Страница 40 из 66
«Он призвал всех высоких мужей Франции и тех, которые, как он знал, более прочих любили корону, и сказал им: „Сеньоры, вам известно, что ваш сеньор, король Франции, в отъезде; весь блеск его рыцарственности поблек, а король Англии пренебрегает нами. Если мы двинемся вперед и возьмем Иерусалим, не скажут, что это дело рук французов, но будут говорить, что захватил его король Англии, а король Франции бежал, и великое презрение падет на короля и на все королевство, и никогда не сумеет Франция избавиться от него. Вот почему я предлагаю, чтобы мы не двигались далее“. И одни с ним согласились, а иные не согласились. И снова сказал герцог: „Кто хочет следовать за мной, пусть следует за мной“. Король Англии, не зная толком об этом совете, в течение следующего дня готовился и потом пошел на Иерусалим, а герцог Бургундский вооружил французов и вернулся с ними в Акру».
Далее следует патетический и запоминающийся рассказ, который легко могут проверить те, кто в наши дни, так же как и раньше, совершает паломничество в Иерусалим: «Когда король взошел на Гору Радости, что близ Иерусалима, в двух лье от него, и увидал Святый Град Иерусалимский, он спешился, дабы вознести свои молитвы, ибо таков обычай пилигримов, совершающих паломничество в Иерусалим, которые поклоняются на этом самом месте, ибо с него виден Храм и Гроб Господень».
Другой манускрипт уточняет: «Король ошибался, коль скоро он пришел на гору Святого Самуила, которую считали Горой Радости». Речь идет о возвышенности, которая сегодня известна как Наби-Самвилль и которую всегда почитали паломники. Мы знаем, что вблизи всякого места паломничества, будь то Сантьяго-де-Компостела, Рим или тот же Иерусалим, традиция, как и история, отмечает какую-то площадку или точку, с которой пилигрим впервые наблюдает цель своего путешествия. В Средние века, когда пилигримы странствовали не в одиночку, опасаясь нападений, они стремились пройти очередной этап как можно быстрее; паломник, опередивший своих товарищей и имевший счастье ранее их увидать башни Сантьяго-де-Компостела или холмы Рима, провозглашался «королем паломничества» — и это прозвание легло в основу имен наподобие «Рой», «Руа», «Рей», «Лepya» и тому подобных распространенных французских фамилий.
Как бы то ни было, если верить Продолжателю Гийома Тирского, именно по прибытии на Гору Радости король Ричард узнал, что герцог Бургундский его покинул:
«И вот приходит весть, которая делает для него понятным то, что говорили ему некоторые из его друзей в войске, а именно, что герцог Бургундский и еще немалая часть французов вернулись в Акру. Когда король услыхал это, он сильно разгневался и начал плакать от жалости, потом же вернулся в Яффу».
Похоже, что составитель хроники спутал, умышленно или же неумышленно, два различных эпизода крестового похода. Ибо тут же он добавляет: «Придя в Акру, герцог Бургундский недолго пожил, но скоро умер. Его погребли на погосте святого Николая». Что ж, это ставит под сомнение правдоподобие всего рассказа, так как герцог Бургундский оставался в живых еще в 1192 году. Рене Груссе не без оснований замечает, что хронист Амбруаз вряд ли упустил бы возможность лишний раз обвинить французов в измене, поскольку этот летописец всегда поступал так, если подворачивался малейший повод[44]. А он между тем сообщает лишь, что в сентябре Ричард приблизился к Иерусалиму на расстояние в две мили…
На самом же деле после победы при Арзуфе Ричард направил свою армию на Яффу. Город и порт были полностью разрушены по приказу Саладина, и их надлежало восстановить и укрепить. Яффе суждено будет превратиться впоследствии в самый излюбленный крестоносцами порт, да и Тель-Авив, возникший рядом с этим древним городом, до сих пор остается отправной точкой, вокруг которой вертится вся жизнь в Израиле; рядом находится Лод, где построен аэропорт, соседствующий с другим античным городом — Лиддой. В общем, это как бы точка отсчета, столь же привычная сегодня, как и в XII–XIII веках.
