Страница 6 из 10
Конец истории описывает Катков: «Выслушав приговор, Мясоедов попросил разрешения послать телеграмму царю и семье, и затем потерял сознание. Телеграммы, в которых Мясоедов утверждал, что невиновен, и просил родных смыть позор с его имени, так и не были отправлены, их подшили к делу. Казнь состоялась в ту же ночь после неудавшейся попытки Мясоедова покончить с собой»[6], «…теперь, по моему мнению, — говорит Мельгунов, — можно считать неоспоримо доказанной не только невинность самого Мясоедова, но и то, что он пал жертвой искупления вины других. На нем в значительной степени отыгрывались, и прежде всего отыгрывалась Ставка». Хотя Колаковский позднее признался, что фамилию Мясоедова узнал из газет в 1912 г., Дума и ее поклонники не сомневались ни в измене Мясоедова, ни в том, что первым эту измену раскрыл Гучков. Вслед за казнью Мясоедова последовало увольнение военного министра Сухомлинова, и оба факта пригодились для дальнейшей пропаганды.
По словам Глобачева, «Керенский поспешил написать открытое письмо председателю Государственной думы Родзянко, между прочим нигде открыто не напечатанное, с резким осуждением и обвинением в государственной измене правительства и командного состава. Письмо, в виде отдельных листовок напечатанное в тысячах экземпляров, распространялось из-под полы в Петрограде и провинции, в чем и был весь его смысл, т. к. правды в нем не было ни на грош. Но успех оно имело, в особенности в студенческих и рабочих кружках».
Очевидно, что Гучков, который к тому же «давно и широко раскинул сети своих сношений как с командным составом армии, так и со служащими в центральных управлениях министерства», был объектом надежды и зависти масонов. Однако договоренности между ними до последнего времени не возникало; возможно, потому, что у масонов не было подходящего случая. Тем не менее ничего не подозревавший Гучков был окружен целой масонской цепью. Масоны занимали главные должности в военно-промышленных комитетах, председателем главного из которых — Центрального военно-промышленного комитета, ЦВПК, был Гучков. Одновременно он входил и в Прогрессивный блок. Заместителем председателя ЦВПК был масон Коновалов, а председателем киевского ВПК — масон Терещенко.
Официально ЦВПК занимался распределением военных заказов. На деле эта организация готовила государственный переворот. С некоторого времени, вероятно, с 1914 или с 1915 г., Гучков от прежних целей причинить Государю как можно больше неприятностей перешел к идее переворота: «Когда я и некоторые мои друзья в предшествовавшие перевороту месяцы искали выхода из положения, мы полагали, что в каких-нибудь нормальных условиях <…> выхода найти нельзя, что надо идти решительно и круто, идти в сторону смены носителя верховной власти <…> В этом направлении кое-что делалось до переворота, при помощи других сил и не тем путем, каким в конце концов пошли события…», подразумевая под «другими силами» свои связи с рабочими и военными кругами.
Связь с рабочими Гучков установил через рабочие группы, выборы в которые были осуществлены к началу 1917 г. в 58 комитетах из 244 и постоянно действовали в ВПК в обеих столицах, в Киеве и в ЦВПК. Рабочие группы выбирались выборщиками от рабочих военных заводов. На первых выборах в рабочую группу ЦВПК в сентябре 1915 г. большевики, недооценив Гучкова, отказались принять участие в выборах и сорвали их. Рабочая группа была избрана только через два месяца. В нее вошли меньшевики и эсеры. Председателем группы был меньшевик Кузьма Гвоздев, который сразу заявил, что самодержавие — это «наш страшный внутренний враг». В январе 1917 г. рабочая группа ЦВПК выпустила воззвание с призывом к «решительному устранению самодержавного режима». В то же время Хабалов писал Гучкову, что рабочая группа «занялась обсуждением политических вопросов в резко революционном направлении». Суханов пишет, что рабочая группа «не пользовалась популярностью среди рабочих масс», это было «сотрудничество в сфере «казенных заказов»»; такой же точки зрения придерживается и официальная историография и, как обычно, впадает в ошибку. Насколько влиятельны были рабочие группы, видно из того, что Гвоздев вошел после революции во временный Исполком Совета рабочих депутатов, а в сентябре-октябре 1917 г. был министром труда во Временном правительстве. «Рабочая группа с самого начала своего существования занялась исключительно политической работой, — пишет начальник Петроградского охранного отделения ген. Глобачев. — Она имела свое отдельное помещение, свои отдельные заседания, свое делопроизводство и полную связь с заводами и фабриками».
