Страница 14 из 39
– Тридцать пятый год, – сообщила Татьяна Иосифовна. – Мало кто из них протянул больше двух лет.
– Это точно ваша бабушка, – сказала Соня, показав на молоденькую Лидочку, стоявшую в обнимку с бровастой, пышной, чернокудрой красавицей.
– Правильно, – согласилась Татьяна Иосифовна, – а рядом моя мама. Меня же, как всегда, оставили в Москве.
– А я думала, что вашего папу в честь Сталина назвали, – разочарованно произнесла-протянула Соня. – А он получается старше.
– Нет, когда папа родился, никто не подозревал о том, что один грузинский бандит станет освободителем человечества. Поэтому моего папу назвали так в честь одного плотника.
– Плотника? – удивилась Соня. – А почему плотника?
– Такая была специальность у папы Христа. Иисуса Иосифовича. Поняла?
– Ах, я совсем забыла, – Соня покраснела, даже круглый носик покраснел. Особенно покраснели щечки – казалось, что их незаметно помазали свеклой.
– Тогда считали, – сказала Лидочка, – что с вашей мамой, с Маргошкой, ничего не случится. Она имела большие заслуги перед партией… – Лидочка, произнеся эту формулу, сделала осторожную паузу, опасаясь, что вызовет вспышку гнева у диссидентки, но Татьяна Иосифовна лишь послушно склонила голову. – И ее муж, ваш папа, занимал большой пост.
– Это никому не помогало, – сказала Татьяна Иосифовна. – Сталин с наибольшей яростью уничтожал старые ленинские кадры.
Она вздохнула. Сонечка, как дитя другой эпохи, не подумав, произнесла:
– Что Сталин, что Ленин – один сатана.
– Ах, что ты понимаешь! – вздохнула Татьяна Иосифовна.
Сонечка и в самом деле ничего не понимала.
– Моя бабушка, – сказала Лида, – оставила у Маргошки шкатулку с археологическими находками и дневниками деда. На время. А потом началось…
– И всех арестовали? – спросила Соня.
– Не сразу, – ответила Лидочка. – И это – долгий рассказ.
– Человеческие судьбы – всегда долгий рассказ, – подтвердила Татьяна Иосифовна.
– Все эти годы в нашей семье сохранялась надежда, – продолжала Лида, – что шкатулка с находками и документами хранится где-то в вашем доме. Ведь Маргарита, как я знаю, даже чувствуя опасность ареста, уговаривала мою бабушку не брать у нее шкатулку. Потому что она хранит ее в безопасности.
– Она не смогла сохранить не только себя, но и меня! – с осуждением заметила Татьяна Иосифовна.
– Господи, какая тайна! Как интересно, – прошелестела Соня.
– А поэтому вы можете понять, что мы никогда не теряли окончательно надежды, – сказала Лидочка. – Ведь так хочется надеяться.
– А какая это была шкатулка? – спросила Татьяна Иосифовна. – Если она была в нашем доме, то я бы запомнила, я помню все мамины вещи.
– Вряд ли Маргарита увезла эту шкатулку в тюрьму или в ссылку.
– Но она могла выкинуть все вещи, а шкатулку использовать как ящик, – предположила Соня. Лидочка давно допускала такой вариант и огорчилась тому, что, помимо нее, так же думает посторонний человек.
– У меня есть ее рисунок. Моя мама сделала его по памяти.
Лидочка достала лист, сложенный вчетверо.
Она развернула его на столе, между тарелками. Это была простая шкатулка, формой напоминающая сундучок, из-за того что крышка была немного выпуклой.
Шкатулка стояла на ножках, сделанных в форме деревянных шариков, а рядом аккуратно были проставлены размеры – двадцать на тридцать два сантиметра, а высота – шестнадцать сантиметров.
– Она большая, – сказала Сонечка, отмерив расстояние на столе.
– И тяжелая, – добавила Лидочка.
– Нет, – уверенно сказала Татьяна Иосифовна, – такой шкатулки я не видела.
Лидочка, конечно же, готовила себя именно к такому ответу, но тем не менее была ужасно расстроена.
– Вы говорите об археологических находках, – произнесла Татьяна Иосифовна. – «А может быть, они лежали не только в шкатулке?»
Лидочка подхватила кончик путеводной ниточки.
– Как же я не подумала! Конечно, что-то могло сохраниться и без шкатулки.
– Впрочем, – Татьяна Иосифовна склонила крупную птичью голову, посаженную на моржовое тело, – я могла и видеть шкатулку, но не обратить внимания… В каком году, вы говорите, она была передана моей маме?
