Высший пилотаж

Лучше всего было бы подняться и уйти, поблагодарив за гостеприимство. Но это пока невозможно.

Тогда он громко застонал и... «потерял сознание».

— Отключился, — спокойно констатировал Белецкий. — Передозировка сильнодействующих средств.

— Но я не давала никаких таблеток, — растерянно пробормотала Маша.

— Таблеток? Ха-ха! А твои гладенькие плечики? Они гораздо опаснее любых медикаментов. Самый мощный наркотик! Предупреждал ведь — прикрой.

Соколов, прикинувшись бесчувственным, вслушивался в их перепалку с жадным, болезненным любопытством. Никогда прежде он не имел привычки приникать к чужим замочным скважинам: шпионить низко, постыдно, недостойно. Но так сложились обстоятельства, что избежать этого невозможно. Да и, признаться, не хочется. Все, что касалось Марии Колосовой, вызывало у него жгучий интерес.

Что ж, «взялся за гуж — не говори, что не дюж». Притворяться — так уж до конца. Конспирация так конспирация.

Пришлось собрать всю силу воли и не дернуться даже тогда, когда к его ноздрям поднесли нашатырный спирт.

Услышал обескураженный Машин голос:

— Не помогает...

Антон отвечал с жестоким злорадством:

— Доконала беднягу! Вот что значит роковая женщина!

Маша пропустила его выпад мимо ушей:

— А ведь только что разговаривал, смеялся даже. Я было обрадовалась...

В ответ — садистская реплика Кощея:

— Чему тут удивляться? Так часто бывает: улучшение наступает перед самой кончиной.

— Ох!

— Так что жди: сейчас начнет улетать. Все от того же корня — леталь...

— Замолчи! Какой же ты все-таки...

— А знаешь, Мери, тебе к лицу сердиться. Глазоньки так и вспыхивают. Темперамент!

Боже, до чего хотелось Соколову взглянуть, как вспыхивают от гнева глаза сказочной девушки! Однако он сдерживался, по-прежнему не подавая признаков жизни.

Двое ссорились, и третьего это радовало.

Правда, сам он казнил себя: «Гнусно, мелко. Жили люди душа в душу — и вот я свалился им как снег на голову. Вернее, не как снег, а как бомба. Взорвал их любовь и покой, а сам еще и доволен. Может быть, Мария сейчас несчастна, и это я, я нанес ей такой удар! Вместо того чтобы молиться на нее. Но я... готов молиться. Постойте-ка... Я, Иоанн Соколов, готов молиться на бабу? Нет, не на бабу. На женщину... Самую необыкновенную из всех, которых я встречал, а встречал-то я немало... И все-таки — они не пара. Нельзя им быть вместе. Это ее погубит. Хочу, чтобы они расстались! Пусть я негодяй — все равно. Хочу, хочу! А если я ставлю себе цель, то всегда добиваюсь ее. Так что пускай ссорятся, а я придумаю что-нибудь, чтобы подлить масла в огонь. Хотя это и гнусно с моей стороны...»

Мария говорила жалобно, просяще:

— Антон, сделай же что-нибудь! Помоги ему!

Ответ прозвучал холодно:

— Я пришел не для этого.

— А для чего?

— Получить должок.

«Неужели она задолжала ему деньги? — изумился Иоанн. — А мне показалось, что она вполне обеспеченна. Обычно владельцы таких дач не нуждаются в деньгах».

Маша тоже не сразу поняла, о чем речь:

— Какой должок?

— Вот что называется «девичья память». Разве ты не обещала посидеть у меня на коленках? Да-да, вот на этих самых.

— Ты что, серьезно?

— Естественно. Мы ведь заключили сделку. Я осматриваю твоего ненаглядного, а ты взамен...

— Перестань! — В голосе девушки слышались и неприязнь, и презрение, и даже страх.

А в сердце Иоанна Соколова, по мере осознания ситуации, расцветало ликование. Как большой белый цветок под щедрым солнцем.

Они заключили сделку? Ради гостя, которого Антон назвал Машиным «ненаглядным»?

Значит, чудесная русоволосая женщина вовсе не желает сидеть у Кощея на коленях? Ну конечно! Противно даже представить себе его тощие, острые, мосластые колени. Фу, мерзость!

Как вообще могло прийти в голову, что Мария испытывает к этому подонку какие-то чувства?

Да эта тварь просто домогается ее! Вот, заскрипел, как несмазанная дверь:

— Иди же сюда, Мери, девочка! Ты дала слово чести! И придется его сдержать.

