Шарлотта Корде

Никаких дел у Шарлотты в Кане не было. Революция вырвала девушку из замкнутых стен монастыря, где так или иначе она сумела найти некое равновесие между реальностью и своими героическими устремлениями. Очутившись в открытом всем ветрам мире, взбудораженном революцией, она приветствовала этот мир, ей была близка революционная риторика. Франция виделась ей в образе афинской демократии и республиканского Рима. Прекрасная суровая Республика в белой тоге, карающая мечом тиранов и награждающая лавровым венком добродетельных граждан. Но повседневность, с которой ей пришлось столкнуться, была далека от идеала. Свобода выражалась в притеснении священников, в ругани базарных торговок, поносивших аристократов, в безнаказанных расправах, учиняемых возбужденной и часто пьяной толпой. Возможно, если бы Шарлотта умела слушать не только голос разума, но и голос сердца, ей было бы легче переносить ее теперешнее положение. Возможно, если бы она была парижанкой, как Манон Ролан, она нашла бы для себя отдушину в политической деятельности. Если бы, как Олимпия де Гуж, поняв, что не создана для семейной жизни, стала бы добиваться славы с пером в руках, наверное, на душе у нее было бы не так тяжело. От внутренней неустроенности она в то время была очень разной — то веселой и энергичной, то мрачной и молчаливой, то равнодушной и целиком поглощенной какими-то неведомыми заботами.

Внутренние искания Шарлотты не могли не отразиться на ее отношениях с мадам де Бретвиль, и, видимо, поэтому, пишут о них очень разное. Кто-то считает, что тетка робела перед своей задумчивой и решительной племянницей, кто-то, наоборот, уверяет, что она в ней души не чаяла. Горестная, бесцветная жизнь без любви и страсти сделала мадам де Бретвиль затворницей. Дочь Огюста Лекутелье де Бонбоска, старого скряги, у которого даже в мыслях не было обеспечить дочь, она, как и Шарлотта, рано лишилась матери и едва не осталась старой девой. Ибо, встречая очередного претендента на руку дочери, господин Лекутелье немедленно сообщал ему ту смехотворную сумму приданого, которую он готов был дать за нею, и претендент немедленно ретировался. В сорок лет мадемуазель Лекутелье все же вышла замуж — за разорившегося государственного казначея, привлеченного не столько невестой, сколько видами на приданое. Через год, в 1768-м, у супругов родилась дочь, а вскоре подагра приковала мужа к инвалидному креслу. Тем временем господин Лекутелье, несмотря на возраст, чувствовал себя прекрасно, продолжал заводить любовниц и кутить в свое удовольствие. Инвалид проявлял нетерпение, его супруга плакала, а господин Лекутелье в восемьдесят шесть лет вступил в брак со своей семидесятишестилетней любовницей Мари Соланж Бургиньон, с которой состоял в отношениях почти 50 лет. В 1788 году скончалась двадцатилетняя дочь мадам де Бретвиль, а следом и супруг, так и не дождавшийся наследства жены. Несчастная дама осталась одна, с кошкой и собакой, практически без средств к существованию. Но умер ее отец, и она получила, наконец, причитавшуюся ей половину наследства, выразившуюся в 40 тысячах ливров дохода и большей части семейных бриллиантов. Так буквально в одночасье мадам де Бретвиль превратилась в богатую и одинокую вдову.

Наверное, постепенно Шарлотта все же заменила мадам де Бретвиль ее рано умершую дочь. «Я не могу больше жить без нее. В ней какая-то чарующая смесь энергии и кротости. Это сама доброта в соединении с правдивостью и тактом», — передают ее слова современники. Но не исключено, что они просто домысливали за мадам де Бретвиль. По настоянию подруги, мадам Луайе, тетка купила племяннице несколько модных платьев, кое-какие необходимые вещи, вывела ее в свет и познакомила с тем узким кругом, с которым сама поддерживала отношения. Она даже попыталась привлечь в этот круг молодых людей, которые могли бы составить партию Шарлотте. Но пожилая дама получила наследство, а с ним и положение уже на закате жизни, а потому не обзавелась ни новыми привычками, ни новыми друзьями; ее обеды не отличались изысканностью, гости — остроумием, дом не блистал ни роскошью, ни удобством, а доставшиеся ей семейные драгоценности она надевала очень редко. Одно время она, кажется, даже хотела завещать Шарлотте свое состояние, хотя племянница никогда особенно не сближалась с теткой, относилась к ней ровно, сильных чувств не испытывала. Впрочем, для родных Шарлотта всегда оставалась «вещью в себе».

