Страница 21 из 47
Николай Михайлин: «Травмы неизбежны. Годам к сорока ни у кого здоровья не останется. Моя бы воля — запретил бы прыгать!»
Но воля была не Колина. Чья? Напишу: хозяев ресторана «Эль Мирадор» и управителей туристических агентств, несущихся с ними в одной упряжке, запряжённой бедными прыгунами.
В том — не нашем — мире, где живут представления дающие и представление вкушающие, продажа своего ума, тела, мускулов или, как у прыгунов, бесстрашия запрограммирована. Сливки несправедливого, по-капиталистически безжалостного общества нещадно выжимают всё возможное и невозможное из попавших в их липкие и загребущие руки. В твёрдой зависимости от степени способностей и размера приносимой прибыли эксплуатируемым подкидывается кость. Она бывает сладкой и, смотря по обстоятельствам, даже с корочкой вкусного белого мяса. Но всегда остаётся костью, которой снисходительный хозяин поощряет верного пса.
Итак, мы добежали наконец до нижней лестницы. И прыгуны-спортсмены расцеловались с прыгунами-смертниками. На горе Кебрада, как выяснилось, знали о визите чемпионов и, вопреки обычаю, выставили на прыжки нечто вроде сборной. Её признанным, разве только не избранным, капитаном был крепкий, коренастый и уже не молодой Игнасио Санчес, а по-простому — Чоколатте — Шоколадка. Прозвище, догадаться нетрудно, получено за идентичный с шоколадом цвет кожи. Чоколатте — трёхкратный чемпион мира по прыжкам среди профессионалов. Любопытно, но факт: никто из спортсменов о таком первенстве не слышал. Шоколадка был слегка уязвлён, пока знаменитый и известный мексиканцу, тоже трёхкратный, только олимпийский, чемпион Клаус Дибиаси не сделал приятного для жителей Кебрады признания:
— Ни за какие деньги мира со скалы не прыгнул бы.
— Это многие так говорят, — почему-то с радостью закивал Шоколадка. — А потом ничего, прыгают. — И ветеран игры с судьбой рассказал свою историю. После неё вопрос «Чья же воля?» задавать наивно.
Шоколадка родился у подножия Кебрады. Он умел считать до пяти и не решается сказать наверняка, сколько же у него было братьев и сестёр. К бедности привыкли. Она была неизбежна, как вечерние океанские приливы. Единственное бесплатное, потому и доступное развлечение — плескание в воде — использовалось на полную катушку. Днями напролёт плавали, ныряли, задержав дыхание, сидели под водой. А самый храбрый и отважный на Кебраде парень — Роберто Рамирес однажды ночью на спор прыгнул в ущелье с 38-метровой скалы. Легенда ли это? Похоже. Но Шоколадка, пребывавший в 1935 году в трёхлетнем возрасте, божится, что помнит первый ночной прыжок. Десятка два туристов, отравлявших здоровье алкоголем в баре неподалёку, поощрили Роберто горстью брошенных в ущелье и тотчас же выловленных мальчишками монет.
С этого и берёт отсчёт история прыгунов горы Кебрада. Ныряли группами и в одиночку, днём во время прилива и ночью. Дрались в кровь за мизерные, подбрасываемые туристами крохи. Шли кланом на клан, компанией на компанию. Право на дарящий кусок хлеба прыжок доказывали тяжёлыми и не скучающими без дела кулаками. Ресторан процветал. Об источниках процветания того не скажешь.
Распри и драки не утихали до 1947 года. Дату Шоколадка запомнил накрепко. В 1947-м все прыгуны Кебрады собрались на горе и, хотя белые флаги не вывешивали, заключили перемирие. Кто-то умный и уважаемый, по молодости Шоколадка не запомнил кто, держал необычную для тех далёких лет речь. Он внушал соплеменникам, что бесконечные споры и раздоры выгодны кому угодно, но не им. Тогда и создали необычную организацию, название которой выведено в моём блокноте твёрдой рукой обучившегося грамоте Шоколадки: «Клуб прыгунов в воду Кебрады, Акапулько, Мексика».