Такой молодой, а голос старческий, дребезжащий.

И, как колокольчик, другой голосок, юный и мелодичный, только слышна в нем брезгливость:

— Не тронь меня!

— Не сдержишь — заставлю. Никто мне не помешает...

«Ты так считаешь, мразь? — едва не выпалил вслух Иоанн. — Эх, просчитаешься!»

— Я ведь много не прошу, — продолжал Белецкий. — Ну, только на секундочку.

Иоанн услышал легкие, нерешительные женские шаги. Один... другой... Она шла медленно, точно приближаясь к эшафоту. Рывок. Ее резко дернули за руку? Затем раздался короткий, отчаянный всхлип. И — сразу же довольный полушепот Антона:

— Вот та-ак... Видишь — ничего страшного. А ну-ка...

— Ай! Что ты делаешь! — вскрикнула девушка.

— То, что давно хотел сделать! А ты все не дава-ала...

— Пусти!

Тут Иоанн напрягся и, превозмогая острую боль в боку, со стоном перевалился с диванчика на пол.

Белецкий от неожиданности выпустил Марию. Та отпрыгнула в сторону и, переступив через тело летчика, присела позади него на корточки, как будто полумертвый человек мог быть надежным барьером.

«Держись, Иона! — приказал себе Соколов. — Не смей потерять сознание! Ты взял верный курс, так не выпусти ситуацию из-под контроля!»

А похолодевшие нежные пальчики вдруг крепко схватились за его мускулистую руку. Непонятно было, чего хочет Маша: не то проверить у больного пульс, не то заручиться его поддержкой. Похоже, подсознательно желала того и другого сразу.

— Антон, что это с ним было? — почти истерично выкрикнула девушка. — Судорога? Да? Я видела — его всего изогнуло. А потом так и подкинуло.

— Сучка, — процедил в ответ Белецкий, тяжело дыша. — Мне плевать, что с ним было. И что будет — тоже. А до тебя я все равно доберусь.

«Только через мой труп, — подумал Иоанн. — Вот ведь ирония судьбы: от состояния трупа я и впрямь недалек. Ну что ж, попробуй перешагни через меня, гад!»

Антон именно это и попытался сделать. Иоанн почувствовал его движение, даже не поднимая век.

И тут же изобразил новую судорогу, более продолжительную, чем первая. И более результативную. У него вдруг «свело» руку с той стороны, где ребра были целы, и тощая щиколотка Белецкого оказалась намертво зажата у Соколова под мышкой.

— Черт! — Биолог прыгал на одной ноге, пытаясь высвободить вторую, но тщетно. Уже десять лет миновало с тех пор, как Иоанн отслужил в десантных войсках, однако полученные там навыки не забылись. Тем более что он время от времени обновлял их.

Элементарный зажим. Самый простой. Но тонкие, астенические Кощеевы косточки вполне могут хрустнуть и от такого.

— Он нарочно, — заверещал Белецкий. — Сговорились? Спелись? А еще недотрогу из себя корчила!

Маша пока не понимала, что происходит и на чьей стороне сила. Она испугалась за раненого:

— Идиот! Ты ему второе ребро сломаешь!

— С наслаждением! — огрызнулся Белецкий и поставил свободную ногу на грудную клетку летчику. Сильно притопнул, больно, со смаком! Наивный. Он тут же получил несильный удар под колено, даже не удар, а так, легкое касание кончиком пальца. Пришлось оно, однако, в нужную точку — туда, где выходят нервные окончания.

Ноги у Антона подогнулись, точно его дернуло током, и Кощей рухнул ничком на крепкое, хоть и покалеченное тело своего противника.

А на лице Иоанна даже ни один мускул не дрогнул, глаза так и оставались закрытыми, будто он был в глубоком обмороке. Соколов входил в азарт, схватка начинала захватывать его. До сих пор не приходилось биться зажмурившись и притворяясь мертвецом.

Он бы с удовольствием продолжал эту игру, если б его вдруг не пронзило острое чувство отвращения. Антон корчился на нем, пытаясь высвободиться, и Иоанн неожиданно ощутил на животе прикосновение его голого мужского естества. Халат-то у Кощея был без застежки, а под ним — ничего.

Содрогнувшись теперь уже по-настоящему, летчик ослабил зажим, позволив биологу высвободиться. Тот, чертыхаясь, стал отползать, и тогда Соколов, выбрав момент, резко согнул колено. Удар пришелся Белецкому в пах.