Восстановительные работы затянулись более чем на два месяца. Рабочие, занятые на стройках, трудились неохотно, под угрозой постоянного нападения, так что за ними нужно было все время приглядывать. Сам король Ричард во время одной из вылазок едва не был захвачен врасплох и успел только вскочить на коня. Он так и попал бы в плен, если бы один из бывших с ним рыцарей, Гийом де Прео, не воскликнул громким голосом: «Сарацины, я — мелек!» «Мелек (или малик) — это значит король, — добавляет Амбруаз. — Турки тотчас схватили его и утащили вглубь своего войска». Им, разумеется, был нужен Ричард, и лишь благодаря жертвенности своего товарища король не попал в их руки.
К концу октября 1191 года Яффу удалось почти полностью восстановить. Часть города крестоносцев уцелела до сего дня. Правда, состоит она прежде всего из крепости, которую возвел Людовик Святой полстолетия спустя.
Под прикрытием крепостных валов Яффы христианская армия вволю предавалась роскоши и удовольствиям.
«В прекрасных садах перед Яффой войско Божие воздвигло знамена свои, — пишет Амбруаз. — Там были большие луга и выгоны, а изюму, фиг, гранатов, миндаля в столь великом изобилии, что деревья гнулись под тяжестью плодов и можно было лакомиться вволю, так что войско сильно подкрепилось».
Изобилие осенних плодов внесло в жизнь в Яффе еще одно новшество:
«Женщины вернулись в Акру и в армию и вели себя отвратительно. Они прибывали на кораблях и на барках. Какая жалость! Столько скверных орудий для отвоевания наследия Божия!»
Очевидно, речь идет о проститутках, и прежде доставлявших Ричарду массу хлопот: он уже пытался оградить от них свою армию, когда выступил в поход вдоль побережья. Происходили и дезертирства, некоторые крестоносцы не побоялись вернуться в Акру ради более веселой жизни.
Затеяны были и новые переговоры. В качестве главных действующих лиц, как всегда, выступили Малик эль-Адиль, брат Саладина, и Онфруа де Торон, говоривший по-арабски так, словно он родился в этих местах. Встал вопрос о передаче франкам всего побережья, и Саладин, похоже, склонялся к согласию на это.
Ричард, однако, не отказался от мысли о походе на Иерусалим. К концу октября он восстановил боевые порядки, поручив заботы по обороне Яффы двум своим приближенным: Жану, епископу Эврё, и Гийому, графу Шалонскому. Вернув, не без труда, солдат, застрявших в Акре (Ги Лузиньян, посланный за ними, поначалу не справился со своей задачей), Ричард первым делом побеспокоил передовые отряды войск Саладина у Язура. Он решил укрепить путь из Яффы в Иерусалим, по которому обыкновенно двигались паломники, и с помощью тамплиеров занялся перестройкой двух крепостей. Одна называлась Казаль-де-Плейн, а другая — Казаль-Муайен или Маэн; она находилась в том месте, которое теперь называется Бейт-Дежан. 6 ноября произошла случайная стычка, едва не перешедшая в самую настоящую битву: два храмовника собрались за провиантом и фуражом, но к северо-востоку от Язура наткнулись на бедуинов. Им бы не поздоровилось, но тут появились еще пятнадцать рыцарей, и среди них Андре де Шовиньи. Стали подходить подкрепления с обеих сторон. К христианам присоединились Юг де Сент-Поль, Роберт Лестерский, Гийом де Кайо, Од де Тразинье. С мусульманской стороны на подмогу поспешило довольно многочисленное войско (по словам Амбруаза, оно насчитывало четыре тысячи человек). Столкновение примерно равных сил было неизбежным, если бы не вмешался Ричард, решивший вместе с несколькими иными рыцарями ознакомиться с положением на месте. Он стремительно налетел на врага и сумел отбить Роберта Лестера и Юга де Сент-Поля. Враги отступили, освободив христианам дорогу на Иерусалим.
После этого Ричард прибыл в Рамлу — историческое место для средневековых пилигримов. Именно здесь весной 1065 года, в Великую пятницу, паломники епископа Бамбергского Понтера подверглись нападению и были поголовно вырезаны. Резня продолжалась двое суток, до самой Пасхи. Это случилось незадолго до Первого крестового похода. Массовое избиение безоружных людей — а Понтер увлек за собой добрых десять тысяч паломников — бесспорно повлияло на призыв Урбана II тридцать лет спустя на соборе в Клермоне позаботиться о безопасности паломников в Святой земле. Да и сегодня имя Рамла на табличках и дорожных указателях, выставленных вдоль шоссе, порождает у любого человека, знакомого со средневековой историей, немало живых чувств…
44
René Grousset, t. VII, p. 184.