Страница 26 из 50
Будет война, она их востребует и уничтожит. А пока они пережидают паузу.
Я протер машину, потом еще разок протер – лучше уж я буду хорошим шофером, пускай Порейко ищет придирки в другом. Мне так даже интереснее.
Шеф вышел через четыре часа, я уж испекся на солнце, к тому же хотелось пить.
Порейко вышел так, как выходят министры, – видно, ему приходилось в жизни занимать, может, и невысокие, но ответственные должности.
– Вы бы сказали, что столько проторчите, – буркнул я, – я бы выкупаться сбегал.
– Я сюда не купаться приезжал, – отрезал шеф. Видно, он никогда не купался, даже не раздевался на свежем воздухе, у него была чиновничья, писарская сероватая кожа.
– Заедем за Александрой, – сказал он, – потом на вокзал.
Я лихо тормознул у «Синего ветра», Порейко гуднул – гудок у нашего зверя был милиционерским.
Потом он закурил.
Александра вышла минут через пять, на ней было дорогое, длиннее, чем ей шло, сиреневое платье, волосы уложены в пучок на затылке – она была благородна до безобразия. Мне захотелось поцеловать пыль у ее ног. Это была опасная женщина, но Порейко об этом вроде бы не догадывался.
На этот раз в машине был только телохранитель Жора. Он выскочил, отворил дверь, привычно – он не впервые открывал ей дверь.
В ответ на мое приветствие Александра чуть кивнула.
– На вокзал? – спросил я.
– Я два раза свои указания не повторяю.
Все же он был неумен. Он позволял гордыне овладеть собой. Он был всего-навсего прапорщиком по интендантской части, а ощущал себя Наполеоном на том самом мосту.
Мы поехали на станцию. Наверное, ее Порейко именовал вокзалом. Впрочем, я был предвзятым – все в том городке называли станцию вокзалом. Этим городок сравнивался с Тверью.
Мы все вышли на платформу. Порейко велел и мне его сопровождать. Видно, ждали какого-то друга или начальника и Порейке надо было показаться со свитой.
Народу на перроне было немного. Несколько торговок с ранними огурчиками, простоквашей и творогом, милиционер и будущие пассажиры с баулами и полосатыми сумками.
– Они будут в третьем вагоне, – сказал Порейко Александре. – Наверное, надо бы цветов принести, букетик. Купим?
– Где его здесь купишь? – удивился Одноглазый Джо. – Может, я до дому добегу, у нас пионы не отцвели?
– Пионы! – В это слово Порейко вложил все возможное презрение. В его представлении подношение букета пионов, плебейского цветка, было равнозначно оскорблению высокого лица. Именно тогда я понял, что люди, которых мы встречаем, относятся именно к высоким лицам.
Александра хмыкнула. Она не была, видно, приучена к тонкостям вокзального этикета.
Почувствовав скрытое сопротивление в своей команде, Порейко решил объяснить нам, как положено себя вести графьям.
– Вот если встречаешь или на свадьбу идешь, – сообщил он, – то преподносишь розы, смотря по своему имущественному состоянию. Но обязательно розы или в крайнем случае гвоздики. Потому что эти цветы выращивают специально для торжественных случаев.
– А если похороны? – совершенно серьезно спросил Одноглазый Джо, который хотел расширить свой кругозор, а не смел смеяться над учителем и наставником.
– Дурак ты, при чем тут похороны! Мы же Матвея Семеныча встречаем.
– Я не в том смысле, – сказал Джо. – Я не хотел.
Тут вышел на платформу начальник станции и, приложив руки рупором к губам, крикнул, что через пять минут на первую (и единственную) платформу прибывает скорый поезд Тверь – Архангельск. Номера вагонов с головы поезда.
– Они в третьем вагоне будут. В купейном, потому что здесь СВ-вагонов нету. Они себе отдельное купе взяли. Мне был звонок, – сообщил нам вождь, нервничая и теребя блестящие пуговицы военного френча.
Поезд проявил себя сначала приближающимся шумом, затем вполз и замер перед станцией, прогремев всеми суставами. Поезд был старым, ржавчина просвечивала сквозь зеленую краску вагонов.
