Герцен

Нет надобности прослеживать помесячно работу Герцена над своим главным философским сочинением. Эти "этапы" важно зафиксировать только для того, чтобы еще и еще раз подчеркнуть, как Герцен умел жить "во все стороны". Ведь, работая над "Письмами", он одновременно и "ратовал" со славянофилами. Это требовало не только времени, физических сил, но огромного умственного напряжения, необходимости следить за всей выходящей журнальной продукцией. А тут еще и дела домашние. Дача в Соколове, так же как и в прошлые годы в Покровском, не стала уединенным местом. Не проходило и дня, чтобы там кто-либо не гостевал, и обычно гостей было множество. Они оставались там не на день, два, а жили неделями. И ни один из них не мог пожаловаться на невнимание хозяина. Удивительная собранность и целеустремленность Герцена восхищала всех, кто соприкасался с ним в эти соколовские летние месяцы.

Восьмым письмом о "Локке, Юме и энциклопедистах" Герцен и завершает свою работу. К этому времени (ноябрю 1845 года) были уже опубликованы в "Отечественных записках" первые шесть писем. Мысль, пронизывающая почти все "Письма об изучении природы", — это стремление убедить, доказать, привить понимание, что философия и естествознание суть единый союз. Это не отвлеченный тезис, а жизненно важный момент для развития как науки, так и философии, развития, в котором прежде всего заинтересовано общество. Наука и философия — это главный предмет размышлений Герцена.

Эмпирия вне философии: "сборник, лексикон, инвента-рий", но и философия, не опирающаяся на эмпирии, "частные науки" — "призрак, метафизика, идеализм". И как общий вывод — "философия без естествоведения так же невозможна, как естествоведение без философии". Герцен утверждает, что "наука одна; двух наук нет, как нет двух вселенных". Он рисует образ ветвящегося дерева, здесь все между собой связано: ветви — это "частные науки", но и они принадлежат целому. "Отнимите ветви — останется мертвый пень, отнимите ствол — ветви распадутся". Таким образом, научная философия — "единство частных наук… они — ее питание".

Герцен на протяжении многих лет не мог отделаться от многих "предрассудков", порожденных "романтизмом", как он именует религиозные верования и воззрения. Но в цикле писем, решая основной философский вопрос об отношении бытия к мышлению, Герцен целиком становится на позиции "реализма", то есть материализма. И Герцен как материалист критикует несостоятельность идеалистических систем. Причем эта критика ведется в процессе исторического рассмотрения философских школ, начиная с греков и кончая XVIII веком. "Идеализм — не что иное, как схоластика протестантского мира". Идеалисты растворяют природу в разуме, отрывают сознание от бытия. Все эти решения не научные.

Герцен не последовал за метафизическим материализмом Фейербаха и, отмежевываясь от него, свой материализм он называет "реализмом". За основу всех явлений он берет диалектику и именно диалектически подходит к понятию "материя", к движению ее. "Если вы на одно мгновенье остановили природу, как нечто мертвое, — вы не токмо не дойдете до возможности мышления, но не дойдете до возможности наливчатых животных, до возможности поростов и мхов; смотрите на нее как она есть, а она есть в движении; дайте ей простор, смотрите на сз биографию, на историю ее развития — тогда только раскроется она в связи". Человек — часть природы, без человека "природа не заключает в себе всего смысла своего, — в этом ее отличительный характер". "История мышления — продолжение истории природы". Этот вывод о единстве бытия и мышления Герцен подчеркивает.

Как материалист и диалектик подходит Герцен и к вопросу о познаваемости мира. "Опыт и умозрение. — две необходимые, истинные, действительные степени одного и того же знания". Знания отражают действительность, отражают правильно. Но природа движется, развивается, значит, и наше знание находится в развитии.

Герцен говорит и о соотношении абсолютной и относительной истин, материалистически утверждает, что абсолютная истина складывается из множества относительных. Все эти выводы были новым словом в философии домарксова периода.