В клубе 32 человека — все местные. Младшему 15, старейшине — 50. Юные прыгают со скал пониже, остальные — с 38-метровой. Они, и только они, имеют право подниматься на площадку у «Эль Мирадора». Никаких чужаков, но и никаких ссор и стычек между своими. Сезон в Акапулько длится шесть месяцев. На эти полгода приходится наибольшее количество прыжков и, естественно, заработанных песо. Разбившись на тройки, 12 прыгунов совершают три рискованных полёта в 13 часов и трижды вечером. Сутки риска на два дня отдыха. Ресторан и туристические агентства пытались было выставлять другие условия. Сплотившиеся прыгуны настояли на этих. Не бог весть что, но сносная жизнь обеспечена. Вот она, сладкая косточка, — во сто крат лучше, чем безработица. А безработных в городе хватает. И когда нет сезона… Спортсмены закивали головами, искренне посочувствовали. И только «Эль Мирадор», спасибо прыгунам, всё равно полон-полнёхонек.
— Вы застрахованы? — Американская деловитость и предусмотрительность не покидает Фила Боггса.
Шоколадка удивлён. Кто же рискнёт страховать смертников? Не ресторан же? Прыгуны платят взнос в маленький собственный фонд и подбрасывают немножко деньжат получившему травму. Вот и всё «социальное обеспечение». Разговор об увечьях суеверному Шоколадке неприятен. Двое его коллег помоложе подтверждают: они досконально изучили ущелье. Но ветер и солнце — не застывшие на дне камни. Подул ветерок, случайно ослепил прожектор, солнечный луч — ориентировка потеряна. Ломаются ключицы, руки… Вечное напряжение, постоянные удары о жестокую воду бесследно не проходят. Отработав несколько лет, прыгуны слепнут, мучаются от головных болей.
Есть у ребят с Кебрады поверье: поднялся на скалу — прыгай. Не поборешь страх, не выгонишь из души подкатившееся отчаяние, считай этот прыжок последним. Святой обычай не нарушается. Единственное дозволенное — отойти от края скалы, если вдруг защемило сердце или налетел ураган. Но утих ветер, отпустило сердце — прыгай, прыгун!
Шоколадка и сам растроган рассказом друзей. Кнапе с Калининой хлюпают носами. Хмурится Дибиаси. Даже Боггс непритворно расстроен. «Моя бы воля, моя бы воля…» — клонится к моему уху Михайлин.
— Вам не страшно? Во имя чего рискуете? — задал я вопрос, который не мог не задать журналист «Комсомольской правды».
— А что остаётся делать? Проживи без проклятых денег, — разозлился Шоколадка и высоко задрал рубашку: шея, плечи, руки, живот — в разнокалиберных шрамах. Остры камешки Кебрады.
— О чём вы думаете там, на вершине?
— У меня жена и шестеро детей. И мой полёт ни в коем случае не должен стать последним. Главное — выдержать, дождаться волны и войти в воду, не коснувшись камней. Это почти всегда удаётся.
— А если нет?
— Об этом лучше не задумываться.
Уезжали из «Эль Мирадора» усталыми, замученными, опустошёнными. На вершину Кебрады медленно поднималась новая тройка прыгунов…
Мы ещё встретились с Шоколадкой. Он приходил поболеть за наших ребят. Подарил маечку, ставшую нетленной. Катал по городку на длиннющем лимузине. Сладка ли была косточка? Его знало пол-Акапулько. Профессия прыгуна считалась престижной и почётной. А я, восхищаясь силой духа Шоколадки и его друзей, никак не решался сказать: «Может, бог с ними, с деньгами? Живут же — не умирают и безработные. Их в стране миллиона четыре. Но живут! И, просыпаясь утром в жалких лачугах, к которым туристов не подпускают и близко, не мучаются мыслью, что сегодня в девять вечера…» Не решился и не спросил. Слишком по-разному понимаем мы бесценную цену того, что именуется прекрасно и кратко — «жизнь».
ВСЁ в этом мире относительно. Борьба за выживание, которую ведут прыгуны с горы Кебрада, — опасная, но юношеская забава по сравнению с происходящим в американском футболе — просьба не путать с нашим, европейским. Ни в одном профессиональном виде спорта, включая бокс, спортсмены не приносят стольких бессмысленных жертв, как в этом, признанном в США «развлечением № 1». Зверское «развлечение» ежегодно уносит 20 жизней. Добавьте 60 неизлечимо парализованных и миллион получивших переломы, ушибы, растяжения, кровоизлияния, разрывы связок и прочие болезненные травмы. Американский футбол не оставляет в покое и относительно счастливо добравшихся до финиша спортивной карьеры. Продолжительность жизни экс-футболиста на 15 лет ниже, чем у среднего американца. Каждый из трёх бывших профессионалов умирает, не дожив и до пятидесяти. Статистика не только мрачная — она по-настоящему убийственная.