Проезжающие посыпались из вагонов – поезду стоять всего пять минут, а надо купить продуктов, заглянуть в буфет, а может, купить областную газету в киоске, открывшемся специально для такого случая.
Мы поспешили к вагону номер три.
Сначала из него выползли какие-то одинаковые мужики в тренировочных брюках и несвежих майках, а потом наступила пауза, и на площадку вышел настоящий генерал, орел, молодец, я его, кажется, даже видел как-то на телеэкране. Матвей Семенович Чулков собственной персоной.
Почетный председатель был немолод, даже скорее стар. Но из тех неутомимых толстячков, которые красят и укладывают волосы и даже носят корсет и играют в городки. Генерал красиво помахал нам рукой и начал осторожно, медленно, изображая бодрость, спускаться по ступенькам вагона.
Порейко кинулся к вагону и подставил руку генералу.
– Я сам, сам! – прохрипел генерал. Ему было нелегко, но он отличался сильным духом.
В конце концов помогла генералу Александра. Она, оттолкнув Порейку, протянула генералу руку словно для поцелуя – и опереться на такую руку мог каждый, даже Геркулесу не стыдно.
Следом за генералом спустился кавказский человек – сам Рустем Марков! Как нам повезло!
Про него достаточно было сказать – яростный! Никакая другая характеристика не выдержала бы сравнения. Несмотря на теплый вечер, Марков был в шляпе и в том слишком большом и широком пальто, которое таскают нувориши, чтобы отличаться от меня.
Когда все эти люди оказались на земле, Порейко, покачавшись на месте, схватил лицо генерала в жадные ладони и впился в него губами (а может, и зубами – зрелище было страшное). Но генерал не испугался, он был боевой генерал. Он обнял пухлыми лапками плечи Порейки, потянул к себе, чтобы удобнее было ответить поцелуями на поцелуи. Затем, полагая, что ему надо целоваться и дальше, генерал кинулся ко мне, а я, не ожидая нападения, убежать не успел. Он меня тискал, как насильник в подъезде, урчал, слюнявил, и от него воняло чесноком и водкой.
– Все! – закричала Александра. – Хватит, мальчики. Все в порядке.
Тут я увидел третьего из приезжих. Он изображал из себя марковского или корниловского офицера – я, честно говоря, не помню, какой из белогвардейских полков носил черные мундиры с черепом на левом предплечье. Фуражка у него была тоже черная. Он был красив и суров красотой гестаповских плакатов. И притом скрипел множеством ремней и портупей. Несколько снижался образ гауптштурмфюрера тем, что в руке он тащил объемистый генеральский чемодан.
– Рад, – сообщил генерал, как только поцелуйная часть кончилась. – Очень польщен. Наслышан о ваших успехах, мать твою.
Окончание фразы было несколько неожиданным, но потом я понял – генерал испугался, не сочтут ли его слишком интеллигентным, и пресек заранее подобные подозрения.
– Куда идти? – спросил он почти сердито.
– Сюда, товарищ Чулков, – показал Порейко.
Он показал генералу, куда идти, а мне махнул, чтобы я спешил к машине.
Я подчинился.
Как в лучших британских фильмах, я открыл все возможные двери в «Мерседесе». Генерал радостно ахнул:
– Вот и сюда, в дальние уголки, проникла цивилизация.
– Вы будете обеспечены всем необходимым, – предупредил его Порейко.
– Куда ехать-то? – спросил я шоферским голосом.
– В «Мологу».
«Мологой» именуется наша гостиница.
– Мы подготовили для вас номера «полулюкс», – сообщил Порейко генералу, который втаскивал пузо на заднее сиденье. – Высший класс по нашим меркам.
Корниловец хлопнул крышкой багажника так, что Порейко посмотрел на него с ненавистью.
Одноглазый Джо и Жора стояли поодаль с грустным видом – им места в машине не оставалось, значит, придется тащиться в гостиницу на автобусе. Несолидно.
– Нам обещали загородный пансионат, – рявкнул Рустем Марков.
– Пансионат, к сожалению, сгорел, – сказал Порейко.
– Поджог? – спросил генерал. Он снял фуражку и протирал синим платком потную лысину.
– Неизвестно, – ответил Порейко. – Он назывался «Лесные поляны».