Крупская

Вечером собрались у „Булочкиных“ — сестер Невзоровых. Удалось установить, что арестовано все руководство „Союза“. „Надо продолжать работу, — решительно сказала Крупская. — Пусть полиция поймет, что нас много, что арестованные не одиноки и нельзя приписать им одним все антиправительственные действия“.

Всю ночь она не спала. Она никогда не плакала в трудную трагическую минуту. Брала себя в руки. Работать, только работать.

В школе перед началом занятий к ней подошел Бабушкин. Он незаметно отозвал ее под лестницу. Передав листок, написанный рабочими по поводу ареста группы товарищей, шепотом сказал: „Надежда Константиновна, срочно надо размножить листок и немедленно распространить“. После занятий, поздно вечером, она отправилась на квартиру Степана Ивановича Радченко. Там собрались остатки группы. Листок прочитали вслух. Начали обсуждение, некоторые возражали: „Разве можно печатать этот листок — он ведь написан на чисто политическую тему“. Большинство решило листок печатать, так как он выражал настроение и волю рабочих.

Хотя все основное ядро группы оказалось в тюрьме, работа не замирала. Связь с арестованными быстро установилась самая тесная. Переписка шла шифром, использовались книги. Шифр наносили молоком между строк, все сходило очень хорошо, провалов не было.

В тюрьме центром сношений с волей был Владимир Ильич. Передачи ему носили Анна Ильинична и Мария Александровна. Он запрашивал много книг и справочного материала. В тюрьме он продолжал работу над своим трудом „Развитие капитализма в России“. Передавала через Анну Ильиничну ему книги и Надежда Константиновна. Почти всегда в книгах были зашифрованные письма делового содержания. Но часто она вкладывала письмо и от себя — она очень волновалась за Владимира Ильича, очень любила его, и ей хотелось теплым словом скрасить его пребывание в тюрьме, в одиночке,

Владимир Ильич в письмах к товарищам почти каждый раз спрашивал, как дела у „Миноги“, не случилось ли что с „Рыбой“.[3]

Наконец, в одном из писем он просил Надежду Константиновну прийти в определенное время и стоять на тротуаре против тюремных окон. Он заметил, что, когда заключенных выводили на прогулку, из окна лестничной клетки хорошо просматривается тротуар противоположной стороны Шпалерной улицы.

Несколько дней подряд Надежда Константиновна приходила к тюрьме. Прохожие недоуменно оборачивались при виде одинокой фигуры девушки, стоявшей против тюремного здания. Надежда Константиновна, ни на кого не обращая внимания, напряженно вглядывалась в тюремные окна. Мелькали какие-то лица, но Владимира Ильича она так и не увидела ни разу. Случилось, как нарочно, что в эти дни заключенных за какие-то нарушения на прогулки не выводили.

В мае 1896 года по заданию „Союза борьбы“ Надежда Константиновна выезжала на юг — в Киев и Полтаву. Шла подготовка к созыву I съезда РСДРП.

В Киеве она должна была повидаться с Верой Кржижановской и Тучацским и договориться о подготовке к созданию нелегальной газеты. Сначала Надежда Константиновна поехала в Полтаву, так как там жила ее тетя и появление ее в городе легко было объяснить желанием повидать родственников. Здесь, в Полтаве, Крупская встретила большую группу социал-демократов — Тучапского, Румянцева, Лурье, Саммера. Провела целый ряд совещаний и договорилась обо всем. Неожиданно пришло письмо от Якубовой, Аполлинария Александровна сообщала, что стачка текстильщиков приближается, обещает быть активной, и просила вернуться в Питер.

Сразу по приезде Надежда Константиновна, только переодевшись с дороги, отправилась в „штаб-квартиру“ к Степану Радченко, где застала необычную картину — на окне сидел представитель Черниговской губернии — Ленгник, у стола — Тахтарев, несколько человек из петербургского „Союза“ ходили по комнатам и громко разговаривали. Степан Иванович, обычно скрупулезно требовавший выполнения правил конспирации (не подходить к окнам, не шуметь, не ходить группами), сейчас ни на что не обращал внимания. Стачка текстилей объединила все социал-демократические группы. Обсуждали, как и где печатать листовки, как их распространять.

