Страница 4 из 56
с трудом могу представить себе, что читатель встает в определенное время по
утрам, ест один и тот же завтра, часы на пролет сидит на стуле и ведет одни и те
же разговоры с родителями, идет в постель и снова встает, только для того чтобы
все началось с самого начала.
Я считаю более вероятным, что они ведут невероятно замечательную жизнь, и под
невероятно замечательно я имею в виду, что они сами принимают решения. Я все
время задаюсь вопросом, каково это: Если бы книгу открыли, и я попросил бы
королеву позволить, чтобы меня вытащили.
Если бы волшебницы не заманили меня в засаду, и я не должен был бы драться
со злодеем. Если бы я влюбился бы в девочку с медовыми глазами. Если бы я
встретил кого— то, кого не знаю, и кто не знает меня.
Я действительно не разборчив. Для меня не составило бы труда вместо принца
быть мясником. Или плавать через океан, чтобы меня встречали как легендарного
атлета. Или поспорить с кем— нибудь, кто перейдет мне дорогу.
Я бы лучше делал что угодно чем то, что я делаю уже на протяжение целой
вечности. Возможно, я просто должен верить, что на свете есть что— то большее,
чем на страницах этой книги. Или я, вероятно, я просто хочу непременно верить.
Я бросаю взгляд на других. Если книга закрыта, открываются настоящие
характеры. Один из троллей разучивает мелодию на своей флейте, которую он
вырезал из куска бамбука.
Волшебницы разгадывают кроссворд, который для них выдумал капитан Краббе,
но они постоянно жульничают и советуются с хрустальным, магическим шаром. А
Серафима...
Она посылает мне воздушный поцелуй, и я заставляю себя улыбнуться.
Я считаю ее симпатичной, со своими серебристыми волосами и глазами, которые
такие синие как фиалки, которые растут на лугу перед замком.
Но ее IQ оставляет желать лучшего. Например, она на самом деле верит, что я
испытываю к ней серьезные чувства, только потому, что я снова и снова спасаю
ее. При этом я просто делаю свою работу. Я хочу быть честным, поцеловать
девушку — не такая уж и сложная работа.
Но через некоторое время это превращается в рутину. Я определенно не люблю
Серафиму, но эта маленькая деталь, кажется, ускользает от нее. Поэтому я всегда
испытываю угрызения совести, если целую ее, потому что знаю, чтобы она хочет
от меня большего, чем я готов ей дать, когда книга будет закрыта.
Фрамп жалобно воет рядом со мной. Это вторая причина, почему я чувствую себя
таким виноватым, если целую Серафиму. Он мечтает о ней, так долго как себя
помню, и это делает все еще ужаснее. Каково это для него день за днем
наблюдать, как я делаю так, как будто влюблен в девушку, которая ему нравится?
— Мне очень жаль, дружище! — говорю я ему. — Я хотел бы, чтобы она знала,
что это просто шоу.
— Не твоя вина, — отвечает он кратко. — Ты только исполняешь свой долг.
Он как будто совершил вызов, яркий свет внезапно вторгается внутрь и наше небо
раскалывает щель.
— Внимание! — лихорадочно шумит Фрамп.
— Все по местам! — затем он шумит, чтобы помочь троллям разобрать мост,
чтобы они затем могли его восстановить.
Я хватаю накидку и кинжал. Волшебницы, которые были нашими шахматными
фигурами, поднимаются в воздух как искры и пишут в воздухе слова "ДО
СКОРОГО", прежде чем исчезнуть в лесу, оставив светлый след за собой.
— Да, и спасибо еще раз! — говорю я вежливо и быстро отправляюсь к замку, где
начинается моя первая сцена.
Что бы произошло, спрашиваю я себя, если бы я опоздал? Если бы я помедлил
или остановился у ворот замка, чтобы понюхать куст сирени, так что не был бы
нас своем месте к открытию книги? Осталась бы она тогда не открытой? Или
история началась бы без меня?
Для проверки я иду медленнее, давая себе время.
