Страница 24 из 50
– Не клади в голову, – сказал молодой человек.
Что-то в его фигуре, манере держаться говорило мне, что Жора очень молод, почти подросток. А кожа лица, мешки под глазами принадлежали немолодому человеку.
– Тебе сколько лет? – спросил я.
– Лишний вопрос, – ответил Жора.
– Ясно.
Я выкатил машину на улицу, открыл переднюю дверцу для Жоры.
– И кем ты числишься в нашей конторе? – спросил я.
– Агент по связи с прессой и населением, – ответил Жора вполне серьезно.
– Это важно, – сказал я.
– А вообще-то я телохранитель, – повторил Жора. Он гордился своей профессией.
– Что же ты умеешь делать как телохранитель?
– Не могу тебе показать, – сказал он, – потому что ты за рулем.
– Хорошо, – улыбнулся я. – Как приедем на место, покажешь?
– Чего ж не показать хорошему человеку?
Он говорил слишком серьезно. Я улыбался, а он – нет.
Недолгое путешествие по городу закончилось у стоявшего у дороги стеллажа, на полках которого стояли иностранного происхождения банки и спреи. Возле стеллажа сидел на раскладном стульчике, какие носят с собой художники, знакомый мне Кирилл. Вот так встреча! Я-то думал, что Кирилл – вольный агент, пенитель морей. А оказывается, что в Меховске ширится движение за совмещение редких профессий.
Кирилл со мной не поздоровался. Нос у него был вспухшим и цветом отдавал в синеву. Но так как у меня самого под глазом была дуля, то мы, можно считать, были квиты.
– Чего тебе? – спросил он у Жоры. Здороваться его еще не научили.
– Юра скажет, – ответил Жора, вынимая бумажник.
Я выбирал нужные мне вещи, у Кирилла нашлись замшевые лоскуты, чтобы протереть красавицу.
На меня Кирилл не смотрел.
– Кстати, – сказал Жора, расплачиваясь, – надеюсь, тебе Одуванчик вчера объяснил неправильность твоего поведения? Ты теперь будешь хорошо себя вести?
Кирилл тихо, но внятно выругался.
– Ну вот и ладно, – сказал Жора. – Только учти, что я не выношу грубых слов.
И как он это сделал – ума не приложу, но Кирилл тут же оказался в пыли под своим стеллажом.
– Заплатишь за все сам, – сказал наставительно Жора. – И Одуванчику ни слова не скажешь. И ругаться больше – ни-ни!
Это был очень грозный птенчик. Я подумал, хорошо, если он не злопамятный и забыл о том, как я вчера вытащил из-под него стул.
Жора обернулся ко мне.
– А за тобой должок, – сказал он. – Ты вчера меня в офисе немного обидел.
Но я был готов к его движению, потому что, к счастью, вспомнил об инциденте за секунду до того, как Жора открыл рот.
Я ушел в сторону от его захвата, и он ткнулся носом в машину.
– А вот так себя вести не стоит, – сказал я. – Можно машину попортить.
Жора выпрямился. Он смотрел на меня узко посаженными глазами кобры.
– Как же ты успел? – удивился он.
– Случайно, – признался я.
– Тогда тебе повезло. – Жора не стал больше повторять своих трюков. Он вытащил из бумажника зеленую десятку и протянул мне: – Твоя доля за покупки.
Кирилл зашевелился и начал водить ручищами по пыли.
– Поехали, что ли? – спросил Жора. – Большая разборка может начаться, а Трофимычу она ни к чему.
Мы поехали на бензоколонку. Платил Жора.
Когда снова сели в «мерс», он сказал:
– Ты не думай, что я небольшой. Я как ядовитая змея. Честное слово, мне даже не обидно, если про меня как про гадюку думают. Все считают, что телохранитель должен быть амбалом, так чтобы при виде его с копыт падали. А это все чепуха. Меня не должны опасаться, меня замечать не нужно. Зато ко мне человек поворачивается незащищенным боком, а я кусаю. До смерти. Усек?
– Понял, – сказал я. – Хороший урок. Я ведь тоже принял тебя за недоразвитого счетовода и подставил тебе незащищенный бок. А ты еще и философ...
– Вот ты из-под меня стул вытащил. И твое счастье, что шеф дал мне сигнал – у нас с ним есть система сигналов, – дал мне сигнал, чтобы я тебя не трогал. А то бы ты с этим стулом так бы и остался при своих.