В сущности, вся короткая биография Шарлотты Корде, вплоть до роковой недели, каждый день которой стал ступенью, ведущей на вершину славы и бессмертия, соткана из сплошных предположений. «О ней сохранилось весьма мало исторических данных. Она появляется на сцене истории подобно метеору и также быстро исчезает от ослепленных взоров зрителя. Весь духовный образ ее облечен таинственностью, делающей ее неотразимо привлекательной», — утверждает Н. Мирович в романтической биографии Шарлотты Корде. Современники, оставившие воспоминания о Шарлотте, писали о ней, находясь под влиянием совершенного ею подвига, а потому невольно подчеркивали те черты ее характера, которые, на их взгляд, предвещали ее будущую героическую жертву. А при жизни Шарлотты о ней наверняка судили и рядили точно так же, как о ее подругах, и перешептывались за ее спиной, гадая, отчего такая красивая девушка никак не выйдет замуж. Возможно, жалели ее как бесприданницу, возможно, называли синим чулком — из-за пристрастия к серьезному чтению. Пишут, что она сама шила платья и даже собственноручно вышила свою амазонку из белого сукна. Однако относительно ее умения одеваться высказывали сомнения. Говорят, она любила строгие серые платья (сказывалось влияние монастыря). Мадам де Маромм вспоминает: «Моя матушка решила привить ей хороший вкус, и мне нередко приходилось преодолевать сопротивление Шарлотты, когда я хотела причесать ее и украсить ее волосы лентами. Матушка лично выбрала фасон ее платьев, и в них мадемуазель д'Армон совершенно преобразилась, несмотря на то, что она по-прежнему не уделяла должного внимания своей внешности». Известно, что мужчины восхищались ее густыми волосами, которые она носила распущенными или перехваченными лентой. У нее был прекрасный цвет лица, и, кажется, она столь же охотно носила розовые платья. Так кто же она: элегантная кокетка или синий чулок?

Пишут, что ее энтузиазм, порожденный романтическим восприятием подвигов героев древности, проистекал от слепой веры в слова и неумения анализировать факты. Воспитанная в монастырских стенах, она всерьез воспринимала тирады о добродетелях и патриотизме, забывая о том, как легко вчерашние рабы становятся тиранами. Впрочем, женщины всегда, даже в век философов, склонялись более к чувствам, нежели к разуму. Когда события вокруг порождали взрывы неконтролируемых страстей, когда политические страсти накалялись и проигрыш в политическом споре становился равнозначным смерти, в груди с виду спокойной и уверенной в себе Шарлотты кипели нерастраченные страсти. Какой стороне отдать пыл души?

Собственно, именно для ответа на этот вопрос Шарлотта и приехала в Кан, а вовсе не для того, чтобы снискать расположение пожилой родственницы. Девушке очень понравилось ее новое жилище: дом мадам де Бретвиль располагался в центре города, напротив стремила в высь готические шпили церковь Сен-Жан, подальше виднелась крыша особняка интендантства на улице Карм, где в июне 1793 года расположится штаб бежавших из Парижа жирондистов. Таким образом, даже сидя у окна, Шарлотта оказывалась в центре событий.

Мадам де Бретвиль и ее круг, вполне резонно, были приверженцами монархии. Шарлотта сопровождала тетушку в церковь, в собрания, но везде скучала, ибо всякий раз, когда она пыталась завести разговор об общественном благе, возможном только при республиканском строе, когда начинала цитировать любимого ею Плутарха, собеседники либо испарялись, либо переводили разговор на никчемные, по ее мнению, темы. К счастью, девушка давно уже не нуждалась ни в чьем обществе, черпая энергию и силы в собственных убеждениях. Рассказывают, как однажды за столом она заспорила с обедавшим у мадам де Бретвиль генералом. Когда генерал стал возражать девушке, она, сжимая в руке нож, заявила, что при иных обстоятельствах она бы заколола его вот этим самым кинжалом. Об этом случае поведала приятельница Шарлотты, мадам Готье де Вилье, но была ли она действительно свидетельницей столь патетического финала политической дискуссии или он сложился у нее в голове из обрывков воспоминаний уже под влиянием поступка Шарлотты, неизвестно.

37

Корнель. Родогуна / Пер. Э. Линецкой.