Роберт Кох

Опыты проводились в абсолютной тайне. Никто не знал о них, но многие подозревали. Ассистенты, особенно самые старые и приближенные — Лёффлер и Гаффки — слишком хорошо понимали Коха, чтобы не догадаться почти наверняка, что занимается он изысканием лекарства от чахотки. Разве он сам не говорил им в 1882 году, после того как нашел, наконец, туберкулезную бациллу, что теперь целью его жизни является найти средство уничтожения этой бациллы? Разве не был знаком им их профессор в период максимального напряжения в исследованиях, когда он намертво замыкался в себе и никого решительно не допускал в свою лабораторию?! А то, что знают два человека, неизбежно становится достоянием гласности. Так, слухи о работе Коха просочились сперва за двери его личных комнат, затем за стены института, наконец за пределы Берлина.

Между тем ученый лихорадочно работал в полном одиночестве. Все его общество состояло из сотен морских свинок, которых он нещадно убивал многочисленными неудачными препаратами, и старого служителя, научившегося теперь, после многих лет работы с Кохом, держать язык за зубами.

Наконец он решился. Сперва позвал ассистентов и рассказал им о своих поисках и о том, что они подходят к успешному завершению. И о том, что, пожалуй, еще рано сообщать об этом ученому миру: у него еще нет уверенности в полном успехе, он бы еще немного поработал на животных… Как ассистенты к этому относятся?

Ассистенты, с блестящими от восторга глазами, в один голос заявили: ждать незачем, раз герр профессор считает, что средство найдено, надо незамедлительно пускать его в клиники. Сколько людей на земном шаре ждет от него спасения! Разве можно при таких обстоятельствах откладывать?!

Беда в том, что ассистенты были посвящены в дело только со слов учителя — к экспериментам он их не допускал, обсуждения не устраивал, критики не просил. А словам его они верили свято, да и кто из знающих Коха по прежним работам усомнился бы в его словах? Кто не знал, что Кох тысячу раз проверит свое открытие, прежде чем оповестит о нем?!

После разговора с сотрудниками Кох решился на следующий шаг: сделать доклад на ближайшем Международном медицинском конгрессе.

Это был первый после франко-прусской войны интернациональный конгресс медиков, собиравшийся в Берлине. Коху предложили сделать доклад на первом общем заседании конгресса. Он скромно назвал свой доклад «О бактериологическом исследовании».

День 4 августа приближался. И чем ближе становился он, тем неспокойней было на душе у Коха. Он-то знал, что опыты еще не завершены, что рано выступать с ними, что нужно многое проверить и многое доказать! Но разве нескольких лет, затраченных на создание и проверку средства, недостаточно, чтобы рассказать о нем? Разве не вправе он ждать доверия к себе, когда все знают его требовательность и точность? Разве не может он позволить себе во всеуслышанье поставить все точки над «и»?..

Положим, «всех точек» он не мог еще поставить — и это он тоже знал, и именно это мучило его в ту последнюю ночь перед 4 августа, когда он лихорадочно «лечил» морских свинок в полной тиши пустого института.

Открыв туберкулезную палочку, он не мог успокоиться на этом: он должен был искать и найти средство борьбы с ней. Наблюдая и экспериментируя, он предположил, что в продуктах обмена веществ туберкулезной бактерии должны находиться вещества, способные противодействовать болезни в животном организме и даже излечивать ее. И он стал искать эти продукты жизнедеятельности, вещества, способные приостанавливать и ликвидировать чахотку.

Никто не знает, сколько препаратов испробовал он, никому не ведомо, скольких животных погубил, прежде чем пришел к финишу. Теперь он держал в руках это чудодейственное средство, теперь он по праву будет называться спасителем человечества. Не беда, что проверка произведена еще недостаточно, что не все ясно ему самому, что иногда средство дает осечку. Он сможет и дальше продолжать исследования, он сможет усовершенствовать средство; но нужно пустить его в клинику, попробовать на людях, отдать в руки некоторых врачей, которым он абсолютно доверяет. Когда-нибудь надо же на это решиться, почему бы не теперь?

