Жанна д'Арк

Все это с грехом пополам дало возможность составить некоторые «статьи и мемуары», которые после долгих дебатов члены суда сочли достаточными для того, чтобы дать ход делу. Впрочем, «святым отцам» не приходилось себя особенно утруждать: инквизиционный процесс исходил из презумпции виновности подсудимой. Не судьям нужно было доказывать ее вину, а ей надлежало доказать свою невиновность.

Наконец во второй половине февраля было решено начать допросы.

К этому времени Жанна вполне познала ужас и горечь своего положения. Болье и Боревуар вспоминались как счастливый сон…

Девушку побоялись держать в городской тюрьме. Англичане слишком ценили свою добычу, чтобы рисковать ею. Нужно было найти такую темницу и такого тюремщика, которые исключили бы всякую надежду на избавление.

Среди укреплений Руана самым неприступным считался Буврейский замок, построенный в XIII веке королем Филиппом II Августом. В одну из башен этого замка и заключили Жанну. Комендант Буврея, суровый и жестокий граф Варвик, поклялся беречь свою пленницу пуще зеницы ока.

Первое время девушку держали в железной клетке. Клетка была устроена так, что Жанна могла в ней только стоять. Чтобы усилить мучения несчастной, ее приковали за шею, руки и ноги к прутьям одной из стенок.

Сколько простояла она так? Жанна не смогла бы ответить на этот вопрос. В ее затуманенном сознании все смешалось, исчез счет времени и не существовало ничего, кроме тупой боли и страшной усталости.

Когда ее наконец выпустили из клетки, положение мало улучшилось. Ее камера, находившаяся в среднем этаже башни, была настоящим каменным мешком, почти лишенным света. Девушка осталась скованной по рукам и ногам. Ее талия была стянута металлическим поясом с приделанной к нему цепью. Цепь имела пять-шесть шагов длины, и второй ее конец с помощью замка прикреплялся к толстому деревянному брусу. Но теперь узница, по крайней мере, могла сидеть и лежать на жесткой кровати.

О эти страшные дни, эти кошмарные ночи!.. Спать ей почти не давали. Пятеро грубых солдат, имевших специальные инструкции, неотлучно дежурили при ней. Каждую ночь они будили девушку по нескольку раз, громко крича ей в самые уши:

– Поднимайся, ведьма! Костер ждет тебя! Или:

– Вставай, ты свободна!

Все эти приемы были рассчитаны на то, чтобы обессилить заключенную, лишить ее воли и хорошо «подготовить» к допросу.

Однажды в камеру ввалилась пестрая смеющаяся толпа. То были знатные господа. Девушка сразу узнала одного из них: к ней подходил ее прежний хозяин, сир Жан де Люксембург. Он сказал:

– Жанна, я пришел с доброй вестью. Я готов выкупить тебя, если ты пообещаешь никогда не поднимать против нас оружия.

Девушка с сомнением посмотрела на говорившего и на его соседей. Конечно, они издеваются над ней! Она ответила:

– Я прекрасно вижу, что вы обманываете меня. У вас нет ни возможности, ни желания сделать то, что вы предлагаете. Я знаю, что англичане хотят меня убить, надеясь после моей смерти захватить все королевство. Но даже если бы их было в сто раз больше, чем теперь, – голос Жанны стал удивительно твердым, – то и тогда бы они не смогли завоевать Францию!

Смех прекратился. Все лица вытянулись. Сэр Хемфри Стаффорд, английский коннетабль, не отличавшийся выдержкой, схватился за меч, желая тут же заколоть дерзкую девчонку. Он бы и сделал это, не помешай ему граф Варвик. Комендант Руанского замка разделял злобу Стаффорда, но не хотел расплачиваться своей карьерой за чужие поступки.

В среду, 21 февраля, Жанна впервые шла на допрос.

Девушка не знала, что стала жертвой вопиющего беззакония даже в рамках весьма далекого от законности инквизиционного процесса.

