Страница 7 из 30
Таганцев стал конфидентом Ю. П. Германа (разумеется, по инициативе последнего) осенью 1920 года. Очевидно, главную роль здесь сыграл прошлогодний эпизод с "Национальным центром": в антикоммунистических кругах Таганцев слыл "сочувствующим". Теперь речь шла о некой конспиративной структуре в среде научной и творческой интеллигенции, собирающейся в Доме литераторов, завсегдатаем которого был и Владимир Николаевич. Однако, к разочарованию Голубя (подпольная кличка Германа) и его товарищей, к чисто практической работе Таганцев оказался неспособен. Кабинетный ученый с расплывчатыми и нецельными политическими убеждениями, плохо разбирающийся в людях и не имевший никаких навыков конспирации, он мыслил свою "организацию" чисто теоретически. "О заговоре Таганцева, — вспоминала И. В. Одоевцева, — при всей их наивной идеалистической конспирации — знали (так же, как когда-то о заговоре декабристов) очень и очень многие. Сам Таганцев (как, впрочем, и Гумилев) был прекраснодушен и по природе не заговорщик. <…> Я даже знаю, как там все было устроено: у них были ячейки по восемь человек, и Гумилев стоял во главе одной из таких ячеек"[35].
Герман не питал иллюзий относительно дееспособности "профессорской группы" (особенно после того, как узнал, что Таганцев принимает его курьеров у себя на квартире и дает конспиративные поручения… обслуживающему персоналу Дома литераторов). Задействована эта группа была один раз (и то не полностью), в самый критический момент кронштадтской эпопеи, когда любое антибольшевистское "лыко" было "в строку": "профессоров" (и, в частности, Гумилева) пытались использовать для агитационной работы.
Сам В. Н. Таганцев, потерпев в "кронштадтские дни", как уже говорилось выше, неудачу в переговорах с уполномоченными "собрания представителей фабрик и заводов", вел себя после катастрофы в Кронштадте более чем странно для руководителя подпольной боевой организации, находящейся на грани провала. "В мае, за несколько дней до ареста, — писал Н. С. Тимашев, — несмотря на недавнюю ликвидацию крондштадтского восстания, В. Н. Таганцев был в самом бодром настроении. Он указывал на ряд симптомов пробуждения народного, пробуждения не только городского пролетариата, которое было очевидно для каждого петроградского обывателя, но и крестьянских масс, понявших наконец всю безысходность положения, созданного большевиками, и не удовлетворяющихся подачкой в виде замены разверстки натуральным налогом"[36]. Похоже, Таганцев либо не понимал, какая ответственность (во всех смыслах) ложится на него в качестве шефа петроградского террористического подполья (но это уже "слишком" даже для прекраснодушного идеалиста), либо "шефом" подпольщиков себя вовсе и не считал.
Последнее кажется самым вероятным. Ведь собственно ПБО создавал осенью — зимой 1920 года в Петрограде Ю. П. Герман, на подмогу которому в начале 1921 года был откомандирован из Парижа В. Г. Шведов. Они и были реальными руководителями, представлявшими себе всю конспиративную структуру организации, ее задачи и цели. Таганцев же, наряду с П. П. Ивановым и В. И. Орловским, являлся руководителем одного из подразделений ПБО, т. е. "работником среднего звена", по существу — посредником между Германом и Шведовым, с одной стороны, и участниками "профессорской группы" — с другой. Но, как уже говорилось, "профессорская группа" мало напоминала группу "кронштадтцев" Орловского или "офицерскую группу" Иванова с их конспиративными арсеналами, боевиками, явками и т. п. Все участники "профессорской группы" были представителями фрондирующей интеллигенции и обсуждали "планы переустройства России" в гостиной Таганцевых или в столовой Дома литераторов еще до возникновения ПБО. Ни о каком "подполье" тут речи не было, да и для подпольной работы ни Лазаревский, ни Ухтомский, ни Гумилев не подходили никак — в городе их знала каждая собака (в том числе и чекистская). Они были настолько заметны, что любая инициатива в этой области (например, появление на конспиративной квартире) могла лишь помешать агентам Иванова и Орловского, без нужды их "засветить".
