Страница 72 из 99
20 мая Г. Тогжанов призвал в «Советской степи» «выбить бая с последних позиций». Извращения в коллективизации он, в частности, объяснил «архинелепыми провокационными слухами», которые с первых дней кампании ходили в степи. Приведем эти слухи, дабы яснее понять, о чем говорилось в среде казахов-кочевников, у которых идея коллективизации якобы пустила глубокие корни. Тогжанов перечислил бродившие тогда «хабарчики»:
– будут обобществляться жены и дети колхозников;
– колхозы всех женщин будут распределять между мужчинами;
– для улучшения потомства колхозников казахским женщинам выписываются специальные «породистые» мужчины ростом в 3 аршина из центральных районов России, в частности цыгане (Алма-Атинский округ);
– дети обобществляются, потому что из их мяса будут приготовляться дорогие экспортные лекарства, которые за большие цены будут сбываться в Китай;
– скот отберут, казахи станут питаться травами (овощами) и пр.
Издавна степняк доверяет куда больше «узункулаку» – слухам, нежели письменному слову. Можно лишь догадываться, какие угрозы и кары нужно было применить уполномоченным по коллективизации, чтобы, несмотря на эти слухи, загнать людей в колхозы.
9 апреля 1930 года «Советская степь» напечатала речь Голощекина при открытии первого казахстанского краеведческого съезда.
«Если возьмем Казахстан до Октября – я бы его назвал доисторическим Казахстаном, – Казахстана не существовало. Он был разъединен, имел совершенно невероятную отсталость, архаическое хозяйство, кочевье, отсутствие каких-либо, хотя бы начальных, культурных учреждений, обостренную национальную вражду…
Я должен подчеркнуть, что именно социалистическая реконструкция сельского хозяйства, коллективизация, организация совхозов – именно это имеет исключительное значение для Казахстана, дающее выход отсталому архаическому хозяйству, отсталому, нищенскому народу…»
Оставим в стороне высокомерную развязность выражений, присущих вульгарному социологизму. Обратимся к сути. Что же дала народу ничем не подготовленная реконструкция сельского хозяйства?
Если говорить только об экономике, то, по официальным данным комиссии Ураза Исаева, за несколько месяцев первой волны коллективизации поголовье скота в республике уменьшилось на 30 процентов, или на 10 миллионов голов.
Впрочем, иного нельзя было и ожидать. Ведь даже в тех общих хозяйствах, которые были созданы ранее и всячески опекались властями, царил полный развал. Одним из таких хозяйств была коммуна имени самого Голощекина, созданная на юге республики, которую держали за образец и не раз пропагандировали в газетах. В год «великого перелома» об этом примерном хозяйстве вышла довольно пространная корреспонденция:
«УРОКИ КОММУНЫ ИМЕНИ ГОЛОЩЕКИНА
…Случай пронизывает всю работу и жизнь коммуны. Коммуна не знает, сколько у нее земель… В течение года разбазарила 24 головы крс, юрты и принадлежности к ним, 6 лошадей, 185 баранов – в общей сложности на 13 076 рублей.
На эту коллективную растрату можно было бы организовать 4 средних колхоза.
Взяв в аренду базар, коммуна понесла 13 429 руб. убытка.
Постройки разрушаются. Стекла выбиты. Двери пришли в ветхость. Ремонта давно не было. На морозе, под открытым небом стоят швейные машины. Уже без челноков, сломанные, с застывшей смазкой, покрытые инеем. Дети ими играют.
…В течение года коммуна получила 30 000 руб. авансов и кредитов. Где 30 000 рублей? Где материальные итоги хозяйственного года, кузнечный инструмент, мельница?..
Все проела коммуна.
Проблема желудка заняла руководящее место в коммуне и воспитала соответствующую психологию. Один из руководителей коммуны т. Утемисов на вопрос: как дальше будет жить коммуна? – ответил:
– В случае чего разберем крышу и продадим на дрова.
