Страница 74 из 80
Все его стихотворение «Гражданство» состоит из афоризмов, характеризующих страну, которой управляет идеальный монарх. Там закона боятся, как царя, а царя страшатся, как закона, там слушают только законы, а не «велесловных риторов», и все страшатся бесчестья, почитают добродетели, осуждают злобу. Глава государства не поддается злу, граждане и не слишком богаты, и не слишком бедны, против обид выступают праведные борцы, благих — ублажают, а злых — казнят, граждане там слушают начальных людей, а те, в свою очередь, почитают закон — именно это укрепляет государство и делает царство чинным и славным!
Образ идеального монарха, нарисованный Полоцким, как бы продолжает давнюю традицию древнерусской публицистики, в частности И. С. Пересветова. Не просто сильный, властный правитель государства, а мудрый царь, подчиняющийся закону и заставляющий своих подданных уважать закон, — вот идеал Полоцкого.
В стихотворении «Начальник» Полоцкий также рисует образ идеального правителя. Он сравнивает начальника с пастырем (пастухом), а его подчиненных — со стадом овец. Когда приходит пастух в стадо, то лежащие овцы подымаются, так же должны поступать и подчиненные в отношении своего начальника, а тот, в свою очередь, должен о них заботиться, как пастух о своих овцах. Как овцы боятся палки пастуха, так и начальник должен управлять своим жезлом: виновного — наказать, невежду — наставить. Овцы хорошо знают голос пастуха и повинуются ему, так и подданные должны слушаться речей начальника. Как пастух ведет стадо на хорошее пастбище, так и начальник должен быть образцом для подчиненных и вести их в соответствии с законом вперед. Как овцы питают пастуха молоком, мясом, дают шерсть, так и подданные должны исполнять свой долг — питать начальников и не роптать при этом. Пастух охраняет стадо от волков, не спит и день и ночь, а когда стрижет овец, то шкуру не режет. Так и начальники должны охранять подчиненных от врагов.
Другое свое стихотворение Симеон начинает такими словами: блаженна страна и тот град, где благой начальник, горе той стране и граду, где начальник злой. Каковы же добродетели благого начальника? Это благочестие, смирение, отсутствие самомнения (надо спрашивать совета умных, очи видят лучше, чем один глаз, спасение — в совете многих!), правдолюбие, защита подчиненных, правосудие, невнимание к льстецам и подкупам, кротость, доступность.
Итак, перед нами образ смиренного, благочестивого правдолюбца, соединяющего в себе кротость и незлобивость со строгостью к преступникам, защищающего подчиненных, любящего истину.
Но Полоцкий нарисовал и не менее впечатляющий образ тирана. В стихотворении «Разнствие» он отсылает того, кто хочет узнать разницу между царем и тираном, к книгам Аристотеля, который так говорит: царь ищет и желает подданным прибытков, а тиран, не заботясь о «гражданской потребе», думает только о личном благополучии. Тиран тщеславен и славолюбив. Ганнон, князь карфагенский, до того был поражен этим пороком, что накупил говорящих по-человечьи птиц, «научил их произносить: «Князь Ганнон бог есть» — и выпустил на волю, чтобы они славили его по всему свету. Но, выпущенные на волю, птицы забыли имя Ганнона и запели «гласом естественным», князь же Ганнон обратился в посмешище людям. Так и многие в наши дни славолюбцы собирают вокруг себя льстецов, поят и кормят их, чтобы они их славили, но вот оскудевают подаяния — и льстецы разлетаются, как птицы, и вместо славы поют хулу.
