Страница 27 из 39
– Ваше дело.
– А как себя чувствует Петренко?
– Пострадавший находится в больнице и просит отпустить его домой, потому что полагает, и притом с основанием, что больница не самое безопасное для него место.
– Вы его прячете?
– Мы не в Америке. У нас для этого денег нет. Но место, где он лежит, не афишируем.
– Если они захотят, то доберутся до Петренко?
– Может быть.
– И убьют его?
– Допускаю.
– И вас не будет мучить совесть?
– Я подозреваю, что сегодня чуть попозже он смоется из больницы. И его не поймают. Вас это устраивает?
– Спасибо. А что известно об Алене Флотской?
– А что может быть о ней известно? Покончила с собой. Думаю, что всерьез она и не собиралась этого делать. Но так получилось. Уже не первый случай в моей практике. Хотят пугнуть, а дозу не рассчитывают.
– Вы так уверены?
– Она не оставила предсмертной записки, но я отыскал ее записную книжку. В ней записи на ближайшие дни, настоящие самоубийцы так не делают.
– Уже известно, почему она это сделала?
– Вы любопытная, Лидия Кирилловна.
– Как и всякая женщина.
– Мы не рассказываем посторонним тайну следствия. Но с вами я могу поделиться. При одном условии.
– При каком?
– Если вы дадите мне слово, что в самом деле раньше не были знакомы с погибшей и позвонили ей случайно.
– Я же сказала! Я ее так и не видела! Мне нужна была шкатулка, вернее, информация о шкатулке, которую мои родственники передали на хранение ее бабушке в тридцать восьмом году.
– А где эта шкатулка теперь?
– Это меня интересует не меньше, чем вас. Ко мне сегодня приходила Соня Пищик, она говорит, что шкатулка хранится дома у Алены.
– Ага, – сказал Шустов.
– Что это означает?
– Разгадку для Шерлока Холмса, – ответил лейтенант. – А я думал, что же стояло на комоде?
– Вы видели?
– Нет, но я могу сообщить ее размеры. Тридцать два на двадцать четыре сантиметра.
– Правильно! Но как вы догадались?
– На комоде пыль. Алена Флотская была большая неряха. А в одном месте пыли нет. Там что-то стояло, примерно тридцать на двадцать четыре сантиметра. Я и решил – коробка с нитками и пуговицами. Зачем она кому-то понадобилась?
– Она пропала?
– Вот именно. И дорогая шкатулка?
– Наверное, не очень. Я ищу дневники, которые в ней когда-то хранились.
– На комоде лежали кучей нитки, пуговицы – всякие пустяки. Кому-то шкатулка понадобилась, вот он все и высыпал. А когда Пищик ее видела?
– Не знаю. Спросите у нее.
– Спрошу, – сказал лейтенант.
– Почему вы замолчали? Это вам кажется важным?
– Не знаю, – сказал лейтенант. – Вообще-то, это не телефонный разговор.
– Разве сейчас слушают?
– У нас всегда слушают.
– Но мы же не обсуждаем важных дел. Одна девушка покончила с собой. Каждый имеет право покончить с собой.
– Если эта шкатулка исчезла два-три дня назад, это меня не касается, – ответил лейтенант. – Но если сегодня ночью, то, значит, кто-то к ней заходил. Может быть, эта встреча и подтолкнула гражданку Флотскую к роковому решению.
«Ну почему он всех называет гражданками? Неужели и меня он именует гражданкой Берестовой? А почему бы и нет?»
– У вас есть подозреваемые?
– У нее были интимные отношения с одним из ее сослуживцев. Но если гражданка Пищик к вам заходила, то она наверняка вам об этом поведала.
– Поведала. Вы его будете допрашивать?
– Наверное, придется, – ответил Шустов. – Но, вообще-то говоря, не хочется. Такие дела, где виноватых не найдешь, я бы закрывал, пусть живут, как хотят. А то у нас бандиты на свободе гуляют, а мы самоубийцами на личной почве занимаемся.
– Но бывает же, что человека довели до самоубийства.
– Боюсь, что гражданка Флотская сама себя довела.
– Вы – женоненавистник.
– Вы так думаете потому, что я развелся? Но мы с Галей и сейчас поддерживаем нормальные отношения.
– Нет, я пошутила.
– В следующий раз осторожнее шутите, а то я не всегда вас понимаю, – признался милиционер.
