Русанов

Судьба Русанова могла проясниться уже в 1921 году, когда Бегичеву поручили поиск участников экспедиции Амундсена, Тессема и Кнудсена, отправившихся с зимующего судна на Диксон и пропавших без вести. Обследуя участок таймырского побережья южнее полуострова Михайлова 10 августа Бегичев обнаружил в куту одноименной бухты остатки большого кострища: «Я увидел сожженные дрова и подошел к ним. Здесь лежат обгоревшие кости человека и много пуговиц и пряжек, гвозди и еще кой-чего есть: патрон дробовой, бумажный и несколько патронов от винтовки. Я их собрал и принес в чум… Я разобрался с вещами, которые нашел. Патроны оказались норвежские военного образца 1915 года. Тогда я узнал, что погиб какой-то из спутников Амундсена» (Болотников, 1976, с. 166). Как будто все однозначно…

И только в 1973 году Никита Яковлевич Болотников, биограф Бегичева, обратил внимание на странные совпадения в характере находок 1934 и 1921 годов… Бегичев в своем дневнике описал свои находки (из которых самая важная — человеческие останки) достаточно скупо. Однако существует опись доставленного С. А. Рыбиным из Комитета Северного морского пути в Новониколаевск (теперешний Новосибирск). В ней отчетливо прослеживается «французский след» в виде 25-сантимовой монеты и пуговиц с французскими клеймами — это во-первых. Да и сами по себе находки удивляют своим назначением. Зачем норвежцам понадобился полевой барометр-анероид, применяемый обычно в геологических маршрутах? Зачем в условиях практически «ночного» маршрута (октябрь-ноябрь) им были нужны солнцезащитные очки-консервы, откуда взялась у дальнозорких моряков оправа пенсне? (Известно, что пенсне носил механик Семенов с «Геркулеса».) Зачем в сухопутном маршруте был нужен багор? — и так далее. Остановимся все же на главном — человеческих останках и датировке обнаруженных патронов.

По поводу первого сомнения возникли уже при приемке материалов поисковой экспедиции, что отражено в заключении Рыбина, детально опросившего участников поиска: «Факт нахождения костей так серьезен, что при расспросах об этом обстоятельстве я приложил особое старание, чтобы понять, на основании каких признаков нашедшие убедились в том, что кости эти принадлежат человеку; и в результате же у меня самого такого убеждения не получилось… Размеры отдельных костей не превышали… длины десяти сантиметров, и только одна тонкая плоская кость, которую нашедшие признали за кость от черепа человека, и, как мне показалось, на этой именно кости построена уверенность их в том, что здесь сожжен труп человека» (Болотников, 1976, с, 183). Надо сказать, что ссылки на находки человеческих костей представляются всем поисковикам, особенно любителям, решающим доводом и поэтому встречаются очень часто, но, как это уже показано выше, путаница в их происхождении (от животных или человека) также рядовое явление.

По поводу второго едва ли не главное свидетельство принадлежит Бегичеву — патроны выпуска 1915 года, то есть после отправления экспедиции на «Геркулесе». Однако не менее важна идентичность патронов, найденных Бегичевым и среди находок 1934 года с одинаковым клеймом «R2P-1912». Наконец, дробовые патроны не нужны были норвежцам Тессему и Кнудсену просто из-за отсутствия мелкой дичи в то время года, когда состоялся их поход. В сохранившихся патронах нет выпущенных позднее 1912 года, а что касается ссылок по памяти — увы, человеческая память весьма несовершенна. Не случайно анализировавшие, хотя и с запозданием, находки 1921 года Н. Я. Болотников и Н. Н. Ур-ванцев пришли к общему заключению — Бегичев и его спутники вышли на стоянку участников русановской экспедиции на «Геркулесе» — третью из известных, а по времени обнаружения, таким образом, — первую. Но так как поисковики были ориентированы на поиски норвежцев (что они позднее и выполнили, но в другом месте), то свою первую находку они также связали с исчезновением норвежских моряков из экспедиции Амундсена. А жаль — более тщательные поиски могли бы привести к обнаружению еще сохранившихся в то время письменных документов Русанова и его спутников, раскрывающих заключительные события его последнего вояжа. Надо сказать, что в 70-е годы уже прошлого века была предпринята попытка установить сам факт кремирования человеческого тела средствами современной судебной медицины, она оказалась неудачной, поскольку сам исторический памятник оказался уничтоженным в результате своеобразного паломничества многочисленных любительских экспедиций, увы! Не повезло Русанову и его отважным спутникам ни в его последней экспедиции, ни в наше время — к этому нечего добавить.

