в столице.

Петр Краснов — питомец Павловского военного училища — начал свой путь в дни Русско-японской войны в качестве корреспондента. В дни Первой мировой войны командовал полком, бригадой и 3-м конным корпусом в его неудачном походе на Петроград в 1917 году. Бежал на Дон, где в мае 1918 года был избран атаманом Войска Донского. Создал казачью армию, но, потерпев поражение, уехал в Германию. В эмиграции развил кипучую деятельность, предложив в 1921 году создать против большевиков международный десант, один из корпусов которого, по его мнению, должен был бы возглавить Маннергейм. В годы Второй мировой войны он в Германии сформировал из эмигрантов и военнопленных казачий корпус. В 1945 году Краснов был арестован советскими органами и в возрасте 76 лет повешен.

Бригады Туземной дивизии, которыми командовали Половцев и Краснов, были своеобразными воинскими частями, состоявшими из представителей всех народностей Кавказа, в основном чеченцев.

«Всадники», как они себя называли, поражали своей храбростью. Противника они атаковали только в конном строю. Красив и своеобразен был обряд, которым сопровождались их атаки. Полк построен и готов каждую минуту броситься вперед. Вдруг перед фронтом появляется один из «всадников» и от имени полка просит знаменосца остаться. Последний, седой старик, сходит с коня, втыкает в землю древко знамени, а сам начинает молиться. Все это дело нескольких секунд. Уже полк ринулся в атаку, уже смял врага, врезавшись в его гущу, а знаменосец молится до тех пор, пока полк не возвращается с победой. И когда командиры приступают к раздаче наград, то первую из них, по просьбе полка, получает знаменосец, ведь его храбрость была для полка несомненна, а его молитвы помогли сломить врага.

Расположившись в роще около селения Зазулинце, «всадники» вместо подготовки своих позиций развели огромные костры и начали плясать. Увидев это, генерал Маннергейм приказал немедленно погасить костры, чтобы не выдавать своего местонахождения противнику. Много трудов ушло на то, чтобы выполнить этот приказ. Сделали это «всадники» с большим неудовольствием при молчаливой поддержке своих офицеров.

Собрав командиров своих и туземных бригад, Маннергейм приказал им спешиться, отвести лошадей в тыл и хорошо оборудовать свои позиции.

— Завтра в десять утра атакуем врага, — сказал генерал. — Моя дивизия действует в центре, туземцы Половцева поддерживают нас на правом фланге, Краснова — на левом.

Утром, после часовой артиллерийской «обработки» позиций врага, полки 12-й кавалерийской дивизии бросились в штыковую атаку. Она была столь стремительной, что противник обратился в бегство. Было захвачено много пленных и 10 пулеметов.

Во время боя, который вели полки Маннергейма, «всадники» полковника Половцева самовольно покинули свои позиции и ушли в тыл, а бригада Краснова «наблюдала» схватку, сидя в окопах.

Когда бой окончился, разъяренный генерал потребовал от командиров туземных бригад подробных объяснений, почему они не выполнили приказ. Опустив головы, два полковника, как мальчишки, наказанные розгами, начали оправдываться. Суть их оправданий была в том, что «всадники» категорически отказались идти в атаку в пешем строю и офицеры сделать с ними ничего не могли. «Это же дикие люди», — с горечью заявил полковник Краснов.

Завершения блестяще проведенному бою не последовало, так как пришел приказ командира корпуса отойти на исходные позиции, а затем в резерв у деревни Карлювка.

Однако передышка оказалась недолгой, всего три дня. Штаб армии приказал 12-й кавалерийской дивизии занять и хорошо оборудовать позиции у деревни Касперовцы, которая славилась своими большими воскресными базарами.

Началась хмурая, долгая (больше месяца) окопная жизнь. После жарких дней пошли дожди, которые никак нельзя было предвидеть. Дождь превращал рыхлую землю окопов в какое-то липкое, тягучее месиво. Солдаты подстилали под себя полотнища палаток, ветки, солому, но ничего не помогало: вода проникала всюду. Это был какой-то кошмар. Люди были утомлены до крайности и нигде нельзя было прилечь ни на минуту. Всюду жидкая холодная грязь.

Генерал с офицерами штаба разместились в просторной землянке, надежно построенной саперами. Жить в деревне с ее глинобитными и мазаными хатами было нельзя, так как она постоянно обстреливалась противником.

На фронте полков 12-й кавалерийской дивизии было «тихо», так у солдат было принято говорить, когда за одну минуту звучало не более 30 выстрелов.

Пользуясь относительной тишиной, генерал-майор Маннергейм знакомился с многочисленными приказами штаба армии и фронта. Несколько приказов говорили о грабежах. Отступая, одна из казачьих дивизий разграбила город Замостье, насилуя женщин и девушек. Приказы требовали принятия строгих мер, вплоть до расстрелов мародеров и насильников.

«Дисциплина крайне необходима, — писал командующий армией, — последствия ее ослабления уже сказываются».

К сожалению, у барона были неприятности и со своими оренбургскими казаками, из-за которых приходилось краснеть полковнику Жукову.

В начале мая в одном из селений на берегу Днестра, где стояли казаки, о них прокатилась дурная слава, которая выразилась в коллективной жалобе жителей на имя Маннергейма. В ней было сказано: «…от ваших, генерал, казаков житья нет — требуют денег, воруют вещи, ни одной женщине прохода нет, даже старухе…»

Пригласив к себе командира полка и командиров казачьих сотен, генерал заявил им:

«— Господа, приказываю немедленно принять меры для охраны населения от нас самих, как ни неприятно мне все это вам говорить. Если подобные безобразия еще повторятся, виновные узнают меру моего наказания. Не забывайте, что вы на фронте».

В один из дней у Маннергейма начались сильные боли в спине. Адъютант срочно вызвал врачей. Мнение их было едино: острая ревматическая атака, необходимо специальное курортное лечение.

Запись в послужном списке генерала говорит, что он был «эвакуирован в Россию в Саки для лечения болезни сроком на пять недель». Однако генерал-майор Маннергейм в крымский город Саки, находящийся в 20 километрах от Евпатории, отправлен не был. Вместо Саки, по неизвестной причине, его направили в Одессу. Командование 12-й кавалерийской дивизией принял 44-летний генерал-майор барон Николай Дистерло.

Командующий армией с огорчением узнал о болезни своего лучшего генерала и приказал выплатить ему двухмесячное жалованье (700 руб.) и пособие на лечение (175 руб.).

В Одессу генерала сопровождал его верный адъютант ротмистр Владимир Скачков, взявший на себя все заботы. Маннергейм поселился в гостинице «Лондонская», интерьер и комфорт которой воспроизводил старую Англию. Он был приятно удивлен 30-процентной скидкой от стоимости номера, которую ему, как фронтовику, предложила администрация гостиницы.

«Лондонская» находилась на Николаевском бульваре (ныне Приморском) — архитектурном и историческом памятнике Одессы. С одной из его сторон, у грандиозной Потемкинской лестницы, имеющей 192 ступени, возвышался памятник основателю города герцогу Ришелье, с ядром у пьедестала, оставшимся после бомбардировки Одессы в 1854 году. На другой стороне, возле здания Думы, — памятник поэту Пушкину, сооруженный в 1889 году на пожертвования горожан.