Герцен

Наталья Александровна уже со страхом ожидает рождения очередного ребенка. 30 декабря, в канун Нового, 1846 года на свет появилась девочка. Ее назвали Елизаветой и тут же дали домашнее уменьшительное — Лика.

6 мая 1846 года умирает Иван Алексеевич Яковлев. По завещанию отца Герцен становится богатейшим наследником, владельцем нескольких домов в Москве и огромного капитала. Не забыл Яковлев и Луизу Ивановну, она тоже получила 1/3, третьим наследником был Егор Иванович.

В начале 1846 года Белинский окончательно решает покинуть "Отечественные записки" и перейти в "Современник". Это решение Виссарион Григорьевич сообщает Герцену под секретом еще в январе. И Александр Иванович круто пересматривает свои отношения с Краевским. Он не будет в дальнейшем сотрудничать в этом журнале.

В "Современнике" в начале 1847 года появляется статья Герцена "Новые вариации на старые темы", много позже включенная им в цикл "Капризы и раздумье". По мысли к этим же статьям примыкают и "Несколько замечаний об историческом развитии чести" (1843 — 1848). Все эти статьи развивают этические взгляды, всегда занимавшие Герцена, вопросы становления личности, соотношение "частного" и "общего". Герцен всю жизнь стремился найти гармоническое слияние этих двух начал. Он считал, что для развития личности, для жизни "во все стороны", полнокровной, нужно прежде всего произвести "расчистку человеческого сознания от всего наследственного хлама", покончить с предрассудками, укоренившимися за вековое господство рабства. Нужно раскрепостить человека. Человек должен приобщить свое личное бытие к "универсальной жизни". Герцен в статье очень прозрачно намекает на революционное значение своей этики и морали.

Две повести — "Сорока-воровка" и "Доктор Крупов" Герцен предназначал для альманаха Белинского. Обе они были написаны очень быстро: в январе 1846 года завершена "Сорока-воровка", в феврале "Доктор Крупов". Получив "Сороку-воровку", Белинский извещает Герцена: "Твоя "Сорока-воровка" отзывается анекдотом, но рассказана мастерски и производит глубокое впечатление…"

Альманах так и не состоялся. Повесть пролежала два года и была напечатана в "Современнике" в феврале 1848 года.

"Сорока-воровка" — это рассказ о великолепной русской крепостной актрисе. Рассказу предшествует несколько утрированный спор трех молодых людей, спор о положении русской женщины в обществе. Спорят "молодой человек, остриженный под гребенку", другой — "стриженный в кружок" и третий — "вовсе не стриженный".

"Стриженный в кружок" — славянофил, он считает, что "славянская женщина никогда не привыкнет выходить на помост сцены и отдаваться глазам толпы". "Вовсе не стриженный" — либерал, "европеец", он "презрительно говорит о неразвитости русской женщины". "Стриженный под гребенку" — это сам автор (который, кстати, так и стригся) — возражает: наоборот, в России мужчина. чиновник, военный, не имеет столько досуга, сколько женщина, а та читает и думает. В русском народе, в русской женщине, в частности, скрыты огромные творческие силы. Далее следует рассказ о крепостной актрисе Анете, сумевшей и в рабстве возвыситься до такого понимания самых сокровенных человеческих чувств и переживаний, до которых не додумались авторы "Сороки-воровки" — западноевропейские драматурги Кенье и д'Обиньи. Но это дарование топчется крепостником-князем. Он не может перенести духовное превосходство своей холопки. А она, гордая, предпочитает гибель свою и своего ребенка холопству. Это трагедия всего русского, народа, но в то же время повесть эта — свидетельство веры Герцена в рост народного самосознания, в моральные силы тех, кого и за людей-то не считают графы Каменские.

"Доктор Крупов". "О душевных болезнях вообще к об эпидемическом развитии оных в особенности. Сочинение доктора Крупова" — таков подзаголовок этой, в сущности, не сюжетной, а "философской повести". Доктор Крупов в крепостнической России, да и в буржуазном Западе, видит "очень удовлетворительные симптомы" безумия. Все порядки России и Запада — это порядки сумасшедшего дома. Через восприятие доктора Крупова Герцен рисует так хорошо ему известные картины жизни провинциального города, который-то и "возник собственно для удовольствия и пользы начальства". Эта повесть — своего рода памфлет, продолжение сатиры Грибоедова и предтеча сатирических образов Щедрина. Но доктор Крупов не только скептик, он доктор, он знает рецепт излечения "родового безумия человечества" — "истина", "точка зрения", иными словами, нужно трезво смотреть на окружающую действительность и перестраивать ее. "Доктор Крупов" потому и был так быстро написан Герценом, буквально в две недели, что этот образ, высказывания Крупова о сумасшествии рода человеческого были выношены Герценом, идеи повести как бы откладывались во времени. И в "Записках одного молодого человека" и в "Сороке-воровке" Герцен говорит об умственной поврежденности малиновцев, судей и т. п. "Доктор Крупов" появился в "Современнике", в 9-й книге за 1847 год.

Старый врач Семен Иванович Крупов был знаком читателям еще по роману "Кто виноват?". "Крупов восхитителен", — отзывается Белинский. Грановский назвал повесть "просто гениальной вещью. Давно я не испытывал такого наслаждения, какое он мне дал. Так шутил Вольтер во времена оно и сколько теплоты и поэзии".

Образ доктора Крупова еще несколько раз всплывет в более поздних сочинениях Герцена.

В конце апреля 1848 года в Москву приехал Белинский. Вместе с Щепкиным он был намерен отправиться на юг, в Крым. Герцен с грустью отметил, что Виссарион Григорьевич очень сдал, нехорошо кашляет. Проводы вылились в дружескую пирушку в доме Щепкина, которая потом продолжалась по дороге. Белинского провожали 16 человек, и Герцен на протяжении всего времени говорил "неумолкаемо, со свойственным ему блеском и остроумием", так что Корш напомнил, что в Москве нельзя ездить, не подвязав колокольчик "под виски", а с Герценом, который неумолчно звенит, они рискуют попасть в околоток. Перед отъездом Герцен вручил Белинскому 500 рублей на лечение и предложил еще 3 тысячи, которые передаст в любое время.

Это лето также проводили в Соколове. Герцен снял для себя целый дом, Грановские разместились во флигеле, а вернувшийся из-за границы Огарев занял антресоли во флигеле.

Уже через несколько дней Герцен почувствовал, что "наша villeggiatura (дачная жизнь. — В.П.) не удалась…" Как и в прошлом году, в Соколово наезжали Корши, опять гостили Некрасов и Панаев. "Споры становились чаще, возвращались на тысячу ладов". Однажды за обедом Грановский похвалил недавно опубликованное в "Отечественных записках" восьмое "Письмо" "об Энциклопедистах" ("Реализм"), из "Писем об изучении природы". Герцен не удержался:

"— Да что же тебе нравится? Неужели одна наружная отделка? С внутренним смыслом его ты не можешь быть согласен.

— Твои мнения, — ответил Грановский, — точно так же исторический момент в науке мышления, как и самые писания энциклопедистов… Ну, а во все односторонности твоего воззрения я не хочу вдаваться…"

Слово за слово. И вот уже Грановский меняется в лице, мрачнеет Огарев. Они договорились до бессмертия души. Герцен и Огарев отрицают бессмертие, Грановский Резко заявляет: "Я никогда не приму вашей сухой, холодной мысли единства тела и духа, с ней исчезает бессмертие души. Может, вам его не надобно, но я слишком много схоронил, чтоб поступиться этой верой. Личное бессмертие мне необходимо".