С каждым годом шансы разгадать загадку, оставленную первопроходцем, таяли. Теперь надо было не упустить детали, которых все же оставалось немало. Так, в 1957 году остров Попова — Чукчина посетил знаток Таймыра гидрограф В. А. Троицкий, исходивший собственными ногами практически все его побережье. (Позднее он защитил кандидатскую диссертацию в Арктическом и антарктическом научно-исследовательском институте по восстановлению маршрутов различных экспедиций в этой части Арктики.) Последовали новые находки, включая все те же патроны 16 калибра, причем дробовые, характерные барочные гвозди с квадратной шляпкой, остатки ящика из-под консервов, носовую часть шлюпки с такими же гвоздями с квадратной шляпкой, остатки одежды и многое другое, причем повторился «французский след», судя по находке золотой (или позолоченной) запонки с фирменной маркой Klementz plate. На соседнем безымянном острове, получившем имя капитана «Геркулеса» Кучина, был обнаружен частично замытый галькой еще один фрагмент шлюпки со следами ремонта все с теми же характерными гвоздями с квадратной шляпкой. Сам Троицкий оценил значение своих находок достаточно сдержанно, как и подобает серьезному исследователю, отметив, что «чего-либо принципиально нового по сравнению с тем, что было известно ранее, обнаружить не удалось» (1962, с. 283). Однако уважаемый Владилен Александрович скромничал — собранная им информация об остатках экспедиции Русанова на материке спустя десятилетия сыграла свою роль, причем важнейшую, поскольку им были получены сведения о какой-то давней стоянке на восточных склонах горы Минина, о человеческих скелетах в двух километрах восточнее горы Высокой и т. д. В целом вся совокупность находок и сведений о них рисовала путь участников экспедиции от острова Геркулес через остров Колосовых и полуостров Михайлова на протяжении около сотни километров в юго-юго-западном направлении, то есть к ближайшим жилым местам в низовьях Енисея, что в высшей степени логично. Я помню, как в беседах с Владиленом Александровичем мы дискуссировали самые разнообразные версии. Например, расхищение ближайшими зимовщиками-промысловиками имущества, оставшегося после гибели русановцев, включая особо ценное — огнестрельное оружие. А учитывая свирепствовавшее в то время ОГПУ в связи с активизацией контрреволюционного элемента в период коллективизации, эти «дети Севера», сбежавшие в Арктику от непонятных событий на материке, держали язык за зубами среди людей с Большой Земли, чья деятельность для них нередко оставалась просто непонятной. Или другой вариант — последствия указания местных полицейских властей после знаменитого восстания туруханских ссыльных анархистов, разрешавшего аборигенам отстреливать всех появившихся в тундре неизвестных местным властям — такое тоже могло случиться в этих забытых Богом местах…

Не случайно живучим оказался миф о возможном открытии Русановым Северной Земли, особенно при отсутствии критического восприятия слухов и непроверенных сообщений. С другой стороны — никто и не удивился, если бы к заслугам Русанова добавилось бы еще и открытие очередного архипелага — это было так похоже на него.

Поводом для очередной легенды явился слух о находке какого-то скелета (опять скелет — как в старых пиратских легендах о таинственных кладах на далеких островах!) в заливе Ахматова на Северной Земле. По сообщению одного из ведущих гидрографов Главсевморпути той поры А. И. Косого, эта находка была сделана 12 июля 1947 года и с чужих слов описана им с подробностями и деталями, что делало версию крайне правдоподобной: «В 300 метрах от берега на поверхности земли, на участке радиусом около тридцати метров были разбросаны отдельные кости: правая голень со ступней, часть позвоночника, ребра, правая лопатка. В том же месте были обнаружены остатки костра, вокруг которого валялись пять вскрытых пустых консервных банок. По остаткам костра, ржавчине можно было без труда определить, что трагедия, следы которой были неожиданно открыты, разыгралась всего лишь несколько десятков лет назад» (1949, с. 308). Пожалуй, такая детальность добавляла убедительности слуху, а главное, позволяла в дальнейшем выстроить логическую цепочку в действиях Русанова после ухода с Новой Земли. Действительно, скелет мог принадлежать только одному из участников его экспедиции, поскольку судьбы участников экспедиции Вилькицкого и зимовщиков-североземельцев советского периода прослеживались по имевшимся документам самым детальным образом. При этом маршрут с выходом на Северную Землю (о существовании которой Русанов не знал, поскольку она была открыта экспедицией Вилькицкого лишь в сентябре 1913 года) в целом совпадал с тем, что был указан в последней телеграмме из Маточкина Шара. В этом случае находки на острове Попова — Чукчина можно было объяснить как принадлежавшие русановцам, отправленным на Большую Землю с каким-то сообщением (совсем как Тессем и Кнудсен немного позднее в экспедиции 1918–1920 годов Амундсена), после чего следовал сенсационный вывод — Русанов открыватель Северной Земли или, по крайней мере, один из сооткрывателей наравне с экспедицией Вилькицкого в 1913 году. Легенда красивая настолько, что даже автор настоящих строк однажды не устоял перед ней и выдал свой вариант на страницах популярного журнала, за что и получил отповедь от маститого историка, причем заслуженно (Корякин, 1975; Белов, 1977).