Охранное отделение отлично знало обо всех целях и действиях рабочей группы через своих агентов в ее составе. Одного из них — Абросимова — Гучков сразу разглядел, но при всем своем уме очевидно недооценил охранное отделение, посчитав, что оно опирается на этого «недалекого, неспособного, насвистанного» агента. В действительности же у Абросимова были довольно натянутые отношения с Глобачевым, считавшим, что Абросимов «торговал на две лавочки», а все сведения о работе рабочей группы шли от другого сотрудника охранки — Лущука, состоявшего в секретариате группы.
Добившись через своего друга Поливанова утверждения устава Военно-промышленного комитета, Гучков не переставал агитировать армию. Однако военные значительно больше были настроены на работу, чем на разговоры, а потому к нему были почти все равнодушны. В 1916 г. Гучков выбрал себе очередную жертву — начальника штаба Верховного Главнокомандующего ген. Алексеева. В августе распространилось его письмо, адресованное Алексееву. Тон этого письма такой бредовый, что вызывает сомнения в его подлинности, но здесь уже все авторы сходятся на том, что распространял письмо сам Гучков. Кроме типичных нападок на министров письмо содержало еще откровенные комплименты Алексееву вроде «гниющий тыл грозит еще раз, как было год тому назад, затянуть и Ваш доблестный фронт и Вашу талантливую стратегию, да и всю страну, в то невылазное болото…» и т. д., или «будьте уверены, что наша отвратительная политика (включая нашу отвратительную дипломатию) грозит пресечь линии Вашей хорошей стратегии».
Осенью 1916 г. письмо попало к Государю, который прямо спросил Алексеева, переписывается ли он с Гучковым. Алексеев сказал, что не переписывается, и не нашел даже самого оригинала письма в своем столе. «Он был корректен, он бы себе не позволил», — говорит Гучков. Катков по этому поводу справедливо замечает, что Алексеев не смог бы сказать неправду в лицо Государю, которому он присягал. Весь эпизод передан Штюрмером со слов Государя, а значит, выводит дальше Катков, «уклонился от истины» Государь. Катков считает, что Алексеев с Гучковым переписывался, по следующим двум поводам: письмо начиналось со ссылки на предыдущее, военный корреспондент Ставки Лемке тоже говорит о переписке. Притом книге Лемке ни один серьезный исследователь не доверяет, а ссылку на предыдущее письмо Гучков мог прибавить для большей убедительности. Из разговора Государя и Алексеева видно, что Гучков так и не послал письмо самому Алексееву, а просто распространял по стране свое сочинение в качестве прокламации. Через двадцать лет Гучков сам сказал правду: «Некоторые свои горькие наблюдения и советы я излагаю письменно и посылаю их Алексееву. Посылаю не по почте, не ожидаю ответов и не получаю их»[7].
Дело, вероятно, было проще, чем оно виделось Каткову. Гучков еще с февраля 1916 г. пытался договориться с Алексеевым, но, видя, что не может привлечь его на свою сторону, решил скомпрометировать его вымышленными связями с оппозицией, в надежде, что Государь его уволит и заменит более сговорчивым человеком (как это произошло, когда Сухомлинов был заменен Поливановым, за которым «стояла тень Гучкова»). Однако очередная интрига провалилась, потому что, по словам полк. Мордвинова, «Его Величество относился к ген. Алексееву с большей симпатией и любовью, чем к другим». Гучков, тем не менее, объявлял, что Алексеев присоединился к заговору, потому что Алексеев был популярен и его участие, даже мнимое, могло подтолкнуть других. Несмотря на это, те, кто хорошо знал Алексеева, не верили в его участие в заговоре. Ген. Брусилов пишет, что не верил вообще в слухи о дворцовом перевороте именно «потому, что главная роль была предназначена Алексееву, который якобы согласился арестовать Николая II и Александру Федоровну; зная свойства характера Алексеева, я был убежден, что он это не выполнит».