…Коммуна держала наемных рабочих (пекаря, повара, двух чернорабочих). Они попали в положение батраков коммуны. Байская идеология проникла в коммуну и свила там гнездо. Т. Байзаков – рядовой коммунар – дал чрезвычайно меткую оценку положению:
– Кушаем. Что скажут – делаем. Молчим…»[289]
Глава XIV
«Сплошная коллективизация захлебнулась в народных волнениях. Сталин отступил на целый год», – сказал об этом периоде писатель Борис Можаев.[290]
Официальные историки дружно молчат о событиях, происшедших в Казахстане, в крайнем случае обходятся двумя-тремя туманными фразами. Оно и понятно: хранитель секретных документов, «Институт истории партии при ЦК Компартии», заботился о показной, а не действительной истории своей партии. А. Турсунбаев в книге «Победа колхозного строя в Казахстане» (Алма-Ата, 1957), говоря об «антисоветских выступлениях», лишь вскользь упомянул о Сузакском «байском мятеже», а также «вооруженном выступлении баев в Адае, Алакульском районе и др.».[291] «История Казахской ССР» (Алма-Ата, 1977, т. IV) вообще не говорит об этом. «Очерки истории Коммунистической партии Казахстана» (Алма-Ата, 1963) ограничиваются немногими словами: «Враги советской власти не замедлили воспользоваться левацкими перегибами в колхозном движении. Они подбивали крестьян на антисоветские выступления, устраивали покушения на партийных и советских работников, аульно-сельских активистов. Так, в начале 1930 года байско-кулацкими элементами были зверски убиты 23 руководящих работника в Сузакском районе Сыр-Дарьинского округа. Классовые враги подстрекали крестьян к массовому убою скота перед вступлением в колхозы».[292]
Даже авторы относительно недавней, написанной в пору гласности статьи о «сложных вопросах коллективизации» – «С позиций правды», академик Б. Тулепбаев и кандидат исторических наук В. Осипов, обошли стороной этот вопрос.[293] Они признают, что нельзя все объяснять «злой волей кулачества», но, «не отрицая определенной роли кулаков», эти работники все того же Института истории партии при ЦК Компартии Казахстана (сменившего ныне вывеску на «Институт политических исследований») считают, что «в определенной степени (интересно, в какой же? – В.М.). ситуацию усугубляли неумелые, иногда преступные действия представителей государственных органов».
Ясно, с «позиций» чьей «правды» составлены эти уклончивые, напоминающие бюрократическую отписку выводы…
Мало что поясняет и приводимая верными защитниками «ленинских принципов» коротенькая справка: «В 1929 г. в Казахстане, по данным ОГПУ, действовало 31 «бандформирование» в составе 350 человек, в 1930 уже 82 и 1925 человек, в 1931 г. – 80 и 3192. Помимо этого, в селах и аулах за это время выявлена 2001 «враждебная группа» общим числом 9906 человек, кроме того, арестовано 10396 вредителей-одиночек. В результате их деятельности в 1929-1931 гг. было убито 460 партийно-советских работников, совершено 372 враждебных антисоветских акта, 127 поджогов хлеба и потрав скота».
ОГПУ почему-то не отразило в справке (или историки этого не упомянули) своих ответных карательных действий, их степени, размаха. Между тем даже по приведенным в предыдущих главах газетным заметкам видно, насколько сурово обходились и с «бандитами», и с «вредителями» (за избиение или покушение на активистов виновных наказывали исключительно «высшей мерой социальной защиты» – расстрелом; ну а вредительством считали все что угодно…).
Рамки гласности образца 1930 года были, разумеется, не столь широки, чтобы печать могла «освещать» народные волнения начала коллективизации. Лишь через полгода на Седьмой конференции Голощекин признал, что «антисоветские выступления массового характера имели место у нас». Говорил он об этом в первый и последний раз; другим руководителям подобных разговоров вообще не было позволено. Привел кое-какие подробности – до последнего времени наиболее полные. И с тех пор для историков эта тема на шестьдесят лет была закрыта (что, конечно, не помешало им защитить множество диссертаций о «победах колхозного строя»). О чем же говорил Филипп Исаевич?
289
Там же. 1930, 23 марта.
290
Правда. 1989, 24 февраля.
291
Турсунбаев А. Победа колхозного строя в Казахстане Алма-Ата, 1957. С. 155.
292
Там же. С. 303.
293
Казахстанская правда. 1989, 14-17 января.