Страница 88 из 92
Когда мадам Кюри, быстро закончив вычисления для проверки сделанной ею операции, убедится, что отклонения меньше допустимого предела и подтверждают точность взвешиваний, лицо ее выражает искреннюю, нескрываемую радость».
Если мадам Кюри садилась за какую-нибудь научную работу, весь остальной мир переставал существовать. В 1927 году, когда Ирэн тяжело болела, что очень беспокоило и приводило в уныние Мари, кто-то из друзей зашел к ней в лабораторию справиться о. здоровье дочери. Его встретил леденящий взгляд и лаконический ответ. Едва он вышел из лаборатории, как Мари в негодовании сказала ассистенту: «Не дают даже спокойно поработать!»
Та же мадемуазель Шевье описывает мадам Кюри, всецело занятую очень важным опытом: получением актиния X для спектра альфа-лучей — последней работой Мари перёд смертью:
«Требуется получить актиний X чистый и в таком химическом состоянии, чтобы он не давал эманации. Дня не хватало для этой операции. Мадам Кюри, не обедая, остается в лаборатории и вечером. Но выделение этого элемента идет медленно: значит, придется работать ночью, чтобы получаемый источник радиоактивности не успел потерять часть своей силы.
Два часа ночи, остается произвести последнюю операцию: в течение часа центрифугировать жидкость на специальной установке. Вращение центрифуги производит утомительный шум, но Мари сидит рядом с ней и не желает уходить из помещения. Она смотрит на машину так, как будто страстное желание Мари получить удачный результат может путем внушения ускорить осаждение актиния X. Для Мари в этот момент не существует ничего, кроме центрифуги: ни ее завтрашний день, ни ее усталость. Это полный отказ от своей личности, сосредоточение всей души на выполняемой работе».
Если опыт не дает желаемого результата, у Мари вид человека, сраженного неожиданным несчастьем.
Она сидит на стуле, скрестив руки, сгорбившись, с пустым взглядом, и в это время похожа на старую, очень старую крестьянку, молчаливую, убитую горестной утратой. Сотрудники, глядя на нее, предполагают какой-нибудь несчастный случай, драму, спрашивают, в чем дело. Мари мрачным тоном дает исчерпывающее пояснение: «Не удалось «осадить» актиний X…», а то прямо обвинит данного врага: «На меня сердит полоний!»
Но при успехе она становится трепетной, живой, веселой. Счастливая, она мирится с Наукой, готова смеяться и приходить в восхищение.
Если кто-нибудь из исследователей воспользуется явно хорошим настроением и попросит показать процесс какого-нибудь опыта, она с готовностью проведет его к прибору, где происходит «нумерация» атомов, и сама будет любоваться внезапной иррадиацией минерала виллелита под действием радия.
При таких знакомых чудесах ее пепельные глаза светятся от полноты удовольствия. Можно подумать, что Мари созерцает Боттичелли или Вермеера.
— Ах, какое красивое явление!.. — шепчет Мари.
Глава XXVII
Конец миссии
Мадам Кюри нередко заговаривает о своей смерти. Внешне спокойно обсуждает это непреложное событие и представляет себе реальные его последствия. Не смущаясь, произносит фразы: «Ясно, что долго я не проживу», или: «Меня беспокоит судьба Института радия после того, как меня уже не будет».
Но на самом деле в ней не было ни безмятежности, ни примирения. Всем своим существом она отталкивает от себя мысль о конце. Те, кто ею восхищается издалека, воображают прожитую ею жизнь бесподобной. С точки же зрения Мари ее прошлая жизнь пустяки по сравнению с предпринятым ею делом.
Тридцать лет тому назад Пьер Кюри, предвидя смерть, ускоренную несчастным случаем, с трагическим пылом уходит весь в научную работу. Мари, в свой черед, принимает вызов смерти. Для защиты от ее набега Мари лихорадочно воздвигает вокруг себя укрепления из проектов и самообязательств. Не обращает внимания на увеличивающуюся с каждым днем усталость, на угнетающие хронические болезни: плохое зрение, ревматизм в одном плече, раздражающий шум в ушах.