Так уговаривал он сам себя в эту ночь, заглушая голос, звучащий из самых недр его души. Голос, неумолимо шептавший: «Подожди, еще рано, тебе слишком верят, на тебя надеются… Ты не имеешь права оглашать незаконченный труд — особенно ты, особенно там, где речь идет о туберкулезе…»

Голос был назойливым и упрямым, но постепенно он заглушался другим голосом, убеждавшим в противном: «Сейчас самое время, ждать не надо и нельзя, все мне ясно. Я верю, безусловно, в целительность моего средства, я и так достаточно много потратил на него времени. И, наконец, я заслужил награды за свой долголетний каторжный труд, и я хочу эту награду получить именно сейчас, пока еще никто другой не наткнулся на мою идею».

К концу ночи решение было принято окончательно. И никто из сидевших в зале конгресса при виде Коха на высокой трибуне не заподозрил, каких мучений стоило ему это решение. Только глаза его были подозрительно усталыми, веки красней, чем обычно, голос чуть более хриплый и приглушенный…

Конгресс открыл Рудольф Вирхов.

— Разве не является величайшей задачей международных медицинских конгрессов привести всех участников и врачей всего мира, стоящих вне рядов участников, — начал он свою речь, — к сознанию, что медицина должна быть гуманной наукой! Разве не должны мы перед лицом громадных усилий, которые все мы направляем на благо людей, напоминать друг другу, что служба врача есть служба человечеству! Разве не должны мы, справедливо гордясь теми жертвами, которые приносит врач за ничтожное вознаграждение, а иногда и без всякого вознаграждения, указывать на то, что врачи собираются со всего света на такие громадные собрания не для личных выгод…

Не ложились ли камнем эти слова, произнесенные кумиром его юности, на душу Коха? Не заколебался ли он в своем решении?

Кто может знать! Точно известно только, что в этот день, 4 августа 1890 года, немецкий ученый, «отец бактериологии» Роберт Кох на весь мир провозгласил, что средство для лечения туберкулеза им найдено. Эти слова слышал Рудольф Вирхов, слышали их сотни участников конгресса, а через несколько часов о них стало известно во всем Берлине, а отсюда — и в других странах.

— Когда на мою долю выпала высокая честь представить один из докладов для настоящего международного конгресса, мне было предоставлено выбрать тему для сообщения из области той науки, которой мне всего более приходится заниматься в настоящее время — именно из области гигиены или бактериологии, которой я прежде в течение многих лет почти исключительно посвящал свои силы, — говорил Кох. — Я остановился на последней, так как мне думается, что бактериология не перестает пока возбуждать всеобщего интереса, а потому я попытаюсь в немногих словах изложить перед вами современное состояние бактериологического исследования, по крайней мере наиболее существенные части. Правда, тем, кто специально занимается бактериологией, я здесь ничего нового не сообщу, но, чтобы и перед ними не явиться с пустыми руками, я намерен в своем изложении кстати упомянуть о некоторых еще не обнародованных данных, которые были добыты мною при дальнейшем изучении вопроса о бугорчатке…

Кох говорил о бактериологии — совсем еще юной науке, о том, что всего пятнадцать лет назад едва было известно, что при сибирской язве и возвратной горячке в крови встречаются микроорганизмы. В то время состояние экспериментальных и оптических средств не могло позволить по-настоящему исследовать микроорганизмы, и только появившиеся недавно новые методы открыли путь для досконального изучения темных закоулков науки. Теперь уже можно определенно сказать: микробное происхождение заразных болезней — факт доказанный.

— С громадным рвением разрабатывается вопрос о сущности невосприимчивости (иммунитета), который можно решить только с помощью бактериологии, — продолжал Кох и тут же воспользовался случаем, чтобы презрительно высказаться о работах Мечникова, с которыми он был только поверхностно знаком: — Все более становится ясным, что учение, по которому суть дела заключается в ячейках, то есть в борьбе между паразитами и белыми кровяными тельцами, принимающими на себя роль защитников организма, что это учение становится все более и более шатким и что здесь также, по всей вероятности, главную роль играют химические процессы…