„Наконец! Наконец-то! — воскликнул Степан Радченко. — Новости у нас плохие — типография в Лахте разгромлена. Лидия Михайловна, ее брат и Зина Невзорова арестованы. Там нашли также одиннадцать адресов, по которым рассылалась отпечатанная литература“. Надежда Константиновна сразу решила: „Еду на Валдайку, к Книповичам, надо спасти семью и, что можно, сделать“. Радченко и все присутствующие запротестовали — ехать к Книповичам — наверняка влететь, там шпиков видимо-невидимо. „Я не могу оставить их в беде, попробую, вид у меня самый дачный сейчас — загорела на юге“.

Выйдя из поезда, Надежда Константиновна сразу заметила на платформе необычное „оживление“, у кассы стоял пожилой господин и внимательно всех осматривал. На скамейке сидел молодой человек „полицейского типа“ и меланхолично просматривал газету, по платформе прогуливались два жандарма. С невозмутимым видом Надежда Константиновна спустилась с платформы и не спеша двинулась к даче Книповичей. Ее встретила заплаканная жена Николая Михайловича. „С часу на час жду обыска, а соседи принесли целую корзину нелегальщины, не догадались сжечь“. „Слава богу, успела вовремя“, — облегченно вздохнула Надежда Константиновна и попросила отправить прислугу на праздник в соседнее село.

Быстро и споро Надежда Константиновна и молоденькая ученица фельдшерских курсов Анна Христофорова растопили печь, замесили тесто, будто собираются печь пироги. Притащили корзину, в которой лежал ящик со шрифтом, рукопись Владимира Ильича и масса новеньких брошюр. Жаль было жечь литературу, ведь в нее вложено столько трудов. Полагалось бы сжечь и рукопись Владимира Ильича, но у Надежды Константиновны духу не хватило. Ей казалось, что строчки живые, каждая дышит его мыслью, его волнением. Решили шрифт и рукопись спрятать. Надо было все зарыть, но как вынести из дому? Стал накрапывать дождь. Крупская обрадовалась: „Скорей, Анечка, надевай плащ“. Длинные клеенчатые плащи совсем скрыли их фигуры. Христофорова взяла под плащ лопату, а Надежда Константиновна тяжелый ящик со шрифтом и рукопись Владимира Ильича. Непринужденно разговаривая, вышли они из ворот дачи: лес был по другую сторону железной дороги, пришлось переходить пути. Шпик, тот, что читал газету, двинулся к ним: „Что ж это барышни в дождичек гуляют?“ Аня кокетливо улыбнулась. „Свидание назначили, не знали, что дождь пойдет“. Шпик нерешительно потоптался на месте, но, не найдя ничего подозрительного, вернулся на платформу под навес. А „барышни“ углубились в лес и там благополучно зарыли свою опасную ношу.

На другой день Надежда Константиновна пошла в жандармское управление добиваться свидания с Лидией Михайловной. Сказала, что арестованная — ее троюродная сестра. Неделю пришлось ждать ответа. Жандармы проверяли, нет ли здесь других, не родственных связей. Нет, за дочерью коллежского асессора Крупского ничего не числилось пока… Свидание разрешили. Увидев Лидию Михайловну, Надежда Константиновна ужаснулась и поняла, что полиции нечего было бояться их встречи. Книпович была больна, тяжело больна нервным расстройством.

Полиция не переставала следить за оставшимися па свободе „подозрительными“ лицами. Листовки, брошюры, воззвания к рабочим появлялись регулярно. Ширилась волна стачек и забастовок. В одном из донесений петербургскому градоначальнику С.Э. Зволянскому говорилось о том, что члены „Союза борьбы“ готовят новое воззвание. Перечислялись те, кто не сложил оружие, — Сильвин, сестры Невзоровы, супруги Радченко. „…Таковы имеющиеся во вверенном мне управлении сведения о лицах, принимавших в последнее время участие в преступной пропаганде среди рабочих. К числу этих лиц, по агентурным сведениям, принадлежат также: дочь священника — лаборантка Высших женских курсов Аполлинария Якубова, дочь коллежского асессора Надежда Крупская и шадринская мещанка Елизавета Федорова…“[4]

3

"Минога", "Рыба" — партийные клички Надежды Константиновны.

4

ЦГАОР, ДП VII, Д. 319, ч. I, п. 82,