Герцен не смог свои материалистические взгляды, диалектику применить к жизни общественной. Он не понял социальной обусловленности познания, формирования его в процессе трудовой деятельности человека, ее исторической трансформации. Несмотря на целый ряд неверных, по существу идеалистических воззрений, "Письма об изучении природы" были величайшим завоеванием русской философской мысли.

Белинский чрезвычайно высоко оценил "Письма". В статье "Взгляд на русскую литературу 1846 года" он отдал седьмому и восьмому письмам цикла пальму первенства перед всеми, "интересными статьями ученого содержания", опубликованными в "Отечественных записках" в отделе науки. Чернышевский резюмировал очень точно: "Деятели, стоявшие тогда (в 40-х годах XIX века. — В.П.) во главе нашего умственного движения (имеются в виду Герцен и Белинский. — В.П.), конечно, ободрялись тем, что согласие с ними всех современных мыслителей Европы подтверждало справедливость их понятии; но эти люди уже не зависели ни от каких посторонних авторитетов в своих понятиях… С того времени, как представители нашего умственного движения самостоятельно подвергли критике Гегелеву систему, оно уже не подчинялось никакому чужому авторитету…"

В № 12 "Отечественных записок" за 1845 год были опубликованы четыре главы первой части романа Герцена "Кто виноват?". А в № 4 за 1846 год тот же журнал публикует последующие V, VI, VII главы.

Появление первой части "Кто виноват?" вызвало большой интерес у читателей и принесло Герцену удовлетворение, которое и "подвигнуло" его на продолжение работы. Вскоре был написан "Владимир Бельтов", иными словами, V–VII главы.

Белинский 6 апреля 1846 года писал Герцену после их публикации: "Я… окончательно убедился, что ты — большой человек в нашей литературе, а не дилетант, не партизан, не наездник от нечего делать".

Работа над романом второй его части прервалась написанием повестей "Сорока-воровка" и "Доктор Крупов".

Когда Белинский оставил "Отечественные записки" и перешел в "Современник", он уговорил Герцена опубликовать обе части романа отдельным изданием как приложение к "Современнику", что и было сделано.

Роман Герцена был обращен против главного зла русской жизни — крепостного права. Главы, где описывается "житье-бытье" помещиков, чиновников, Негрова и его супруги, семейная жизнь дубасовского предводителя, написаны с сатирическим блеском, присущим Герцену.

Проблемы семьи, положение женщины в обществе неизменно волновали Герцена, равно как и судьбы русской интеллигенции. Владимир Бельтов именно тот интеллигент, который обладает "ширью понимания", таит в себе Страшное богатство сил", но он в условиях крепостнической действительности не может стать борцом с этим обществом. В романе Герцен создает обаятельный образ Любоньки Круциферской. Как отмечал Горький, это "первая женщина в русской литературе, поступающая как человек сильный и самостоятельный". Но и она бесправна, как женщина прежде всего, как бесправны все, кто не принадлежит к миру "негровых". Муж Круциферской — разночинный интеллигент, но Герцен не видит в нем человека будущего. Все симпатии писателя на стороне Бельтова.

Роман произвел "большую сенсацию", как признается сам автор.

Некрасов в анонимной рецензии на книгу "Музей современной иностранной литературы", напечатанной в № 4 "Современника" за 1847 год, отмечает: "Редко является произведение, которое самим делом напомнило бы публике о существовании русской литературы, ее процветании, возмужалости и других похвальных качеств, охотно за ней теперь признаваемых… Мы говорим о романе г. Искандера "Кто виноват?"…" Но самым дорогим для Герцена был отзыв Белинского, который в обзоре "Русская литература в 1845 году" писал: "Автор повести "Кто виноват?" как-то чудно умел довести ум до поэзии, мысль обратить в живые лица, плоды своей наблюдательности — в действие, исполненное драматического движения".