Большой цикл своих стихотворений Симеон назвал «Казнь», он рассказал в нем о том, что казнь божья рано или поздно настигает всякого гордеца и мучителя. Так, в скота был превращен гордый Навходоносор, в вепря — армянский царь-мучитель Тиридат, польского короля Попела вместе с женой и двумя сыновьями съели в башне мыши, а гонитель христианской веры Валериан попал в плен к персидскому царю Canopy и служил ему подножием, когда тот садился на коня. Тяжкая смерть настигла наваррского короля Каруля, жившего все время в блуде: его охватил страшный озноб. Врачи велели обернуть его сукном, смоченном в крепкой водке. Раб начал зашивать это сукно, ему понадобилось обрезать нитку, ножа поблизости не нашлось, и раб взял свечу и хотел пережечь нить. Вслед за ней вспыхнуло и все сукно, закричали дико врачи и все окружающие, но ничто уже не могло помочь королю: он умер в огне, как и жил все время в огне своей похоти. Цари-тираны, цари-мучители в конце своей жизни обречены на безумие и посмешество: Елиогавал для того, чтобы узнать число жителей Рима, приказывает собирать паутину, а по ее весу определяет количество сборщиков. Домициан развлекается тем, что протыкает иглой пойманных мух…
Благости и смиренности идеального царя Полоцкий противопоставляет жестокость и мстительность царя-тирана. Интересна история о Юстиниане II, которому отрезали в наказание за тиранство нос и отправили в изгнание; но вот ему удается возвратить себе царство, и на корабле он едет на родину. Началась буря, волны захлестывают корабль, советник умоляет царя дать обет не мстить за обиды. Но разве может тиран забыть это! «Пусть я потону, если забуду о мести!» — отвечает Юстиниан. И царь жестоко отомстил своим врагам, но вскоре поплатился за это и был убит вместе со своим сыном.
Царь-тиран обременяет население такими поборами и налогами, которые попросту противоестественны. В подтверждение этой мысли Симеон в стихотворении «Соль» говорит, что в некой земле по имени «Троада» бог дал всем людям великое множество соли, и все брали ее свободно, кому сколько угодно. Но некто Лизимах, объятый «лакомством» (то есть жадностью, стяжательством), велел обложить добычу соли большим налогом (мытом), и по воле бога соль внезапно исчезла и появилась вновь лишь тогда, когда мыто было отменено.
Один из исследователей видит в этом стихотворении намек на соляной бунт 1648 года. Скорее всего это простое совпадение. Показательно, что историю о Лизимахе и о соли Полоцкий дополняет сходным рассказом о целебной воде: в Эпире был лечебный источник, которым пользовались все жители. Князь эпирский, томимый жадностью, решил брать поборы с тех, кто пил из источника воду. Как только это случилось, источник (волею бога, естественно!) иссяк и забил вновь лишь тогда, когда поборы были сняты. Видимо, Симеон выбрал воду и соль как два наиболее необходимых для жизни человека продукта, а вовсе не из-за желания намекнуть правительству на несправедливость большого соляного налога, установленного указом от 7 февраля 1646 года.
Сребролюбие, скупость, корыстолюбие сурово осуждаются Полоцким. Калигула до того любил золото, что валялся на нем и в конце концов погиб. Вавилонский царь Калифа построил великую башню и всю ее наполнил золотом, серебром, драгоценными камнями. Пришли враги под Вавилон, но Калифа, жалея свои сокровища, не нанял ратников для защиты города. Враги захватили город и взяли Калифу в плен, и победители удивились скупости этого златолюбца. Они заключили его в башню, в которой было золото, не кормили и не поили его. И он умер среди своих сокровищ от голода.
Если идеальный царь почитает мудрых людей, то тиран их унижает. Так, Дионисий-мучитель забыл о том, что гордость и смирение зависят не от занимаемого поста: бывает, что высший смиряется, а низший становится гордым. Однажды Дионисий посадил философа Аристиппа на низкое место, тот улыбнулся и сказал: «Царь, отныне это место мною почтено и возвышено!» Показательно также стихотворение «Риза»: некий философ пришел однажды в царский дворец в худой одежде. Его не пропустили. Тогда он надел богатую ризу и беспрепятственно прошел к царю. Подойдя к трону, он начал целовать царскую ризу и воздавать честь не царю, а ризе его. На недоуменный вопрос царя он ответил, что «красная риза» почитается в этом царстве больше человека.
Поэту не нужно было искать примеры безудержной роскоши. 15 июня 1677 года царь Федор Алексеевич ходил на молебен в Ново-Девичий монастырь. На нем была ферезея (верхняя одежда без воротника с длинными, суживающимися к запястью рукавами), шитая золотом и серебром, поверх нее — ездовой кафтан из серебряной парчи «с золотыми травами», поверх кафтана зипун из белой тафты — для защиты от солнца. Шапка была красного бархата с золотыми запонками. В этой одежде царь доехал из Кремля до Земляного города (ныне — до Зубовской площади на Садовом кольце), здесь он переоделся, сменил золотую ферезею на белую «с серебряной струей», в которой и шел полем до монастыря. У монастыря еще раз переоделся в новую, золотную ферезею, в которой и слушал вечерню.