– А чья заправка? – спросил я. – У вас ведь все схвачено.
– Заправка не наша, заправка у нашего городского головы, у мэра, они с милицией власть делят. Но нас не трогают. И мы их не трогаем.
Порейко жил в двухэтажном доме. В отличие от прочих домов, двери которых выходили во двор, этот дом имел собственный подъезд.
– Дай сигнал, – сказал Жора.
Порейко с Александрой вышли на сигнал сразу, словно ждали в подъезде за дверью.
Александра была в коротком синем платье, в скромном платье, призванном показать, какая она робкая, тихая, послушная. А эффект был иной – ты сразу видел, что это опасная кошка.
– Юрик, – сказала она, улыбнувшись мне, – как тебе на новом месте, не дует?
И какого черта ей работать в этом «Синем ветре», если у Порейки «Мерседес» с шофером-инопланетянином? Впрочем, об этом мы им не скажем. На мгновение я превратился в ее глазах в Николсона, вызвав растерянность. И тут же все вернулось на свои места.
Телохранитель Жора выскочил из машины, придержал дверь, как в хронике о приезде израильского премьера на переговоры с палестинцами. Порейко уселся сзади, держа расческу, как пистолет.
Мы завезли Александру на работу. По дороге Порейко сыто спросил меня:
– Как там Аркадий? Не болеет? У них вроде зарплату придерживают?
– Он мне говорил об этом, – согласился я.
– Общественной работой занимается?
– Не знаю, не говорили мы об этом.
Александра, выходя из машины, заглянула ко мне в окошко и сказала:
– Спасибо. Гладко водишь.
Я не стал ни в кого превращаться. Она мне нравилась, и было в ней нечто, сигнализировавшее об опасности.
Когда мы остались в машине без чужих, Порейко сразу спросил:
– Где твой паспорт?
– У меня, – ответил я.
– Когда ты успел свистнуть его?
– Считайте, что вы мне его отдали.
– Дай мне его сюда.
– Я его дома оставил.
– Почему?
– Манера здесь странная – чуть что, сразу паспорт требуют, как в Москве.
– Потом принесешь, – приказал Порейко. Он задумался. Видно, пытался восстановить в памяти вчерашние движения – почему бы он отдал мне паспорт? И в комнате я один не оставался.
Он помотал головой и принялся причесываться. Значит, отчаялся припомнить. Мне он был виден в зеркале, но я старался не заглядывать в зеркало слишком очевидно.
– А как у тебя с грузовиком? – спросил Порейко.
– В каком смысле?
– Водил?
– Лишний вопрос – чего я только не водил!
– Сегодня ночью будет работа. Так что останешься у меня в офисе с ребятами, чтобы потом из дома не выходить.
– Надо Аркадию сказать, – ответил я.
– Ничего с твоим Аркадием не случится.
– Он будет волноваться.
– С чего бы?
– Подумает, что вы меня зарезали.
– Не зарежем, не бойся.
– Я не о себе говорю. Я-то не боюсь.
– А Аркаша – твой начальник, что ли? – легко спросил Порейко.
Я остановил машину возле офиса. Порейко выскочил первым. У него были узкая сутулая спина и широкий зад.
Я остался за рулем.
Порейко крикнул мне, обернувшись от двери:
– Подожди, сейчас поедем!
«Мерс» все еще был непривычен в Меховске. Ребята, шедшие в школу, замерли возле него, оглядывая, как в зоопарке, когда смотрят на настоящего льва. Надо бы выйти, протереть машину еще разок, чтобы блестела, – да бог с ним, обойдется.
Через пять минут Порейко выбежал из подъезда, за ним Жора.
Наконец в дверях показался Одноглазый Джо, который, садясь рядом со мной, поздоровался. Его чуб был рыжим, словно он окунул его в сурик, а на остальные волосы не хватило.
– Сейчас прямо, – сказал Джо, который знал, куда ехать. Затем мы повернули направо, там, на широкой улице, по которой мне еще не приходилось ходить, стояла покрашенная в зеленый цвет трибуна – небольшая трибуна для демонстраций. Тут положено стоять городскому начальству.
За трибуной возвышался на высоком постаменте потемневший от дождей бронзовый Ленин по грудь, без рук. Фоном этому великолепию служило длинное здание с колоннами.