Согласно каноническому праву, если подсудимый был моложе двадцати пяти лет, ему полагалось дать защитника (куратора) из числа лиц ученых, но не связанных непосредственно со святой службой. Куратор должен был исповедовать подсудимого и представлять его интересы на суде. Несоблюдение указанного правила, гласила одна из статей, делало судопроизводство незаконным и подлежащим аннуляции. Однако блестящие знатоки канонического права, корифеи «образцового процесса», почему-то забыли об этом положении, и не нашлось никого, кто бы напомнил им о нем.

Зато на первых порах допросы решили проводить публично; делалось это, правда, не в интересах подсудимой, а с «воспитательной» целью: публика должна была своими глазами увидеть «ведьму» и устрашиться изобличением ее…

21 февраля в церкви Буврея собрались сорок два члена суда, свидетели, солдаты, администраторы и горожане. Епископ Кошон занял председательское кресло. Рядом сел обвинитель Жан Эстиве. Вокруг расположились ассистенты.

Перед началом заседания пристав передал настоятельную просьбу подсудимой. Жанна добивалась, чтобы в состав суда наряду с проанглийским духовенством вошло равное количество представителей арманьякской группировки. Епископ со смехом отверг это требование.

Сорок два попа. Молодые и старые, толстые и тонкие, белые и черные,[18] но все одинаково отдохнувшие, сытые и полные сил.

Против них – маленькая девушка, почти девочка, в поношенной мужской одежде, измученная долгой неволей, обессиленная тяжелыми цепями, затравленная жестокими тюремщиками.

Они умудрены своей «наукой» и многолетней практикой; к их услугам опытные эксперты, прославленные законоведы, красноречивые проповедники. Они опираются на копья многотысячной армии и имеют в своем распоряжении богатую казну.

У нее нет ничего, кроме дыр на старом камзоле и кровоточащих шрамов от оков. Она не умеет читать и не знает тонкостей богословия. Ее никто не ободрит, никто не протянет ей руку и не даст доброго совета. Хуже того: советчиками будут шпионы, лютые враги, желающие ей смерти.

Они уверены, что при любых обстоятельствах им обеспечена победа.

Она догадывается, что при любом исходе ее ждет гибель. И тем не менее она сильнее их.

Она сильна правотой своего дела. Ее не могут сломить ни железная клетка, ни голод, ни издевательства. Она знает, что здесь, на суде, предстоит завершить то, что было сделано там, на воле.

«Для этого я рождена», – заявит она судьям.

И если там она не пожалела своей крови, то здесь не станет ценой отступничества судорожно вымаливать жизнь.

Правда, дешево взять эту жизнь попам не удастся. Их триумф будет отравлен. Их победа окажется пирровой победой.

– Обвиняемая, твое имя и возраст?

– В деревне меня называли Жаннеттой, во Франции – Жанной… Мне почти девятнадцать лет…

Епископ Кошон окинул девушку строгим взглядом:

– Прежде всего поклянись на Евангелии, что будешь отвечать только правду.

– Я не знаю, о чем вы пожелаете меня спросить. Об отце, матери, о самой себе и своих делах я охотно расскажу. Но есть вещи, которые касаются только Бога и моего короля. О них я буду молчать даже под угрозой смерти.

Поднялся шум. Доктора и заседатели возмутились: девчонка осмеливается ставить свои условия!.. Мало того что она явилась сюда в мужском костюме, она начинает с открытого неповиновения!

Действительно, это был первый вызов Жанны, обращенный к суду: она не признала компетентности «святых отцов» во всем, что касалось ее взаимоотношений с Богом и королем, то есть ее миссии. И она добилась своего. После бесполезных уговоров и угроз Кошон, не желавший прерывать заседания, согласился принять ее формулировку присяги.

Вслед за тем девушка бросила второй вызов.

Епископ под страхом отлучения от церкви запретил ей всякие попытки к бегству. Это наставление было излишним: из темницы Буврея спастись было невозможно. Но Жанна вместо изъявления покорности ответила так, что судьи разинули рты:

– Если бы мне и удалось скрыться, ни один человек не мог бы меня упрекнуть в том, что я нарушила слово, ибо я никому ничего не обещала.

18

«Черное» духовенство – монахи различных орденов – носило, как правило, темные рясы; «белое» духовенство – священники, светские аббаты, епископы и т. д. – одевалось в светлые облачения.