Чем руководствовался Герман, давая Таганцеву поручение создать "профессорскую группу", — понятно. Разумеется, основное внимание Голубя было сосредоточено на активной подпольной борьбе, но и о возможной перспективе легализации (в случае успеха заговора) он, как всякий талантливый политик, не забывал. Имея уже сейчас единомышленников и сочувствующих в кругах научной и творческой элиты, можно было с большей уверенностью смотреть в завтрашний день. Вряд ли Герман или Шведов нуждались весной 1921 года в услугах ректора Петроградского университета Лазаревского при минировании первомайских трибун: для этой цели куда больше подходил незаметный морячок, имеющий навыки обращения с динамитными шашками. От Лазаревского, равно как и от других участников "профессорской группы", требовалось лишь сугубо пассивное ожидание грядущего успеха офицеров и "кронштадтцев" в качестве их "мысленных сподвижников". Приведенная выше формула "расстрельного списка" — "дал согласие" — точно отражает специфику задачи, поставленной перед В. Н. Таганцевым. Все завербованные им в ПБО интеллектуалы действительно "дали согласие" поддержать Таганцева в случае каких-либо будущих "событий". В событиях настоящих применения для "профессорской группы" подпольный штаб ПБО не находил и найти не мог.
По всей вероятности, этим и объясняется беззаботное поведение Таганцева в мае 1921 года Конечно, он, общаясь непосредственно с Германом и Шведовым, обладал большей осведомленностью о деятельности ПБО, чем его "подопечные", но и только. Сложно себе представить, что для осуществления столь несложной миссии среди петроградской интеллигенции руководители подпольного штаба посвятили Владимира Николаевича во все подробности своих конспиративных планов до боевых операций включительно. А на том "участке работы", который был известен Таганцеву, никаких активных действий никогда, даже в самый разгар событий в Кронштадте, не осуществлялось…
IV
В. Н. Таганцев был арестован 5 июня 1921 года, причем поводом для ареста стала не его деятельность в ПБО, а давний уже теперь эпизод с "Национальным центром". Тогда, в 1919 году, во время повальных репрессий против "классово чуждых" ("красный террор" был в это время в самом разгаре) Владимир Николаевич ареста счастливо избежал, но, очевидно, остался у чекистов на подозрении. "…Таганцева погубила какая-то крупная сумма денег, хранившаяся у него. Возможно, при разгроме Национального центра кто-то из членов этой неудачливой организации передал деньги на хранение В. Таганцеву. При этом его кандидатура была выбрана потому, что Таганцев фактически не был замешан в деятельность Национального центра. Нашли деньги не сразу, хотя в связи с прокатившейся в Петрограде в начале 1921 года волной забастовок и восставшим в марте Кронштадтом начались повальные обыски. Чекисты с помощью двадцати тысяч петроградских рабочих ходили от двери к двери во всех районах города главным образом в поисках оружия. Был обыск и у Таганцева"[37]. По делу о деньгах "Национального центра" Таганцев получил два года исправительных работ.
Однако, как уже говорилось выше, в ходе разгрома "Объединенной организации кронштадтских моряков", после арестов М. А. Комарова и В. И. Орловского, "дело Таганцева" было возвращено на доследование. В докладе ВЧК от 24 июля 1921 года он уже фигурирует как "главарь заговора", инспирированного парижским "Союзом освобождения России". О ПБО пока речи нет, равно как ничего не говорится о "профессорской группе". Состав участников заговора: бывшие офицеры, моряки, адвокаты, бывшие директора, пробравшиеся на видные посты в советские учреждения"[38]. После этого доклада события вокруг "дела Таганцева" начинают развиваться в новом направлении.
35
Русская мысль. 3 марта 1983 г. (№ 3454). С. 8.
36
См.: Крейд В. Указ. соч. С. 291.
37
Там же. С. 286.
38
Из истории Всероссийской Чрезвычайной Комиссии. С. 445–446.