– Андрей Львович, – Лидочка постаралась говорить ласково и убедительно, – мне на самом деле важно узнать, куда делись те вещи, что когда-то лежали в пропавшей шкатулке. Я очень прошу, если будете спрашивать людей о шкатулке, вы потом мне расскажете, что узнали, хорошо?
– Хорошо. Но у меня нет доказательств принадлежности шкатулки вам или вашим родственникам.
– Андрей Львович, вы можете спросить у Татьяны Иосифовны. Она – мать…
– Знаю. Проживает в дачном поселке на станции Переделкино, где пишет свои воспоминания. Я спрошу ее.
– Заранее спасибо.
– Не спешите. Отдыхайте. Я пойду поужинаю, а то весь день без горячей пищи. И не бойтесь. Никто вас больше не тронет. Но, конечно, никому не открывайте, не посмотрев предварительно в глазок. Никому. Ясно?
– Ясно.
– Спокойной ночи.
Спать было еще рано – половина девятого. Лидочка устроилась с книжкой на диване, но, конечно же, не читалось – слишком много впечатлений.
Потом потянуло в сон.
Лидочка быстро отправилась в ванную – она боялась, что заснет.
Глава 4
Ты никого не видела
Утро началось со звонка в дверь.
Лидочке показалось, что еще ночь – так сумрачно было за окном.
Звонок был настойчив, он сбивал мысли, в нем была угроза, как бы продолжение тут же забытого ночного кошмара. Звонили убийцы… Лидочка кинулась было к двери, как была, в одной ночной рубашке, но потом остановилась в коридоре, замерла, стараясь проснуться и привести в соответствие мысли и окружающий мир.
Для этого сначала надо было посмотреть на часы, но часы остались в комнате. Тогда лучше заглянуть в глазок.
Лидочка заглянула в глазок и обнаружила, что за дверью, опираясь на палку, в меховой широкой шубе и в сером шерстяном платке стоит Татьяна Иосифовна Флотская. Этого еще не хватало!
Лидочка открыла дверь.
– Ты спала? – спросила Татьяна, не скрывая укоризны.
Лидочка знала, что услышит дальше, и потому молча отошла в глубь коридора.
– Я уже дошла до станции, доехала до Москвы, по Москве бултыхалась полчаса или час, еле тебя отыскала, у вас все переулки перекопаны. Думала, что придется звонить.
– Вы бы позвонили из автомата, я бы вас встретила.
– Я подозревала, что ты дрыхнешь, поэтому и дала тебе лишних полчасика поспать. Я-то ранняя пташка – как запоет вертухай, как ударят по рельсе, так я и бегу в сортир.
Татьяна хмыкнула и принялась разматывать платок.
– К тому же, – сказала она, – на улице жуткий мороз. Не стой как скифская баба. Поспеши на кухню, поставь чайник – чашка кофе меня спасет.
Что Лидочка и сделала.
Пока чайник грелся, она быстро ополоснулась, оделась и приготовила нежданной гостье завтрак.
Татьяна объяснила, и это было естественно, что ночью ей стало не по себе. Совсем не по себе. Она начала плакать и поняла, что должна найти каких-то людей. И тут обнаружила, что людей-то и нет. Племянница уехала в Германию, друзья, если они и были, вымерли или покинули эту страну, и вдруг оказалось, что проще и приятнее было поехать к Лидочке, с которой познакомилась сутки назад. Ведь именно Лидочка – не чужая. Они практически родственники, встретившиеся после долгой разлуки, Лидочка того же возраста, что и несчастная Аленка, и именно в ней Татьяна почувствовала родственную душу, ты понимаешь?
– Человек в стрессовой ситуации, – рассуждала Татьяна, большими глотками спеша допить чашку кофе в расчете на добавку, – ведет себя на первый взгляд нелогично, им руководят инстинкты. Инстинкт рода, инстинкт самосохранения. Как ни странно, меня вел к тебе инстинкт самосохранения – раненое животное чутьем понимает, какие травы для него целебны, а какие – ядовиты. Под ядовитой травой я имею в виду Соню. Вот к ней в трагический момент жизни я бы не смогла обратиться, потому что она недобрый человек…
Татьяна Иосифовна продолжала говорить, выговариваясь, видно, за недели одиночества и за вчерашний день, когда это одиночество она почувствовала в полной мере. А Лидочка с безнадежностью размышляла о том, что, вернее всего, сегодняшний день тоже погибнет – Татьяна Иосифовна послана ей злою судьбой, чтобы лишить свободы.