Разве в этом дело? Есть вещи поважнее. Мари только что построила в Аркейе завод для массовой обработки радиоактивных минералов. Она с увлечением организует в нем первые опыты. Она занята работой над своей книгой — целым монументом, какого после ее смерти, не сможет создать никто. А вот исследования по семейству элементов типа актиния идут недостаточно успешно! А не надо ли ей заняться изучением «тончайшей структуры» альфа-лучей? Мари встает рано, бежит в лабораторию, возвращается домой вечером, после обеда…
Она работает с большой поспешностью и с присущей ей неосторожностью. В отношении себя самой она не соблюдает мер безопасности, которые строго предписывает своим ученикам: трогать пробирки с радиоактивными телами только щипчиками, не прикасаться к неизолированным пробиркам, пользоваться свинцовыми щитами во избежание вредных облучений. Она, конечно, допускает исследовать кровь и у себя, так как это общее правило в Институте радия. Формула состава ее крови ненормальна. Неудивительно! Уже тридцать лет Мари Кюри имеет дело с радием, вдыхает его эманацию. Четыре года войны она подвергалась более опасным излучениям рентгеновских аппаратов. Небольшое изменение состава крови, неприятная болезненность в кистях рук, обожженных радием, то сохнущих, то мокнущих, являются в конце концов уже не таким жестоким наказанием за столь рискованные действия.
В декабре 1933 года приступ какой-то болезни одолевает Мари еще больше. Рентгеновский снимок обнаруживает довольно значительный желчный камень. Та же болезнь, что унесла и старика Склодовского! Мари боится операции и во избежание ее подвергает себя определенному режиму и лечится.
Уже давно ученая не обращает внимания на внешние удобства жизни и все откладывает осуществление своих личных заветных планов — постройку собственного летнего дома в Со и перемену зимней квартиры в Париже, а теперь вдруг проявляет бурную деятельность. Просматривает сметы и, не колеблясь, идет на крупные расходы. Решено летом выстроить виллу в Со. А в октябре Мари уедет с набережной Бетюн и займет квартиру в новом современном доме, построенном в Университетском городке.
Она чувствует усталость, но старается убедить себя, что здоровье ее неплохо. Она ездит в Версаль кататься на коньках, отправляется к Ирэн в Савойю, чтобы походить вместе с ней на лыжах. Радуется, что ее тело сохранило еще гибкость и подвижность. На пасху она пользуется приездом Брони и совершает вместе с ней путешествие на юг в автомобиле.
Эта затея имела гибельные последствия. Мари захотелось ехать не прямо, а с заездами в стороны, чтобы показать Броне красивые места. Когда, наконец, после нескольких переездов она доехала до своей виллы в Кавалере, то вся измучилась и прозябла. В вилле стоял мороз, и наспех затопленные калориферы прогрели дом нескоро. Мари, дрожа от холода, сразу впала в отчаяние. Она рыдала в объятиях Брони, как больной ребенок. Ее одолевал страх, что из-за какого-нибудь бронхита у ней не хватит сил закончить свою книгу. Броня ухаживает за сестрой и успокаивает ее. На следующий день Мари преодолела упадок духа, и он больше не возобновлялся.
Несколько солнечных дней ободрили ее и утешили. При возвращении в Париж она уже чувствует себя гораздо лучше. Врач говорил, что у нее грипп и, как все врачи за последние сорок лет, что она переутомлена. Легкий жар, не прекращавшийся все время, Мари считает пустяком. Броня уезжает в Варшаву со смутным чувством тревоги. Перед отходом варшавского поезда на вокзальной платформе, где они так часто прогуливались раньше, сестры целуются в последний раз.
Состояние здоровья Мари шаткое — то лучше, то хуже. В дни, когда она чувствует себя крепче, она ходит в лабораторию. В дни подавленного состояния, слабости, она сидит дома и пишет свою книгу. Несколько часов в неделю посвящает новой квартире и планам виллы в Со.