Но в одно мгновение я тянусь вперед за камзол как магнитом через книгу.
Страницы шелестят, когда я прыгаю с одной на другую, и, бросив удивленный
взгляд вниз, я понимаю, что мои ноги двигаются как в центрифуге.
Я слышу Сокса, который ржет в королевских конюшнях, плескания нимф, которые
снова ныряют в море, и, внезапно, я стою на предназначенном месте, перед
королевским троном в Большом Зале.
— Пришло время, — бормочет Трамп. Мгновение и вокруг нас становится светло,
и вместо того, чтобы отвернуться, как обычно, я направляю взгляд наверх.
Я могу разглядеть лицо читательницы, по краям немного нечеткое, так похоже на
солнце на морском дне. И также, как при взгляде на солнце я словно
загипнотизирован.
— Оливер, — шипит Фрамп. — Сконцентрируйся!
Итак, я отворачиваюсь от этих глаз, цвета меда, от этого рта, губы которого слегка
приоткрыты, как будто она произносила мое имя. Я отворачиваюсь и говорю в
сотый миллион раз первую строчку моего текста.
— Кого я должен спасти?
Строки, которые я говорю, написал не я, а получил их однажды, уже и не помню,
когда это произошло. Мой рот формирует слова, тем не менее, их звук возникает в
голове читателей, не в моем горле.
Подобным образом происходят и все движения, которые мы совершаем во время
игры, что— то вроде фантазии другой личности. Это похоже на то, как будто
действия и звуки с нашей крохотной сцены переносятся далеко в мысли читателя.
Думаю, я никогда не узнавал об этом, а просто всегда знал, также как я знаю,что
цвет травы зеленый.
Я предоставляю возможность Расскулио рассказать мне, что он дворянин из
далекой страны, любимая дочь которого была похищена. Из— за того уже так
много раз слышал этот монолог, я иногда бормочу кое что себе под нос. Конечно, у
него нет никакой дочери в этой истории.
Он просто устраивает мне засаду. Но я еще не могу знать об этом, даже если
сыграл эту сцену бесчисленное количество раз. В то время как он рассказывает
мне старую песню о других принцах, которые не хотят спасать Серафиму, мои
мысли возвращаются к девочке, которая читает нашу историю.
Я уже видел ее однажды. Она не похожа на наших обычных читателей, которые
обычно — женщины в возрасте как королева Морин, либо дети, которых еще
впечатляют истории с принцессами в опасности.
Но эта читательница выглядит так, как будто мы ровесники. Но такого же просто
не может быть. Она же определенно знает, как и я, что сказки, просто выдуманные
истории.
Что в настоящем мире нет счастливого конца.
Фрам семенит по черно— белому мраморному полу, и когда он останавливается
рядом со мной, начинает дико вилять хвостом.
Внезапно я слышу голос, вдалеке, как сквозь туннель, но все равно ясно и
отчетливо.
— Делайла, я тебе уже в третий раз повторяю... мы опоздаем!
Время от времени такое происходит, когда я слышу читателя. Обычно они не
читают вслух, но иногда беседуют, пока книга открыта. Так как я хороший
слушатель, я много выучил из этого.
"Рассадник блох*" — очевидно выражение, чтобы сказать спокойной ночи, а также
так говорят про помещение, в котором и день со днем не сыщешь ни одну блоху.
(* так говорят про плохую, грязную постель)
И я знаю о вещах из другого мира, которых нет у нас: телевизор (его родители не
любят, так как книги); Хеппи Мил (очевидно, не все трапезы бывают счастливыми);
и принимать душ (это делают, перед тем как пойти в душ и полностью промокают
от этого)
— Дай мне дочитать до конца, — говорит девушка.
— Ты уже тысячу раз читала эту книгу и знаешь, как она заканчивается. И сейчас
значит сейчас!
Я уже неоднократно слышал, как эта читательница разговаривала с более
взрослой женщиной. Их разговоры о закрытии книги, должно быть это ее мама.