– В тридцать восьмом.
– За три года до ареста мамы.
– И вам уже было… – Лидочка запнулась.
– Мне было восемь.
– Но, может, Маргарита хранила шкатулку в другом месте?
– Где? – вскинулась Татьяна.
– На даче?
– У нас тогда была государственная дача. Мама никогда не хранила там ценных вещей. Садовый участок она купила уже в конце пятидесятых.
– Но у родственников…
И тут Лидочка обратила внимание на то, что Соня подмигивает ей. Она даже не поверила сначала своим глазам. Что хочет сказать Соня?
– У нас было мало родственников, и никто не пережил этой кровавой бойни, – заявила Татьяна Иосифовна, подводя итог разговору. – Но я допускаю, что мама могла куда-то спрятать вашу коробку. И затем скрыть от меня сам факт обладания ею. Допускаю… Она не хотела, чтобы я знала то, о чем лучше не знать. Лишнее знание в те годы – лишний риск. Лишний шанс погибнуть. Она и без того меня не уберегла.
– А что она могла поделать? – вмешалась Соня.
– Не мне сейчас судить маму, – ответила Татьяна Иосифовна, и стало понятно, что она давно уже ее осудила.
– Если бы я за мою мамочку взялась, – вздохнула Соня, – на ней бы живого места не осталось. Я уж не говорю о моем родителе. Но у них была своя жизнь, Татьяна Иосифовна. А то тут недолго и вас осудить.
– Это не входит в твою компетенцию, – холодно оборвала ее Татьяна Иосифовна. – Когда у тебя будут собственные дети, тогда мы посмотрим, как ты будешь себя вести. – Сказав так, Татьяна взяла кастрюлю и выскребла из нее на свою тарелку остатки картошки. Потом полила ее соусом с пустой уже сковородки.
– Не исключено, что у Маргариты были драгоценности. Аленка как-то вспоминала, что у бабушки было кольцо с изумрудом.
– Чепуха, – заявила Татьяна. – Маргарита была бессребреницей. Это было ленинское поколение революционеров, которые не думали о выгоде для себя. Вы путаете ранних идеалистов и хапуг тридцатых и сороковых годов.
Татьяна Иосифовна бросила на тарелку кусок хлеба и, насадив его на вилку, стала возить по донышку, чтобы собрать самое вкусное.
– Я думаю, что никогда не избавлюсь от чувства голода, – сказала она, почувствовав взгляд Лидочки.
– Я вас так понимаю, – вдруг поддержала старуху Соня. – Я ночью встаю, иду на кухню, открываю холодильник, достаю кусок колбасы и жую, представляете?
«Интересно, почему Соня подмигивала мне? Имело ли это отношение к шкатулке? Но есть возможность проверить…»
Татьяна выскребла тарелку и спросила:
– А что у нас с кофе, девочки? – Она явно подобрела.
– Я сейчас принесу чайник, – сказала Лидочка.
– Ты, по-моему, хозяйственная, – решила Соня. – А я в чужих домах совершенно не ориентируюсь.
Лидочка не поняла, хвалят ее или осуждают.
– Ну, где же наш торт? – капризно спросила Татьяна. Лидочка принесла из кухни чайник, затем поднос с чашками и торт. И, садясь вновь за стол, как бы невзначай заметила:
– Видно, мне не остается ничего другого, как спросить о шкатулке вашу Алену.
– Конечно, – сразу, с готовностью согласилась Соня. – Именно так. Я вам дам ее адрес. А то, хотите, сама спрошу.
– Спасибо, – сказала Лидочка. – Мне очень хочется надеяться, что хоть что-то от этой шкатулки сохранилось. Клянусь, там не было никаких драгоценностей – только дневники моего деда и археологические находки.
– А какие находки? – спросила Соня.
– Когда-то перед революцией мой дед копал в городе Трапезунде, в Турции.
– А как он туда попал?
– В то время там стояли русские войска.
– И он сделал открытие?
– Да, он сделал открытие.
– А как к этому отнеслись турки?
– Честное слово, не знаю. Но, насколько мне известно, находки связаны не с турками, а с грузинами.
– Я вас потому слушаю, – сказала Соня, – что у меня в памяти все это всплывает, – она и в самом деле будто прислушивалась к собственным воспоминаниям и искренне желала вспомнить. – И мне даже кажется, что я помню рассказ о тетрадях – они были в синих твердых переплетах.